Вперед в прошлое 5
Шрифт:
— Ты говорил, будет война, и мы все умрем…
— Не факт. Дата войны отодвигается…
— Откуда ты знаешь? — спросил Илья с надеждой.
— Просто знаю, — пожал плечами я. — Карась, прикинь, женится на женщине постарше и откроет кузнечный цех.
— Да ну! Я думал — сопьется.
— Вот так.
Чувствовалось, что поначалу он хотел спросить про Инну, а теперь понял, что не она его судьба, и потух. Но все-таки не удержался:
— А… Подберезная?
— Тебе правду, или промолчать?
— Неужели на дорогу
— Просто в содержанки, — честно ответил я. — И уедет, бросит одиннадцатый класс. Но сперва немного повстречается с Ростовчуком, бросит его, выяснив, что отец его не особо балует.
Видя, как он расстроился, я напомнил:
— Это там. Здесь Ростовчука посадят, и все может быть по-другому. Карты тебе в руки! Не дай ей совершить глупость.
Илья сперва позеленел, а потом сменил цвет на красный. Расправил плечи, вскинул подбородок, как рыцарь, готовый биться с драконом.
— Инна многим в нашем классе нравится, — еще стимулировал его я, — так что дерзай. Мало того, если бы все развивалось по прежнему сценарию, она и мне нравилась бы.
— А так?
— А так я изменился, и уже нет. Ясно, что она красивая, но… Но красивая. Все, я побежал.
— Спаси… — Рев мотора заглушил окончание фразы.
Мне предстояло нанести визит матери Каюка, ведь я за нее в ответе, если внушение сработало.
Сгущались сумерки, но до темноты было далеко. Я проехал наш дом, заметил свет в нашем окне. Каюк жил ближе к конечной, под горой. Их дом выделялся среди ухоженных, но бедненьких соседских. У реки дворцов еще не понастроили — люди пока понимали, что селиться возле горных рек опасно.
Забор покосился и местами лег. Дом перечеркнула трещина, словно его пытались переломить надвое, еще немного — и он развалится. Выбитое окно забили фанерой, в огороде вырос бурьян по пояс. Я остановился, силясь заглянуть в целое окно. Свет не горел — то ли никого не было дома, то ли отрубили свет за неуплату. И что делать? Позвать хозяев, убедиться, что все в порядке? Минута позора — и совесть спокойна.
«Эй, тетенька, я тебе бухлишка привез».
Из дома донесся взрыв хохота и пьяные женские голоса. Кто-то вскрикнул. Выругался мужчина, и во двор выбежала встрепанная алкоголичка с криками:
— Помогите! Убивают! Беременную женщину! — Она принялась шатать соседский забор. — Помогите, теть Маша!
Зигзагом выбежал душегуб, усатый и лохматый, прижал алкашку к забору. Держась за стеночку, приковыляла мать Каюка, пьяная в стельку.
— Любка, ты три года беременная! — провизжала она. — Не гони, сучка!
Какое же я облегчение испытал, что мое колдунство не сработало! Как будто многотонная плита, что прижимала к земле, рассыпалась пеплом, как и все обозначившиеся проблемы. Каюк останется помогать бабушке и будет прогрессировать, к новому году получит мопед, и ему будет проще добираться в школу.
На
— А ну пошли вон! — заорала она, потрясая лопатой. — Ща Полкана спущу!
Донесся басовитый собачий лай. Алкашка с душегубом отлипли от забора и, опираясь друг о друга, пошли прочь, но запутались в траве и упали, завозились, как два жука. Мать Каюка бросилась им помогать и тоже упала, жутко матерясь.
Дожидаться, когда они поднимутся, я не стал, покатил домой.
Поднял мопед в прихожую. Наташка уже ждала меня, сверкая глазами.
— Павел, — торжественно произнесла она, — в субботу, шестнадцатого октября, в восемнадцать ноль-ноль, приглашаю тебя в театр на спектакль «Национальный вопрос», где я буду играть младшую сестру.
— Так быстро! — обрадовался я. — Здорово!
Пройдя в спальню, увидел на подоконнике три красные розы. Скоро вазы некуда ставить будет, какой, однако, у Наташки активный кавалер! И явно с деньгами: цветы куплены и упакованы, а не просто срезаны в каком-то саду.
Мама обняла сестру и поцеловала в макушку.
— Конечно мы придем! Какая ты у меня молодец.
Борис оторвался от художеств и тоже похвастался:
— В понедельник объявят десять победителей моего конкурса! В следующий понедельник — три первых места. И работы отправят в город!
— А судьи кто? — спросил я.
— Учителя. Ваша Джусиха, англичанка и биологичка. Две наших училки и еще три из младшей школы.
— Хорошо, что их много. Так больше шансов, что будут судить справедливо.
— Клево, что сегодня воскресенье, — проговорил Борис. — Высплюсь!
Кто выспится, а кому вставать чуть свет, семью содержать, о будущем заботиться, еще и кабанячью проблему пытаться разрулить. Как говорил Виталя: «Судьба у него такая».
Бабушка и Каналья приехали в заявленные восемь утра. Я ждал их на улице, полностью собранный. Смотрел на кучкующихся перед перелетом ласточек, на воробья, терзающего кузнечика, на переливающиеся нити паутины, на далекие горы, где начинал формироваться грозовой фронт.
Вот он, дождь, который бабушка неделю назад ждала! Как говорится, синоптик ошибается один раз. В сутки.
А может, еще и распогодится.
Поселок спал, лишь перекрикивались петухи, собаки лаяли, передавая по цепочке какие-то собачьи новости. Тишина стояла такая, что было слышно, как в траве копошится жаба.
Бабушкину «Победу» я услышал издали. Звук мотора то прорезался сквозь плотную предгрозовую тишь, то терялся. Две минуты, и я увидел машину. Какие новости мне привез Каналья? Нет, начнем с того, привез ли хоть какие-то новости.
И чего это так меня волнует? Кто мне Кабанов? Недавний недруг. Не получится — и хрен с ним. Но очень хотелось, чтобы получилось, потому что происходящее с его семьей — несправедливо.