Время Андропова
Шрифт:
Министру внутренних дел Николаю Щелокову вся эта история не понравилась. Провал был у КГБ, а все свалили на милицию и трубят об этом на весь мир. Щелоков предпринял необычный шаг. В октябре 1971 года он написал Брежневу записку о своем видении проблемы с Солженицыным. Рецепты Щелокова были гуманны и либеральны. Он исходил из лучших побуждений, полагая, что «проблему Солженицына» создали неумные администраторы в литературе. А врагов, по мнению Щелокова, надо не публично казнить, а «душить в объятиях», при том что с Солженицыным власть повторяет ошибки, какие ранее допустили в публичной кампании против Бориса Пастернака. Щелоков предлагал не препятствовать поездке Солженицына за Нобелевской премией, «ни в коем случае не стоит ставить вопрос о лишении его гражданства», дать писателю квартиру в Москве, прописать в столице и проявить к нему внимание: «С ним должен поговорить кто-то из видных руководящих работников, чтобы снять у него весь тот горький осадок, который не могла не оставить травля против него» [953] .
953
Кремлевский
А.И. Солженицын у гроба А.Т. Твардовского
Декабрь 1971
[Из открытых источников]
Брежнев очень внимательно прочел записку Щелокова, сделал ряд подчеркиваний, особенно там, где были предложения, и сделал помету для своего помощника: «т. Цуканову Г.Э. Эту запись иметь временно у себя. Л. Брежнев». Записку Щелокова обсудили 7 октября 1971 года на заседании Секретариата ЦК. Доложил Суслов. Борис Пономарев высказал предложение отправить Солженицына в Рязань, Демичев возразил — у него там нет квартиры. Катушев предложил разрешить Солженицыну построить для проживания дачу на его садовом участке. Суслов подытожил: надо посоветоваться с КГБ, что лучше — выслать Солженицына за пределы Москвы или разрешить ему проживать в московской квартире у новой жены, что «обеспечит лучшее наблюдение за ним» [954] . Вот где у Андропова радетели — Суслов заботится о том, как лучше обеспечить условия для работы КГБ против Солженицына. И что важно, никто принципиально не возражал и не подверг сомнению предложение Щелокова искать путь примирения с Солженицыным. Понятно, Андропова-то на этом заседании не было, хотя о предложениях Щелокова он узнал и вряд ли был в восторге от них.
954
Там же. С. 172–173.
Люди Андропова продолжали охоту за бумагами писателя и в октябре 1971 года рапортовали об успехе: «Направлена информация в ЦК КПСС о содержании рабочих записей “Паука”» [955] . Сотрудники 1-го отдела Струнин и Запорожченко, просмотрев записи, составили их конспект, и Андропов направил 27 октября записку в ЦК, где говорилось о набросках Солженицына о генерале Власове и трагедии 1941 года [956] .
В декабре 1971 года умер Твардовский. Солженицын был на похоронах, о чем Андропов сообщил в ЦК письмом, приложив и фотографии, на которых запечатлен Солженицын. Там же и о распространяемом на Западе письме Солженицына на смерть своего редактора и друга: «В почетном карауле те самые мертво-обрюзгшие, кто с улюлюканьем травил его» [957] .
955
ЦА ФСБ. Ф. 5. Оп. 18. Д. 258. Л. 191
956
Кремлевский самосуд. С. 173–175.
957
Там же. С. 188.
В 1972 году идея высылки Солженицына за границу вновь обрела популярность в окружении Брежнева. Помощник генсека Александров-Агентов написал 24 марта записку Брежневу с предложением выслать Солженицына, пользуясь спокойной обстановкой и затишьем вокруг имени писателя [958] . Буквально через три дня Андропов и Руденко направили письмо в ЦК с перечислением выступлений и публикаций Солженицына и вновь внесли предложение о высылке писателя из страны [959] . Вопрос обсуждался на заседании Политбюро 30 марта 1972 года. Основным было выступление Андропова, и он поместил вопрос Солженицына в более широкий контекст — активизация в стране критиков режима и их консолидация. Андропов обрисовал весь круг вопросов, связанных с враждебными проявлениями в стране, сделав особой упор на национализме. Говорил о влиянии буржуазной пропаганды, об обострении идеологической борьбы, о действиях враждебных элементов и их попытках «сколачивания политических блоков», о распространении «самиздата» [960] .
958
Кремлевский самосуд. С. 197–198.
959
Там же. С. 198–202.
960
Шелест П.Е. Указ. соч. С. 517.
