Возвращение к звездам: фантастика и эвология
Шрифт:
Неправда, будто бы интеллигент всегда находится в оппозиции к властям. Обычно он оказывается в оппозиции к мирозданию.
Следствие по делу о гибели мира
Хотя со времен Фрэнсиса Бэкона и до наших дней основной задачей науки считается получение новых и новых эмпирических фактов, «фактов всегда достаточно». Например: «объект такой-то, будучи облучен рентгеном под углом восемнадцать градусов, испускает квазитепловые электроны под углом двадцать два градуса»… Обратите внимание — именно под углом двадцать два градуса и ни градусом больше!
«— Если взять каплю воды, — сказал он, — то, имея нужные вещи, можно
— Для этого не нужно никаких вещей».
Не хватает фантазии…
Результаты эмпирической науки (да простит меня Бэкон) почти всегда совершенно бесполезны. Чтобы извлечь из них что-то действительно ценное — в узкоутилитарном или, наоборот, в возвышенно духовном смысле — требуется процедура интерпретации. Обычно под «интерпретацией» понимается построение работоспособной модели. На этом этапе труд ученого сближается как с работой детектива, призванного собрать мозаику разрозненных фактов в единую непротиворечивую картину, так и с творчеством художника, для которого из всех оценочных критериев качества этой «картины» важнее всего субъективная красота.
На следующем — последнем — этапе происходит переход в надсистему. В метанауку — тогда созданная модель начинает порождать новые смыслы и толкования, новые приемы исследования и в конечном итоге новые модели. «Я не буду вдаваться в подробности, но существование таких объектов, как магнитные ловушки, К-23, "белое кольцо", разом зачеркнуло целое поле недавно процветавших теорий и вызвало к жизни совершенно новые идеи». Или в технологию — тогда на базе модели создается что-то элементарно полезное: «…"этаки", "браслеты", стимулирующие жизненные процессы… различные типы квазибиологических масс, которые произвели такой переворот в медицине… Мы получили новые транквилизаторы, новые типы минеральных удобрений, переворот в агрономии… В общем, что я вам перечисляю! Вы знаете все это не хуже меня, браслетик, я вижу, сами носите…» А иногда осуществляется переход в магическую составляющую мира, и модель превращается в миф. «Легенды и полулегенды: "машина желаний", "бродяга Дик", "веселые призраки"…»
Однако же заранее предсказать, что именно «вырастет» из вашей замечательной модели, совершенно невозможно. Скорее всего — ничего. «С Зоной ведь так: с хабаром вернулся — чудо, живой вернулся — удача, патрульная пуля — везенье, а все остальное — судьба…» Конечно, можно попытаться минимизировать опасность — скажем, не таскать из Зоны «ведьмин студень» ведрами, но толку от этого немного — риск заключен в самой работе ученого. Или сталкера. Риск — плата за то, что мы достаем из Зоны (как бы она не называлась). Риск — плата за нетождественное преобразование «позиции», за любую деятельность по уменьшению энтропии.
«Конечно, не исключено, что, таская наугад каштаны из этого огня, мы в конце концов вытащим что-нибудь такое, из-за чего жизнь не только у нас, но и на всей планете станет просто невозможной. Это будет невезенье. Однако, согласитесь, это всегда грозило человечеству».
Не все, однако, обладают мудрым спокойствием нобелевского лауреата Валентина Пильмана, и мысль о необходимости обеспечения безопасности — Управления, Государства, Человечества, Будущего (все — обязательно с большой буквы!) — неизбежно овладеет массами и приведет к действиям. «Непреодолимые кордоны. Пояс пустоты шириной в пятьдесят километров. Ученые и солдаты, больше никого. Страшная язва на теле планеты заблокирована намертво…» Ученые и солдаты. Ученые-солдаты, солдаты-ученые…
В результате сталкерство объявляется преступлением и уходит в подполье, в тень. Но сталкерство заложено в природе — если — к сожалению! — не каждого человека, то — к счастью — очень многих людей. И Рэдрик Шухарт, сталкер, работающий за «зеленые», с полным правом говорит: «Все
Однако у полиции, открывшей охоту на сталкера Шухарта, есть свои резоны. В конце концов, для нее существует Закон.
Я сказал уже, что между работой следователя и ученого можно провести параллели. Но можно найти и более глубокую аналогию — между наукой и правом.
Наука ищет (а может быть, конструирует?) логические закономерности в природе. Право же конструирует (или все-таки ищет?) логические закономерности в отношениях между человеком и обществом.
Чудовищная ограниченность и той и другой системы заключена в слове «логические» — конечные, измеримые зависимости. И все бы ничего — таким путем можно получить прекрасное приближение в истине, построить великолепные по красоте и полезности модели — если бы обе системы не претендовали на абсолютность, на то, что логическими закономерностями природу и человечество можно и должно исчерпать.
Тема закона проходит через все три повести, вошедшие в данный сборник.
Или, точнее говоря, тема столкновения закона и реальности, закона и свободы.
Закон нарушает Рэдрик Шухарт. И закон загоняет его в угол. Шухарт вырывается из этого угла, вырывается, наплевав на всех и вся, — всех, кроме Гуты и Мартышки. Вырывается, привнося в мир «ведьмин студень» — сделав то, на что не пошел бы покойный Слизняк и живой Стервятник. Вырывается еще раз, пожертвовав доверившимся ему человеком, предав. И, заплатив эту цену, доходит до конца, до золотого шара, исполняющего желания, но только самые сокровенные. И этот преступник и предатель произносит слова, которые стали паролем для моего поколения. Те самые: «СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫМ!»
Закон является основой конфликта между инспектором Глебски и Симоном Симонэ в «Отеле "У погибшего альпиниста"». Впрочем, здесь дело обстоит в чем-то проще, а в чем-то сложнее. На первый, да и второй взгляд очевидна правильность позиции Симонэ, тем более что со времен «Сердца Змеи» [83] И.Ефремова мы привыкли рассматривать Контакт преимущественно в розовых тонах. Каноническая формула: «Цивилизация, достигшая технического уровня, позволяющего вступить в Контакт, с неизбежностью должна достигнуть и соответствующего духовного уровня». Иными словами, «сверхразум это сверхдобро».
83
Ефремов И. Туманность Андромеды. М.: ЭКСМО, 2007.
Но, как и всякая сугубо логическая формула, этот закон не может не быть ограничен. Да и термин «сверхдобро» не внушает «гранулированного оптимизма» — мне во всяком случае.
И вот тогда оказывается, что в «Отеле "У погибшего альпиниста"» нет конфликта Шухарта — конфликта неограниченной свободы и ограниченного права. Здесь обе стороны служат закону. Инспектор Глебски — закону государства. Физик Симонэ — закону привилегированной микрогруппы «научное сообщество». И, если уж говорить о свободе мнений и действий, позиция Глебски выглядит более честной. Для инспектора ситуация неочевидна. Он не видит правильного решения. Или, если быть точным, видит, что события вошли в «воронку» и любое решение будет неправильным. В его колебаниях проявляется, на мой взгляд, та самая человеческая порядочность, которую так ценил пилот Пирке из рассказов Станислава Лема. Для Симонэ ситуация очевидна, и допускает она только одно решение. Нет колебаний, нет и попытки осмыслить возможные последствия. Есть лишь желание действовать согласно закону научной среды. (И добро бы, хоть в этом Симонэ преуспел!)