Враждебная тайга
Шрифт:
В случае успеха сотника ждала неслыханная награда – полный шлем золотых монет и титул нойона. Коргэй, облобызав сапоги хана и пообещав ему перевернуть всю тайгу, удалился. Уже на рассвете сотня воинов Джебе и двадцать отборных тургаудов отправились на восток.
VI
Джебе без труда отыскал дорогу к стойбищу, но там его ждало разочарование – Коргэй именем Чингисхана велел с сотней оставаться на месте, ожидая его возвращения. Тысячник безропотно подчинился. Однако ему была не по душе эта непонятная миссия, а картина выжженного селения со смердящими трупами и терзающими их хищниками наводила на него смутную тревогу.
Тревога все более усиливалась по мере начинающегося захода солнца, она быстро передалась на всю сотню. Бесстрашные воины чувствовали себя крайне напряженно и неуютно, сереющая тайга просто источала неприязнь и враждебность. Джебе, пытаясь стряхнуть с себя это наваждение, приказал разбить стан и разжечь костры, а когда спустился вечер, велел выставить посты. Но какое-то чутье подсказало ему, что отнюдь не человека нужно опасаться…
Ночь сгущалась, а от Коргэя не было никаких вестей. Таежные сосны гудели и качались на ветру, словно негодуя на непрошенных гостей, монголы безотчетно группами жались к огням. Бросая тревожные взгляды вокруг, лошади беспрестанно фыркали, водили ушами, вставали на дыбы, а ведь степные скакуны приучались не реагировать на присутствие волков.
Джебе был вынужден то и дело ободрять своих «неустрашимых» и частенько осматривать посты. Даже самые храбрейшие не могли скрыть от своего командира беспричинный и безотчетный, все нарастающий страх, которым было пропитано все вокруг.
Донесся далекий крик, потом еще один, едва различимый сквозь шелест листьев и деревьев. Все, кто был на поляне, разом вскочили, выхватив оружие, но все было тихо. Крик повторился. На это раз гораздо ближе и отчетливее.
– Все ко мне! – скомандовал Джебе. – Встать в круг!
Сотня монголов быстро выстроила круг за кострами. Теперь они оставались в тени, а пространство впереди освещалось колыханием огня. Крик послышался вновь, воины вскинули щиты и выставили вперед копья. Так, не смыкая глаз, на ногах с оружием в руках, в постоянном напряжении они простояли до рассвета.
С восходом солнца все переживания и ночные страхи рассеялись, осталась лишь хмурая осенняя тайга. С наступлением утра беды не кончились, монголы остались без лошадей – две сотни лучших степных жеребцов лежали околевшими там, где их настигла смерть.
Все животные застыли в странных позах, будто их поразил внезапный спазм, мышцы закаменели в напряженном состоянии, глаза выпучились и остекленели. Но самое необычное было в том, что все две сотни лошадей неясно от чего стали совершенно седыми.
Многое повидали воины хана за время своих походов в разные земли, но седых лошадей не встречал ни один из них. Все, у кого были с собой защитные амулеты, тут же вцепились в них при виде устрашающего зрелища, а те, кто знал защитные заговоры, начал бормотать их вслух.
– Как же мы вернемся обратно без наших коней, - спросил кто-то с неприкрытой тревогой.
– На ногах, - угрюмо отрезал Джебе, - Но о возвращении не может быть речи, пока не отыщем Когрэя.
Немое молчание быстро сменилось открытым роптанием:
– Это место проклято! Нужно убираться отсюда, пока с нами не случилось то же, что и с лошадьми.
Джебе оказался один против панически испуганной толпы, но природная храбрость не дала ему спасовать:
– Вы кто: трусливые мулы или воины великого Чингиса? Он дал нам приказ сопровождать своих тургаудов и сюда, и обратно, если мы вернемся без них, то нас неминуемо покарают смертью, как трусов.
– Пусть нас казнят самой лютой смертью, - выступил вперед один из воинов, - Это лучше, чем остаться здесь и сдохнуть страшной смертью.
Это уже был открытый бунт, если монголы, привыкшие беспрекословно подчиняться, нагло перечат своему начальнику – это бунт. Но Джебе и тут не растерялся, великий хан всегда жесточайше подавлял неповиновение. Еще в тринадцать лет, после смерти отца, Тэмучжину пришлось подавлять сопротивление своего народа. Он подавил мятеж, залив его кровью, а всех зачинщиков бунта сварил живьем в котлах.
Непокорным – смерть, таков закон Чингисхана, и Джебе всегда следовал ему. Тысячник без раздумий вынул меч и отсек голову наглецу, в повисшей тишине отчетливо было слышно, как она откатилась в сторону.
– Так будет с каждым, кто посмеет мне перечить, - перешел в наступление Джебе, - А теперь все за мной, мы отыщем тургаудов, и я обещаю, что забуду этот разговор…
Сотня все дальше и дальше углублялась в тайгу, а следов так и не обнаружили. Джебе видел, что его люди ведут поиски с явной неохотой, тревожно озираясь и сбиваясь в кучу. Его возмущало малодушие подчиненных, но изменить он ничего не мог.
В полдень, когда холодное солнце выплыло из-за облаков и немного взбодрило участников поиска, Джебе разбил сотню на десятки, чтобы повысить эффективность предприятия. Но и это ничего не дало, через полчаса все десятки опять сбились в одну группу, шагая вперед без всякого энтузиазма.
Солнце уже было в зените, когда обнаружили первый труп. Воин с копьем в руке на корточках прислонился спиной к лиственнице, все мышцы в напряжении, лицо перекошено, губы превратились в звериный оскал, глаза выражали ужас. Джебе протиснулся сквозь столпившихся воинов, молча окинул взором покойника, шагнул вперед и острием сабли сбросил с него шлем.
Все ахнули – мертвец был абсолютно седым. И все вчерашние страхи ожили вновь, монголы выхватили оружие и сгрудились, вращая глазами во все стороны. Джебе понимал: уже никакие угрозы не заставят его воинов двинуться дальше. Ему пришлось дать приказ возвращаться, но не прежней тропой, а наперерез.
Степняки мигом просветлели и направились обратно в пять раз быстрее, чем шли до этого. Через пару сотен метров они нашли тела остальных тургаудов. В одиночку и группами, с оружием и без, под поваленными пнями и деревьями – все восемнадцать храбрейших телохранителей лежали мертвыми.