Время любить
Шрифт:
— М-да, это, Сергей Павлович, точно, здесь и Грум в гурмана превратится, — подмигнул компании Рузский.
— Ну, тогда за режим реального времени, — поднял рюмку, как знамя, Василий Данилович.
— За оперативно-тактическое оружие нового поколения, — многозначительно добавил Владимир Юрьевич. — За нашего гения, за Сергея Павловича, который подарил нам этот вечер.
Никто не возражал, хотя Кошкин подумал, было, возразить, что без советских денежных знаков в таком количестве, вечер мог ограничиться безобидной прогулкой по аллее трудовой славы. На эстраде как раз в это время появились опохмелившиеся в своей подсобке музыканты, и длинноволосый усатый гитарист озвучил в микрофон первый заказ, что лег сиреневой четвертной на барабан ударника:
— А теперь для уважаемого Дмитрия Михайловича звучит эта песня… — и после знакомой до боли во всех местах увертюры хрипловато запел, — земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе видна…
— Черт! Прослезиться можно! — воскликнул Владимир Юрьевич.
— Кураж, — согласился Грум.
— И верю и не верю! — Рузский быстро переключился на Кошкина. — Сергей Павлович, вы волшебник! Удивляюсь, почему вы делаете из вашего изобретения тайну.
— Плохо у меня получается с тайнами, — буркнул Кошкин.
— Вы не представляете себе, от каких перспектив вы отказываетесь! Уж если за полет в космос миллионы долларов выкладывают, то за полет в прошлое, а, тем паче, будущее, народ будет раскошеливаться со страшной силой! Состояние Билла Гейтса очень быстро станет пожертвованием на хоспис для почитателей «Майкрософт»!
Дорохов согласно крякнул, они с Грумом после «старки» перешли на коньяк, в то время как Кошкин и Рузский осторожничали с вином.
— Нет, мне определенно никто не поверит, что я бухал в советском ресторане, — расстраивался Владимир Юрьевич.
— В натуре, — согласился Паткевич.
— Вадик, какую песню закажем?
— Мне у «Лесоповала» нравится, сам знаешь…
— Извини, Вадик, этого вокально-инструментального ансамбля еще нет, а если и есть, то в подполье. Вспоминай, друг мой, советскую эстраду. Песню за мир хочешь? Или «яростный стройотряд»?
Грум никак не среагировал на пассаж Рузского. В это время музыканты уже горланили нелепую песню Леонтьева про светофор. «Все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, а он им светит!»
— Бегут, бегут… У нас на зоне — это очень популярная песня была, а теперь поют «нас не догонят», петушиные какие-то песни, — заметил Грум. — Что-нибудь душевное хочется, русское, про ямщика… Чтоб размах был. А то поют для гаишников и педерастов, для нормальных людей музыки не стало.
Рузский поманил пальчиком официанта и пошептал ему на ухо. Тот попытался, было, возмущенно удивиться, но пачка купюр вернула на его лицо угодливую улыбку. Пританцовывая от предстоящей авантюры и ожидаемого эффекта, он подошел к эстраде, где с ходу взял на абордаж кассира-барабанщика, выложив главный аргумент — пачку купюр — на дребезжащий под палочками пластик. Песню про светофор, не обращая внимания на недовольный гул в зале среди танцующих, быстро свернули. Музыканты «извинились» за ложные неполадки с аппаратурой и тут же провели короткое производственное совещание. Решение озвучил сияющий, как новый полтинник из той самой пачки на барабане, вокалист.
— Дорогие друзья, уважаемые гости, сегодня у нас в зале находится очень уважаемый и авторитетный в системе правоохранительный органов человек — Вадим Андреевич Паткевич. Весь вечер для него будут звучать русские народные песни. Просим всех гостей отнестись с пониманием, тем более, что некоторые песни мы будем исполнять в эстрадной обработке, и вы сможете танцевать до упаду. Бережное отношение к народной культуре и традициям поддерживается дирекцией нашего ресторана. А сейчас — песня о ямщике!..
Зал озадаченно промолчал.
— Прикалывает другое, я сейчас на строгаче парюсь, а тут песни для уважаемого и авторитетного человека, — оценил подарок друга Вадим. — Слушай, Вова, может мы еще и посылочку мне на зону отправим?
— Почему нет? — блаженно улыбнулся Владимир Юрьевич.
— Ну, за душевную русскую песню, — без доли иронии поднял бокал Дорохов.
Музыканты отрабатывали свой гонорар достойно. Сначала спели «Ямщика», потом обработали, как и обещали, «Калинку», при этом к эстраде ринулось немало желающих пуститься в пляс, потом спели «Ой, мороз, мороз», «Лучинушку», «Ой, то ни вечер»… Постепенно атмосфера в зале изменилась, менялись лица музыкантов, менялись лица посетителей. То плыла над столами безбрежная степная тоска, то завывал северный ветер, то летела задорная казачья вольница… И снился всем не рокот космодрома. Вокалист уже и не голосом, а душой выводил коленца, потому что иначе петь было нельзя. Кое-где в зале подпевали.
— Эх, сейчас бы пролетку нанять, да на крутой берег реки! — восхищенно озарился Рузский. — А что, Сергей Павлович, слабо в девятнадцатый век?! Мы по золотой цепочке с Вадимом ставим, в любом кабаке нальют! Мохнатый шмель… — запел Рузский, подражая артисту и режиссеру Михалкову.
— Боязно, Владимир Юрьевич, не вытянет так далеко моя машина. Все равно, что на «запорожце» вокруг света махнуть.
— Жаль! Хотя, полагаю, инженерная мысль на этом не останавливается! Мое предложение о собственной лаборатории остается в силе.
— Спасибо, но последние опыты имели печальные и опасные последствия. Ладно, если б к прибору тянулись желающие гульнуть в кабаках или полюбоваться историческими достопримечательностями, подышать духом времени. Вы же прекрасно знаете, чем это может кончиться. Где гарантия, что завтра ко мне не придет ваш конкурент, который задумал убрать вас вчера? Он и предлог сочинит благовидный, любимую бабушку повидать или найти потерянный аттестат о среднем образовании.
— Справку об освобождении, — вставил Грум.
— М-да, — поежился Рузский, воображение которого развило мысль Сергея Павловича.
Между тем музыка неожиданно оборвалась, все невольно повернулись к эстраде. Там, прямо на сцене орудовал возбужденный человек, гортанно выкрикивая ругательства в адрес музыкантов. Те же беспомощно разводили руками, кивая в сторону путешественников во времени и «ответственного товарища из Москвы». Человек лихо спрыгнул с эстрады, бросив на пол вырванный из рук вокалиста микрофон, и направился к столику Рузского. Веселая четверка окаменела. С перекошенным от негодования лицом к ним шел молодой, но легко узнаваемый Бекхан.