Время любить
Шрифт:
— Ну… скажете…
— А знаете что? Приезжайте прямо сейчас, еще не вечер. Я хоть и устал чуток, но готов застрелить сегодня и трех и четырех зайцев. Надо играть, пока везет. А мне сегодня, как мне кажется, удача улыбается, как никогда.
— Куда прикажете быть? Или за вами послать машину?
— Нет уж, лучше вы к нам, я оставлю пропуск на КПП.
— Тогда, Сергей Павлович, на двоих человек. Второй — Вадим Андреевич Паткевич. Вы уже с ним знакомы.
— Для него оставлю обязательно, а то придется новые ворота за свой счет покупать.
— Через полчаса будем у вас.
Когда Кошкин опустил трубку телефона на рычаги, Дорохов с недовольным видом покачал головой.
— Зря ты, Палыч, с этой братвой дело имеешь, жди подляны.
— Вряд ли. Я им нужен живой, невредимый, при уме и памяти. Ну и, к тому же, Рузский муж моей жены.
— Ты сам-то понял, что сказал?
— Хорошо еще, что не отец моего сына. Я просто привык выполнять свои обещания.
— Тогда не забудь прихватить меня с собой, уж я тебе сегодня везде компанию составлю. А когда все закончится, давай возьмем Толика и все вместе хорошенько посидим где-нибудь под хороший коньяк. Толик, ты как?
— Всегда готов, командир! — отпионерил Китаев, который все это время отмалчивался в стороне.
— А пока нас не будет, ты карабинчик мой в чехол не складывай, вдруг два этих друга обратно без нас вернутся, ты их тогда отправь обратно.
— Думаю, эти предосторожности излишни, — поморщился Кошкин, — Рузский любит Лену, и прекрасно понимает, что из-за меня ему придется с ней объясняться.
— Береженого Бог бережет, говорила моя бабушка, — резюмировал Дорохов. — Вздор — он и есть вздор.
До появления Рузского Сергей Павлович еще успел оформить пропуска и договориться с охранниками. Китаев заварил чай в легендарной банке, а Дорохов позвонил Амалии Гвидоновне и справился: как здоровье ее соседки Марии Гавриловны.
Грум и Рузский появились в лаборатории с небольшим опозданием. Паткевичу у дома Владимира Юрьевича показалось, что их кто-то пасет, и он погнал машину, визжа на поворотах покрышками, показал лучшему другу, на что способен новенький «Эмджи». Рузский пообещал, что все-таки отправит его выступать на «Формуле-1», на что Грум заявил, что со всякими «шунахерами» ему соревноваться западло. А вот есть в городе еще пара «природных» ребят, что на «черных» гонках выступают, так они и на танке любого профессионала, как стоячего, заделают.
Они зашли в лабораторию и только там прекратили бессмысленный спор. Грум кивнул ожидавшей троице, что, видимо, означало: «привет, ребята, сегодня я не на КрАЗе». Кошкин с интересом посмотрел на дорожную сумку в руках Грума. «Пулемет у него там что ли?», — подумал он. Рузский ответил на его вопрос вслух:
— На КПП не хотели пропускать с этим баулом, пришлось показать, что там одни старые бумаги, — он дал знак Паткевичу.
Тот сбросил сумку на пол и расстегнул замок. Открывшееся чрево взбухло аккуратно упакованными, словно вчера из-под станка, пачками советских денежных знаков образца 1961 года. Китаев присвистнул, хотя по своей молодости не мог испытывать ностальгических чувств к валюте развитого социализма.
— Хотите поменять? Не успели в свое время? — предположил Кошкин.
— Что вы, Сергей Павлович, это же банально, — обиделся Рузский, — хотя, возможно, наше с Вадимом желание покажется вам еще более прозаическим, мы хотим в советский кабак. Гульнуть так, чтоб на следующий день в КГБ сводка была. Вадик, ты куда хочешь?
— В «Рассвет», — коротко ответил Грум, определив местом проведения застолья весьма посредственный ресторан.
— Почему?
— Потому что его больше нет.
Рузский понимающе покачал головой.
— Не возражаете? — спросил он у Кошкина.
— Желание клиента — закон, — пожал плечами Сергей Павлович, — но есть встречная просьба. Вы не могли бы спонсировать присутствие за столом еще одного человека? — кивнул на Дорохова, который старательно делал вид, что все происходящее ему «сиреневенько», и только исподлобья постреливал на Грума.
— Да нет проблем! Что не сможем пропить, оставим вышибале на чаевые, — улыбнулся Рузский.
Прошло несколько минут, и все четверо сидели за столиком в отдаленном, слева от эстрады, углу ресторана «Рассвет». Этому предшествовал торжественный вход сквозь табличку «закрыто на обслуживание», смазанный немятым красным червонцем. «С образом Ленина нам все пути открыты», — пошутил по этому поводу Рузский. Потом долго ждали официанта. Ненавязчивый советский сервис являлся бесплатным приложением к увеселительной прогулке. Наконец подчеркнуто нерасторопно прибыл официант, холодно осведомился «что желают товарищи», но Владимир Юрьевич растопил его служебный лед полтинником, изъятым из пачки на его глазах и шепнул, указав взглядом на Сергея Павловича, что за столиком присутствует «ответственный товарищ» из Москвы, проверяющий инкогнито сферу обслуживания, а уж гулять он будет по полной.
— Меню не надо, — застолбил Рузский, — несите все лучшее, и чтоб ваши знаменитые цыплята табака были не синие, как от реального никотина.
Официант понимающе кивнул и помчался выполнять заказ на первой космической скорости. Развить вторую ему не позволяли застойные явления в экономике СССР. Да и зачем она нужна, если необходимо крутиться вокруг одного столика?
Пить пришлось «Старку», «Арарат», «Кинзмараули», «Вазисубани», клюквенный напиток, «Боржоми» и «Тюменскую минеральную № 1». При этом, Дорохов, поднеся к губам первую рюмку, вдруг остановился:
— Ну, скажем, за это я не боюсь. Это не скиснет, — повел он носом над поверхностным натяжением жидкости, подняв волну. — А закусывать? Палыч, как ты думаешь, от пищи, срок негодности которой почти двадцать лет, пучить не будет?
— Думаю, нет. Мы ведь, как это говорят, трапезничаем в режиме реального времени. А уж с точки зрения всякой там генной инженерии и чистоты продуктов, то здесь можно быть более чем спокойным. Глянь, каких цыплят принесли. Райские птички, а не цыплята. А зелень? Явно не тепличная. Это, Вася, настоящие ароматы, а не реликтовое излучение.