Времена Амирана. Книга 6: Путь зерна
Шрифт:
– Что, колобок, – шепнул он, – как на сей раз? Уйдешь, как всегда, или?..
Вопли преследователей становились все громче, все отчетливей. Огни факелов в их руках уже не напоминали веселую пляску светлячков на лесной поляне. Халеб оперся спиной о борт тележки. Сейчас уже пора будет. В принципе попасть не так уж и трудно. Факелы, и бегут по дороге, а она узкая. Потом, может, и догадаются разбежаться в стороны, но сперва-то я парочку завалю, как минимум. Передних, а те, что сзади, о них споткнутся, остановятся. Сгрудятся, это уж наверняка, и в эту кучу можно будет еще пару раз выстрелить. Мимо не уйдет.
– Что ж, – решил он, – может еще и поживем. Может не все так безнадежно. Ну…
Вдруг среди криков, не таких уж и громких – на ходу орать-то трудно, раздался вопль. Совсем не такой. Испуганный
И тут Халеб понял. Только одно могло вызвать такую панику – ну не он же со своим самострелом, тем более, что его и видно-то не было. Только одно. И он крикнул:
– Ложись!
А потом, сам оседая на землю:
– Заползайте под телегу!
А там, впереди, факелов стало гораздо меньше. Те, что посмышленее, выкинули их, чтобы не привлекать к себе внимания, но многие так и мчались, надеясь успеть забиться под крышу, размахивая огоньками.
Халеб взглянул вверх и увидел, как на фоне темной, но прозрачной бездны летят плотные сгустки тьмы. Силуэты их были похожи на кляксы, сделанные черными чернилами. Живые кляксы, постоянно меняющие свои очертания. Они пролетали над ними, мимо них. Их привлекло скопление пищи дальше и они догоняли это убегающее стадо. Убегающее в тщетной надежде спастись. Увы! Вот уже и первый вопль раздался оттуда вслед за тем как один из сгустков, одна из этих клякс на безоблачном небе спикировала вниз.
А потом еще, и еще. Огоньков не стало совсем. Там, впереди, была тьма, за которой смутно виднелось зарево над догорающей хижиной, и в этой тьме раздавались вопли – один за другим.
Интересно, – подумал Халеб, – сколько там было, этих тварей?
Вот сколько их летело в этой стае, стольких человек и недосчитается поселок утром.
Вопли стихли. Так или иначе, но все было кончено. Кому суждено было быть съеденными, были съедены, остальные бегут домой. Халеб посмотрел в небо. Небо было чистым, полным ярких светлячков. Но это были не жалкие факелы, это были звезды. И ничто их не заслоняло, ни тучи, ни силуэты летящих драконов.
Ну, что, колобок? – Улыбнулся Халеб, поднимаясь, – опять ушел?
– Подъем! – скомандовал он. – Отдохнули? Пора в путь.
Глава 2
Бальбек Гасан ас-Сахруни – высокий сухощавый старик, чью лысину компенсировала буйная растительность на его тощем скуластом лице, был недавно назначенным губернатором провинции Хамадии. Такому стремительному взлету карьеры человека, ничем раньше кроме разведения овец не занимавшегося, способствовало то великое переселение народов, которое успел осуществить царь Амирана Бенедикт Первый.
В своем селе, Сахруджобе, Бальбек и раньше был главным, большинство жителей села принадлежали к той же семье – Сахруни, что и сам Бальбек, а в этом семействе он считался патриархом, и слово его было – закон. Так что руководить Бальбек худо-бедно умел, привык и это ему нравилось.
Бальбеку и его сородичам повезло. Сахруджоб был селом небогатым, с плохими, разбросанными пастбищами, и стоявшим далеко на отшибе. Благодаря этому к ним заявились когда процесс выселения уже подходил к концу. Были и раньше строптивцы, не желавшие ни в какую уходить со своей земли. И они тоже пытались обороняться, они тоже запирались дружно, когда уже некуда было деваться, в храмах, в надежде непонятно на что. То ли на Великое Небо, которое явит чудо и испепелит кощунственных захватчиков, то ли на то, что эти самые захватчики вдруг проявят уважение к религии и оставят их в покое. Но – напрасно. Несколько раз храмы просто сжигались со всеми, кто там был, в других случаях эти жуткие существа, именуемые «бессмертными», и впрямь не боящиеся смерти, ломали двери и предавали бесчеловечной казни всех или почти всех. Но, к тому времени, когда очередь дошла до Сахруджоба, стало ясно, что выселение идет быстрее, чем переселение, то есть просто образовалась толпа выселенных, которых не на чем было вывозить – телег с лошадьми катастрофически не хватало, – и можно особо не спешить. Вот они и сидели, забаррикадировавшись в храме. Молились заодно, и, как выяснилось, не зря. Великое Небо явило великую милость. Явился человек, представлявший лично царя, и вызвал Бальбека на переговоры, в ходе которых и сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться.
