Вперед в прошлое 5
Шрифт:
Что касается величины долга, это станет известно дня через два. Но хоть условия узнаю.
Но и Кабанов в школу не спешил, а может, уже ждал под кабинетом географии. Мимо прошли Лихолетова и Подберезная, я громко крикнул:
— Привет, девчонки!
Но Раечка показала средний палец, а Инна сделала вид, что нас нет. Илья и Димон Минаев проводили ее томным взглядом. Зато кем-то напуганная Желткова влилась в коллектив и разговорилась:
— Привет! Прикиньте, Чума сегодня-завтра должен прийти! Ему прям
— Что тебе надо скатать? — спросила Гаечка, расстегивая сумку.
— Алгебру! И физику! — Любка сложила ладони лодочкой на груди.
— Тебе надо самой решать, — попытался сделать внушение я.
— Я пытаюсь! Честно! — с обидой воскликнула Любка. — Но не получается. Да клянусь!
Гаечка молча протянула ей тетрадь, и бедолага побежала списывать. Мимо гордо прошествовали Баранова с Семеняк — естественно, молча. А вот Карась прибился к нам, хлопнул меня по спине.
— Слышь, буржуин, еще фундуки нужны? У меня типа есть.
Я мысленно ударил себя по лбу: я ж хотел в среду организовать сбор!
— Тащи, — кивнул я. — После уроков ко мне домой. Но лучше завтра.
— А сколько надо?
— Чем больше, тем лучше.
— А скатать есть?
— На географии спишешь, — осадил его Илья, а я не удержался, проговорил, стараясь впечатать прописную истину в его рыбий мозг:
— Учись, Саня. Старайся.
— У меня есть мнение! — воздел перст Карась и удалился.
Глядя ему вослед, Гаечка покрутила пальцем у виска. На Карася внушение действует, в отличие от Барика.
— Че-то нету их, — прогудел Димон Чабанов. — Идемте, что ли?
— А может, они нас боятся и ныкаются где-то? — предположила Гаечка.
— Ныкаются — уже хорошо, — сказал Илья. — Пять минут осталось, идем.
Едва переступив порог школы, я глянул на доску почета, но никаких картин там не было — видимо, не успели их вывесить. Бедный Борис, опять ему ждать!
Мы поднялись на второй этаж, к кабинету географии.
Все одноклассники уже собрались в галерее, Кабанов что-то оживленно обсуждал с Райко, Памфилов слушал их, закусив губу и уперев руки в боки. На подоконнике лежал, очевидно, предмет спора.
— И хрен с тобой, — чуть не плача воскликнул Кабанов, забирая пакет.
— Обещать — не значит жениться, — поиздевался над ним Райко. — У меня своя есть! «Сега», а не говно какое-то.
— Трусы свои не продаешь? — вставила шпильку Баранова. — Но деду семейные нужны. И панталоны.
Памфилов остался с Райко. Посмотрел на него. На Кабанова. На меня. Опять на Райко и сплюнул под ноги — не слюной, просто сымитировав плевок.
— Знаешь что, Петюня. Иди-ка ты нахрен, стукачок! — И зашагал к Кабанову.
— Это я стукач? — взбеленился Райко. — Он стукач! Кабан сам признался!
— Все всё поняли, Петюня, — улыбнулся я, подошел к Кабанову, набычившемуся в сторонке.
— Что у тебя?
Он скривился.
— Афганцы хотят пятьдесят штук. Мать решила рискнуть, даже если не получится. — Он переложил пакет из руки в руку и прошептал: — Вот. Приставка «Денди», Райко обещал купить. Нужна? Всего полтос баксов, в магазине стоит сотку. Полтинника нам как раз хватит, чтобы расплатиться.
Не увидев заинтересованности на моем лице, он добавил, чуть не плача:
— Почти новая. Картридж — даром. Может, кому из знакомых надо?
— Пятьдесят баксов, — повторил я. — Так на блошке за семьдесят можешь скинуть.
— Надо срочно. Райко обещал взять.
— Ладно. Вечером приходи, часов в пять.
Кабанов не поверил своим ушам.
— В смысле?!
— Куплю у тебя ее, — сказал я. — Денег только чуть займу. И давай так. Заработаешь — выкупишь ее, как в ломбарде, я же вижу, что не хочешь с ней расставаться.
Санек шмыгнул носом и посветлел лицом.
— Ты серьезно?
— Ну да. А пока она у меня, буду играть, сколько захочу, но бережно.
К нам подошел Памфилов, которому приставка предлагалась до меня, и проговорил:
— Саня, ну правда нет у нас бабла! Еще недели две не будет.
— Проехали, — буркнул Кабанов. — Мартынов, вон, берет.
— Да ну!
— Да шутит он, — соврал я и подумал, что на базу тащить приставку нельзя — наши будут денно и нощно играть, тренироваться и учиться станут из-под палки.
Но поощрить их и порадовать желательно. Потому правильнее подговорить Илью, чтобы он сказал, что это его приставка, и родители разрешают брать ее не более чем на час. Вот так нормально будет.
— Никому не говори, что это я ее беру, — шепнул я Кабанову, уверенный, что он не разболтает. — В том числе Денчику.
— Лады, — улыбнулся он.
Наблюдающая за нами Желткова подкралась, как краб, бочком, навострила уши, ничего не поняла и спросила:
— Что это тут у вас?
— Скидываемся, чтобы киллера нанять, — серьезно ответил я.
Она с минуту переваривала информацию, открыв рот и двигая бесцветными бровями, пока не прибежала географичка и не открыла кабинет.
Только когда мы расселись по местам, Желткова воскликнула:
— Да вы все врете!
Кабанов с Памфиловым демонстративно пересели на наш ряд, на пустующее место Синцова, и Райко, оставшись в одиночестве, заерзал и растерянно захлопал ресницами. Как же так? Меня, конопляного муравья — копытом в лоб!
Смерды! Подлые гадкие смерды, не признающие барской щедрости.
Барик с Плямом зашептались, поглядывая на нас. Плям был более лояльным, Барик же закусился серьезно, и не подстава с Чумой его волновала, ему не нравился лично я, лично во мне он видел конкурента, и плевал он на правду!