Возвращение. Часть 2
Шрифт:
– Это на полиграфе, что ли?
– с облегчением рассмеялся я.
– Леонид Ильич! Я вам даю честное слово, что смогу представить истинный ответ ложным и наоборот. Дыхание, пульс и давление - это не показатели для человека, который хоть сколько-нибудь может управлять своим организмом. Правда, здесь я подобной ерундой не занимался, но могу вспомнить. Американская академия в две тысячи третьем году вообще сделала выводы, что этот способ мало отличается от гадания. В конце концов, можно убедить себя в чем угодно. Если вы будете настаивать, я ваши проверки готов проходить: деваться мне некуда. Но тогда мне с вашего полиграфа не придется слезать, а у вас появятся люди, которых будет нужно во все посвящать. С Машеровым я работал без всякой ерунды, и он мне доверял.
– О каком полиграфе ты говоришь?
– не понял Брежнев.
– Что еще их нет? Значит, скоро будут. Я, Леонид Ильич, сейчас полностью завишу от вас. Какой мне смысл вас подставлять и рисковать своей головой? Надеюсь, я еще буду как-то заинтересован в этой работе.
– И чего же ты хочешь?
– спросил он.
– Во что оцениваешь свою помощь?
– Понятно, что я вам буду нужен в Москве. Значит, перевод отца в Москву, и не только моего, Черезова тоже. Квартиры должны быть рядом. Так и мне меньше мотаться, и вашим людям нас будет легче контролировать. И нас должны поженить в шестнадцать лет. Конечно, если вы этого не сделаете, я все равно буду работать, но если сделаете, буду очень благодарен.
– А деньги?
– спросил он.
– Я бы попросил и деньги, если бы в них нуждался. Пока я их больше зарабатываю, чем мы все их тратим. Надеюсь, никаких препятствий для творчества мне делать не будут.
– И это ты называешь творчеством?
– усмехнулся он.
– В какой-то мере, - отозвался я.
– Я помню текст далеко не дословно, поэтому немного вношу и свою лепту. А в песнях меня интересует не авторство, а возможность ее спеть. Если хотите, можно записать их на кого-нибудь другого.
– Школу экстерном сдать можешь?
– Могу.
– А твоя девушка?
– Разве что за год отчитаться за два класса.
– Чем думаешь заниматься в жизни?
– В той жизни я был инженером, в этой хочу заняться творчеством. Песни, книги, художественные фильмы. Вы в любом случае воспользуетесь тем, что я вам дал, поэтому жизнь миллионов людей начнет меняться уже в ближайшее десятилетие. И чем дальше, тем больше, а большинство того, что создадут после перестройки, однозначно не будет. А там было немало сильных вещей. Кое-что можно воспроизвести, что-то будет нужно немного переделать. Но это не сейчас, сейчас многого просто не поймут. Да и не думаю я, что вся жизнь пройдет в повторах чужих вещей, будут и свои. А Люся, скорее всего, станет певицей. У нее замечательный голос, а репертуар я ей обеспечу.
– Да, голос очень хороший, - согласился Брежнев.
– И поет с чувством. От ее "Баллады" моя жена плакала. Значит, так! Вас поселят в этом санатории. Я буду отдыхать еще четыре дня, потом уезжаю в Москву. Вас я заберу с собой. Вашим отцам устроят перевод и подготовят квартиры. Естественно, сообщат, что вы у нас. Родители, кстати, знают?
– Только мои и только обо мне. Ну и о них самих рассказал чуть-чуть.
– А почему не сказал родителям невесты? Не доверяешь?
– А кто в такое поверит? Мои родители меня знали, как облупленного, и то поверили с трудом, а сестре я даже не говорил. А потом, мне восемьдесят лет, а их дочери в пять раз меньше. Надежда сошла бы с ума!
– Не чувствую я в тебе взрослого человека, - покачал он головой.
– Не мальчишка, конечно, особенно по разговору, но и не старик.
– Вы, Леонид Ильич, просто не знаете женщин!
– Это точно!
– рассмеялся он.
– Иди уже, знаток! Я думаю за эти дни у тебя многое узнать. Что смотришь? А тебе не было бы интересно заглянуть в будущее на столько лет? Именно рассказ, а не бумажку с датами и краткими пояснениями. И вот еще что... В этом санатории много достаточно высокопоставленных, как ты выразился, чиновников, но вот детей нет ни одного. Поэтому ваше появление вызовет понятный интерес. Могут и задать вопрос. Всех любопытных отсылайте ко мне. Общаться я вам не запрещаю, но чисто на бытовые темы. Понял? Твоей Люсе можно доверять?
– Самая умная из всех девчонок ее возраста, которых я встречал в обеих жизнях. Не скажу, что молчунья, но и не болтушка. А о наших делах она слова не скажет.
– Ладно, иди, мне нужно подумать. Вам покажут, где здесь что. Увидимся завтра.
Поселили нас, конечно, не в основном корпусе, а в служебных помещениях, похожих на одноместные гостиничные номера в российских отелях моего времени, которые не претендовали на большое число звездочек. Только комнаты были просторнее и мебель - массивнее. Мы оставили свои вещи в комнатах, заперли их полученными ключами и до ужина пошли гулять по парку.
– Пошли покажу царскую беседку, - сказала Люся.
– А ты мне в двух словах скажи, о чем договорился.
– Пока только о том, что родителей переводят в Москву. И твоих, и моих. Квартиры должны дать рядом.
– Сергея жалко, - вздохнула Люся.
– Мне тоже жалко, а что сделаешь? Брежнев мне предложил сдать школу экстерном и спросил, как с этим у тебя. Я думаю, что с моей помощью ты вполне могла бы сдать программу двух лет за год. Конечно, если захочешь. Я еще попросил поженить нас в шестнадцать лет.
– Ты умница! Давай я тебя поцелую!
– Не сейчас. Слишком много отдыхающих, и уже на нас пялятся. Та же история, что была и в "Сосновом", но там к нам уже привыкли.
– А как тебе вообще Брежнев?
– Брежнев по отзывам всех, кто его знал, очень быстро привязывался к людям и слишком многое им прощал. Но это в личном общении. Как политик он наверняка не такой добренький, иначе просто не добрался бы до своего поста. Я ему вывалил всю правду, а там для него очень много неприятного. При всех его недостатках он очень умный человек, и для него не все равно, какую он о себе оставит память. Должен понять и оценить оказанную услугу. Главное, чтобы поверил, что я не собираюсь об этом болтать. Мы здесь будем четыре дня, а потом вместе с ним уедем в Москву. В эти дни он хочет узнать у меня больше о будущем. Я его понимаю, сам бы прыгал от любопытства.
Все последующие дни мы много времени провели в компании Леонида Ильича. Во времена моей молодости я генсеком не интересовался, так, видел мельком на экране телевизора. В более позднее время, когда он уже тяжело болел, это был совсем другой человек. Сейчас он выглядел прекрасно, был бодр и любил много времени проводить в воде. Я пустил в ход анекдоты, от которых он хохотал, слегка запрокидывая голову.
– Тебе, Гена, нужно не песни петь, - сказал он.
– А людей смешить с эстрады. Анекдоты мало знать, их еще нужно уметь рассказать. Так вот нужный артистизм у тебя есть.