Время возмездия
Шрифт:
– По второй машине! Огонь!
Дым и бурое пламя плеснули из второй машины.
– По третьему! Огонь!
И третий танк запылал, словно он был сделан не из сверхпрочного металла, а из дерева и пакли. Гитлеровцев охватила паника. Они стали выскакивать из машин и спасаться бегством. Несколько последних танков, замыкавших колонну, поспешно дали задний ход. Но в четвертом танке, остановившемся чуть наискосок от нашей «тридцатьчетверки», решили принять бой. Развернули башню, и тяжелый одноглазый ствол начал шарить по кустам, ища замаскированного врага. Исход боя решали секунды.
– По четвертому!
Но из жерла пушки противника выплеснулось яркое пламя. Земля качнулась под «тридцатьчетверкой». Осколки и комья земли застучали по броне.
– Гусеницу перебило! – услышал Кульга в шлемофоне голос Мингашевой. – Левую гусеницу!
«Врешь, не уйдешь, – Григорий, стиснув зубы, быстро наводил орудие. – Врешь, скотина».
Они выстрелили одновременно. Кульга, может быть, на какую-то долю секунды раньше. Он видел, как снаряд попал, разворачивая броню. И в то же мгновение страшный взрыв подбросил тяжелую машину, огненный смерч ворвался в танк, а что-то горячее и острое вошло в тело Григория, обжигая кипятком. Он потерял сознание…
Гитлеровские танки, выпустив еще несколько снарядов, больше не сопротивлялись. Они попятились назад, в деревню.
Илья Щетилин, придя в себя, сразу же почувствовал, что задыхается в дыму. Танк горел. Надо скорее выбираться из него! Он схватил командира за плечи и с ужасом почувствовал, что тело Кульги стало неестественно легким. И тут же сообразил, что тянет лишь верхнюю часть туловища…
Щетилин, не чувствуя, как языки пламени охватили его со всех сторон, спустился вниз. Плечо Мингашевой было в крови. Она была без сознания. Открыв люк, Щетилин, напрягая последние силы, стал вытягивать обмякшее тело механика-водителя.
Едва он вытащил ее из танка и отволок в сторону, как раздался мощный взрыв, и «тридцатьчетверка» превратилась в огненный факел. «Взорвались баки с горючим», – машинально определил Илья, а потом пошли рваться снаряды, и огненный факел вздрагивал, как живой. Стянув с себя дымящуюся куртку, Илья стал ею сбивать пламя с Мингашевой. Сбив пламя с Галии, Илья повалился на землю и стал кататься по траве, гася на себе огонь… Он видел, что на подмогу им, стреляя на ходу, шли «тридцатьчетверки» батальона Шагина.
Тайна грозных «королевских тигров» перестала существовать.
А после войны, когда разбирали архив последней штаб-квартиры Гитлера, стало известно, что офицеры генерального штаба так и не решились доложить фюреру о разгроме особого батальона тяжелых танков и о бесславной гибели конструктора «королевских тигров», зловещего «панцерфатера» – «отца танков» – барона Вильгельма фон Шилленбурга.
Миклашевский заснул лишь перед рассветом. С вечера он напряженно ждал, вслушиваясь в каждый посторонний звук: не стучат ли по коридору кованые каблуки казенных сапог? Потом понял: нет, не предала. Оставалось ждать утра – поможет или нет?
За окном весело чирикали воробьи, и какая-то пичуга, примостившись на ветке, подавала свой голос. Госпиталь ожил. Задвигались ходячие больные. Приятным и вкусным пахнуло из кухни. Наконец в палату вошла санитарка Мари. Необычно хмуро поздоровавшись, ни на кого не глядя, стала двигать мебель, вытирая шваброй пол. Миклашевский напряженно ждал. Вот она подошла к его кровати. Быстро шаркая влажной тряпкой, протерла под койкой. На лице – каменное выражение. Кончив свою работу, взяла ведро и вышла. У Игоря опустились руки. Он отвернулся к стене, закрыл глаза: будь что будет!
– Больные, пора умываться, делать утренний туалет, – пропела мелодичным голосом дежурная сестра. – Ходячие идут сами, а лежачим сейчас принесем воды, мыло и полотенца.
Миклашевский, накинув на плечи больничный халат, двинулся к выходу, опираясь на палочку. В конце длинного коридора санитарка Мари вытирала тряпкой подоконник. Ему показалось, что она кого-то ждала. Опять мелькнула надежда. Миклашевский направился в ее сторону. Когда поравнялся и хотел открыть рот, женщина, не оглядываясь, тихо произнесла по-русски:
– Идите скорее вниз, к кухне. Там ждет садовник.
Миклашевский хотел произнести слова благодарности, но санитарка, повернувшись к нему спиной, пошла по коридору. Игорь, смиряя волнение, направился к лестнице. Спустился вниз и в подъезде лицом к лицу столкнулся с главным хирургом. Тот входил в госпиталь в военной форме, которая сидела на нем чуть мешковато, держа в руке пухлый кожаный портфель и пачку свежих газет. Увидев Миклашевского, остановил его:
– Мой дорогой Фриц, я бы не рекомендовал вам делать прогулку в такой ранний час. Потрудитесь вернуться в свою палату!
– Хорошо, доктор. Вы правы, – ответил Миклашевский, мысленно посылая его ко всем чертям. – Я только сделаю свои триста шагов и тут же вернусь.
– Тренируете ногу?
– По вашему совету.
– Да вы бы и без меня занимались тем же! – и уже другим, более человеческим тоном добавил, намекая на фронт: – Неужели вам плохо у нас, что вы так рветесь туда, откуда вас привезли чуть живым?
– Я привык к опасностям, доктор.
– Но длительную прогулку я все же запрещаю, – хирург двинулся к лестнице.
– Благодарю, доктор, – ответил Миклашевский. – Вы меня вернули к жизни!
– Да, чуть не забыл. Могу сообщить еще одну приятную для вас новость, – хирург, стоя на лестнице, повернулся к Игорю. – В газетах сообщают, что уничтожена банда партизан. Тех, что вас изрешетили. Так что возмездие свершилось! – и добавил: – Я распорядился послать машину на вокзал за вашей женой.
Помахав рукой, он направился вверх по лестнице. Миклашевский молча посмотрел на его широкую спину. От «новостей» главного хирурга Игорю стало не по себе. Жаль было славных ребят. Может, это они спасли его, переодев в форму немецкого офицера.