Обсуждение было серьезным. Его начал Брежнев. Он долго говорил, упирая на то, что «народ предан партии» и «морально-политическое состояние нашего общества хорошее, здоровое». Но при этом отметил причины обсуждаемых явлений: притупление бдительности, когда «часть этих отщепенцев за последнее время идут прямо в открытый бой», «отсутствие постоянной борьбы с проявлениями национализма», при всем этом «ослаблена идеологическая работа». Брежнев оставил в стороне Солженицына, даже не упомянув его фамилии, но обрушился с критикой на ЦК Компартии Украины, своевременно не принявшем меры против националистов [961] .
961
Кремлевский
В выступлениях членов Политбюро склонялись фамилии Солженицына, Сахарова, Петра Якира и других критиков режима. Гришин призвал: «Я думаю, что надо с Солженицыным и с Якиром просто кончать. Другое дело, как кончать. Надо внести конкретные предложения, но из Москвы их надо удалить. То же самое и с Сахаровым. Может быть, с ним надо побеседовать, я не знаю, но надо тоже кончать как-то с этим делом, потому что он группирует вокруг себя людей. Хотя и небольшая эта группа, но она вредная» [962] . Соломенцев вспомнил Хрущева, который «открыл и поднял Солженицына — этого подонка общества», и хрущевское заявление, что у нас нет «политических врагов». Вывод Соломенцева был прост: «Я считаю, что надо Солженицына и Якира как врагов народа выслать из Советского Союза» [963] .
962
Там же. С. 208.
963
Там же. С. 209–210.
При упоминании «врагов народа» Брежнев встрепенулся:
«Брежнев. Дело в том, что, как сообщил Андропов, у нас нет закона, карающего за политическую болтовню.
Андропов. Действительно нет такой статьи о политическом шпионаже» [964] .
Члены Политбюро не отреагировали на этот обмен репликами и не стали углубляться в скользкую тему — где проходит грань между политической болтовней и шпионажем. И вообще, что именно хочет этим сказать Андропов? Он что, хочет любую «политическую болтовню» приравнять к шпионажу? Только осторожный Суслов глубокомысленно заметил: «Я думаю, что говорить о недостатке законов не совсем правильно. Законов у нас достаточно. Надо ими пользоваться и пользоваться смело и уверенно» [965] . А относительно Солженицына Суслов призвал выселить его из Москвы, но оговорился: «Другое дело, внутри страны или за границу. Об этом надо подумать» [966] .
964
Там же. С. 210.
965
Там же. С. 211.
966
Там же. С. 212.
Кириленко поддержал предложении о выселении писателя за границу, Демичев был более осторожен в выражениях, а удивил всех Подгорный: «Я думаю, что его не следует выдворять. В Советском Союзе есть такие места, где он не сможет общаться» [967] .
Косыгин высказался решительно, но неопределенно: «Солженицын перешел все рамки терпимого, все границы, и с этими людьми должен решать вопрос сам т. Андропов в соответствии с теми законами, которые у нас есть. А мы посмотрим, как он этот вопрос решит. Если неправильно решит, то поправим его» [968] .
967
Там же. С. 215.
968
Там же. С. 216.
Такой поворот дела совсем огорчил Андропова, добивавшегося конкретного решения. Он воскликнул: «Поэтому я и советуюсь с Политбюро». Брежнев вдруг заторопился подвести черту, заявив, что тут все едины в «принципиальной оценке этого вопроса». Раздались голоса «за», и был подведен итог:
«Брежнев. Что касается Якира и Солженицына, то я согласен с мнением товарищей. Надо их, безусловно, выдворить из Москвы.
Подгорный. Относительно Якира и Солженицына, я думаю, надо поручить мне, т. Андропову с привлечением товарищей из Прокуратуры, МВД, Министерства юстиции и других организаций еще раз разобраться и внести конкретные предложения в соответствии с законными основаниями и с учетом состоявшегося сегодня обмена мнениями» [969] .
969
Кремлевский самосуд. С. 216.
Брежнев согласился, и предложение Подгорного было принято. Решительную инициативу Андропова и Руденко в отношении Солженицына погасили. Но лишь на время. Через две недели, 14 апреля, на заседании Политбюро вернулись к рассмотрению вопроса. Тон задал Брежнев: «Солженицын все более нагло ведет себя, пишет всюду клеветнические письма, выступает на пресс-конференциях. Он очень озлоблен. Надо принять в отношении его решительные меры». Андропов тут же откликнулся: «Видимо, надо его лишить советского гражданства. Пусть шведы примут его к себе» [970] . Брежнев напомнил о решении предыдущего заседания Политбюро и, посетовав, что Подгорный уехал, предложил дождаться его приезда. Косыгин поддержал — надо выселить. Но, увы, и после возвращения Подгорного из официальной поездки в Турцию ничего не произошло. В 1972 году Политбюро ничего не решило.
970
Там же. С. 227.