Детство Бальбека пришлось на те счастливые несколько лет, когда в Амиране вошли в моду теории, имевшие хождение в некоторых других странах несколько ранее, а к тому времени уже настолько себя дискредитировавшие, что их проповедники вынуждены были бежать, и укрылись, в том числе, и в Амиране, для которого их бредовые идеи были в новинку и в диковинку.
Поддавшись этому модному в великосветских салонах увлечению, молодой еще совсем тогда царь Эдуард – папа нынешнего, – решил развивать в подданных гуманизм и благородство, и с этой целью начал повсеместно насаждать просвещение. И где можно, и даже там, где лучше бы этого избежать. Возникли тогда очаги культур-мультур и в Хамадийских горах. Так что Бальбек проходил несколько лет в школу, где его учили говорить, читать и считать по мирански. Потом, понятно, местное население пришло в себя, Эдуард отвлекся на другие, более насущные злобы дня тогдашнего, ну и отвели тех учителей, тех, кто выжил, понятно, на рынок в Кабыр-Дормоне. А школы сгорели. Но языком Бальбек успел овладеть, и говорить на нем мог, хоть и с жутким акцентом, и понимать, хоть и через слово. А что вы хотите? Практики-то, почитай, что и не было. Зато теперь ее было хоть отбавляй. Причем говорить приходилось в основном с теми, кто и сам по мирански разумел еле-еле. В пределах плохо освоенной школьной программы.
Да, отстояв свое село, Бальбеку пришлось заниматься тем, что многие вообще назвали бы предательством и коллаборационизмом. Да, назвали бы, глупые люди. А Бальбек и слов-то таких не знал, а как можно быть коллаборационистом, если ты не знаешь, что это такое? В общем, пришлось помогать тем, кто пришел на их исконно хамадийские земли, эти земли занимать, обживать и осваивать. А пришли какие-то, ничего ни в чем не понимающие, не знающие не то, что нормального человеческого, но даже миранского языка, понятия не имеющие ни о каких, даже самых простых вещах, которые знает любой ребенок. И приходилось их всех буквально за руку водить и пальцем тыкать, объясняя, что тут строить нельзя – тут сель пройдет и все снесет, а тут лучше не пахать, лучше пусть тут лошади пасутся, а здесь – овцы. И ту поляну лучше оставить в покое, потому что там живет дух. И если его не трогать, то и ничего страшного. И кладбища старинные лучше не разорять – мало ли, что там плиты надгробные хороши для фундаментов. Предки, обидевшись, могут такой беды понаделать, мало не покажется!..
Но это все ерунда! Пока шло собственно заселение и размещение вновь прибывших, Бальбек был, что называется, на коне. Он был начальник, он был господин, и это ему нравилось. Эти, новенькие, слушались его во всем и благодарно смотрели ему в рот. Пока шла речь о том, где жить, так все и было. Но потом, когда пришла пора решать то, как жить, начались сложности. Эти новые поселенцы, как объяснил с самого начала Бальбеку представитель Бенедикта, были жители совсем другой страны – солдаты, попавшие в плен, и решившие, что лучше перейти в амиранское подданство, чем умереть. А там, у себя, они привыкли жить по-своему. И мешать им так жить не надо. Ну, а чтобы жить так, как им привычно, они выбрали какой-то «совет». И теперь, если Бальбек хотел, чтобы они просто вели себя прилично, допустим, не пили вина в светлое время суток, или чтобы их женщины, выходя из дома, закрывали лица, он должен был сперва обратиться с этим своим предложением в этот самый «совет». И только если «совет» согласится принять это требование, оно становилось законом. Такое положение дел раздражало Бальбека, угнетало его и, порой, приводило в бешенство.
Зато, правда, и ни одно решение этого их «совета» не могло быть претворено в жизнь без его, Бальбека, согласия. А то придумали, тоже, дескать, необходимо запретить использование рабского труда. Идиоты! Ну, пускай, пускай попробуют, поковыряют здешнюю землю сами. А не захотят сами – пусть попробуют нанять кого-нибудь на эту работу. Вот пусть попробуют, пусть узнают, во что это им обойдется, тогда и посмотрим, будут ли они и дальше приставать к нему, чтобы он утвердил этот их дурацкий закон.