Восток. Запад. Цивилизация
Шрифт:
– Алистер – некромант… он приносит людей в жертвы. Он… что-то делает.
Чарльз вдруг понял, кого ему напоминает Никса. Тех слуг в старинных нарядах из ныне сожженного особняка.
– Да, - Августа повернулась к женщине. – Это его подарок… чудесный, к слову. Ты бы знал, до чего сложно найти хорошую служанку, которая будет делать то, что ей говорят, не станет сплетничать и злословить. Да и вообще…
– Мы уезжаем.
– Ты, Чарли, - Августа погладила живот. – Ты уезжаешь. А я остаюсь…
– Августа…
–
Она коснулась шеи, и Чарльз задохнулся.
Он пытался дышать.
И не мог.
Легкие схлопнулись. Сердце остановилось. И голову раскололо болью.
– Больно, да? – Чарльз очнулся на полу. Взгляд его уперся в мягкие меховые туфельки, украшенные крупными жемчужинами. – Это даже интересно… познавательно… знаешь, чужая боль, оказывается, несколько облегчает твою. Особенно если это боль человека, который виновен…
Дышать было тяжело. Огонь еще жил там, внутри.
Надо… перевернуться на бок. И встать. Хотя бы на четвереньки. Или на колени.
– Ты… - голос сиплый и сорванный. – Ты… не боишься… что… после рождения… ребенка… станешь не нужна? И что твой ребенок… зачем он ему?
– Чтобы сделать Алистера императором, - Августа сидела в своем кресле на колесах и пила. Тягучее красное зелье оставалось на губах её.
Зелье ли?
Или…
– Я не против. Пусть становится… сыну все одно надо вырасти, - она чуть прикрыла глаза. – А ты, Чарли… не стоило тебе лезть в мою жизнь.
Наверное.
Подняться на ноги вышло не сразу. Августа наблюдала. Жадно. За каждым движением, за тем, как дрожат у него руки. Как ползут по шее капли пота. Как… как нить слюны вытекает из приоткрытого – а закрываться он никак не желал – рта.
– Кстати… - она произнесла это почти равнодушно. – Алистер знает далеко не все…
– Что…
– Ты обвинял моего мужа в том, что те женщины умирали… что они не могли выносить дитя. Так вот, он как раз был не при чем.
– Нет, - Чарли покачал головой.
– Просто мой сын должен был не только появиться первым, он должен был быть единственным, - спокойно ответила она. – Так что… Алистер, конечно, полон надежд, но… кто знает, как оно получится.
Из гостиной Чарльз выходил на негнущихся ногах, и уже в коридоре прислонился к стене, закрыл глаза, пытаясь понять, что же чувствует.
Ничего.
Пожалуй… ничего. Та женщина, в кресле, не имела ничего общего с Августой. С его Августой… с той, что бежала навстречу в те редкие дни, когда получалось вернуться
С той, что…
…я тебя люблю, братик!
Когда все случилось?
Когда… он уехал? Учиться. Потом служба… когда оказалось, что там, за стенами дома, тоже есть жизнь? И Чарльз в нее окунулся с головой. И как-то стало вдруг не до сестры и не до матушки.
Чувство вины было бескрайним, как океан.
А еще чувство беспомощности.
– Чарли? – дядюшка осторожно тронул за руку. – На от, выпей. Полегчает.
И фляжку протянул.
А Чарльз взял. Глотнул и едва не задохнулся от горечи. А он-то надеялся на коньяк, в худшем случае – на самогон.
– Что… это?
– Кое-какие травы, - дядюшка глядел снизу вверх, заискивающе и тоже виновато. – Идем… я провожу тебя.
Чарльз хотел было отмахнуться, но… слабость не оставляла, а горечь выпитого отвара держалась во рту, к счастью, перешибая привкус желчи.
Хорошо, что не вырвало.
Дядюшка держался рядом. Тоже странно, такой большой дом. И в прошлый приезд сюда Чарльз запомнил, что слуг в этом доме было множество.
И людей.
– А где… все? – поинтересовался он, потому что молчать было невыносимо.
Дядюшка вздохнул и, глянув искоса, как-то снизу вверх, спросил:
– Ты очень на меня сердишься?
Странный вопрос.
И ответ не лучше.
– Не знаю… она…
– Изменилась?
– Да, пожалуй. А вас я раньше не знал.
Вздох.
– Вас Алистер попросил? Приехать. Написать…
– Они были дружны с отцом. Очень… и… и я не смог ему отказать.
Взгляд в сторону, а пальцы дядюшкины дрожат, мелко так.
– Тем паче, он заверил, что Августа не пострадает, что… ей неуютно там, у вас. Ей нужен дом. Забота. Участие. Как я мог не позаботиться о родной племяннице…
– Вы тоже? Прокляты?
Легкий наклон головы. И понимание, что догадка верна.
– И как давно?
– Мой… отец так и не простил мне ослушания, - руки у дядюшки суетливые, так и трутся друг о друга. – Он… очень разозлился… тогда.
– Матушка говорила.
– Да…
– Почему вы просто не ушли? У вас же был… были друзья. И возможности наверняка.
– Я хотел, да… собирался. Но… мама. Я не смог её оставить. Отец почему-то решил, что она виновата. И если я мог уйти, то она… он никогда не согласился бы на раздельное проживание. А закон… закон однозначен. Жена должна повиноваться мужу.
Дерьмо.
И закон тоже.
– Потом… когда её все-таки не стало… выяснилось, что и идти уже некуда. Кому я нужен? Слабый, никчемный… забытый. Я мог бы рассчитывать на поддержку, но… нельзя всю жизнь пользоваться ею. А дальше? Военная служба? Закрыта. Преподавание… я не особо умен.