Время возмездия
Шрифт:
– Выходит, не зря торчали здесь, – отозвался глухим голосом гестаповец за спиною у Миклашевского, снова ткнув пистолетом: – Проходи, не стесняйся!
Из дальней комнаты никто не вышел. Если бы были еще, наверняка бы вышли. Значит, их всего двое. Миклашевский остановился посреди комнаты, как раз напротив трюмо. Ему хорошо стал виден Ганс, тот, который за спиной, с пистолетом. Он был ниже Игоря, плотный, в расстегнутом мундире, тыкал пистолетом, вытягивал руку. Гансом звали одного из трех немецких диверсантов, переодетых милиционерами, с которыми Игорю пришлось столкнуться в самом начале войны в лесу под Лугой. Тогда их было трое. И руки у Миклашевского были связаны. А здесь – только двое. Игорь поборол волнение. «Только спокойнее! Спокойнее, – приказал он сам себе. – Бить наверняка!» И вслух сказал, вкладывая в свои слова как можно больше обиды и возмущения:
– Своих не узнали? Солдату-фронтовику и к бабе зайти нельзя, что ли? Нет такого закона, и по уставу не запрещено в свободное время посещать женщин…
– Ага! – оживился гитлеровец с папиросой в зубах, он, видимо, был старшим. – Значит, знал, что здесь проживает женщина?
– Ну, знал, – признался Миклашевский, продолжая разыгрывать свою роль.
– Ходил к ней?
– Ходил, – подтвердил Игорь. – Ночевал даже.
– Так, так… Понятно, – гестаповец затянулся, выпустил через нос струйку дыма. – Ночевал, говоришь?
– Не раз, – соврал Миклашевский, выигрывая время.
– Так, так… И как давно ходишь сюда?
– Давно, с осени позапрошлого года. Когда победил того самого Рыжего Тигра, – ответил Миклашевский и ругнул себя: «Зачем болтаю? А если она у них в руках?» – Его настоящая фамилия Камиль Дюмбар. В седьмом раунде я его послал в нокаут, если помните?
– Так, так… Помню, как же! Красиво свалил! – гестаповец снова затянулся, выпустил дым. – Какая-то красивая женщина тебе даже цветы поднесла.
– Было такое, – подтвердил Миклашевский, улавливая в словах немца главное: он не знает радистку в лицо. Не знает. Если бы знал, то не сказал бы «какая-то женщина», а назвал бы конкретно, по имени. Ему стало как-то сразу легче. Значит, они ее не схватили. Значит, радистка на свободе. Так ли? Как проверить? И вслух сказал: – Она самая. Тогда и познакомились.
– Нам-то она как раз и нужна, – вставил слово Ганс и выругался. – Вторые сутки околачиваемся здесь, и все на сухом пайке…
Значит, Марина не у них. Миклашевский облегченно вздохнул.
– А когда был здесь в последний раз? – допытывался гитлеровец с папиросой.
– Полгода назад, перед тем как в Лейпциг поехать, на боксерский турнир. Я жаловаться буду! Меня сам Макс Шмеллинг там поздравлял, а вы!.. Не тычь пистолетом, никуда не убегу! – Миклашевский перешел в наступление. – Я с поезда только, бросил вещи в гостинице и забежал к знакомой женщине, одинокой и безмужней… Солдату не запрещается. Я на Восточном фронте кровь за фюрера проливал, у меня медаль!.. Проверьте документы, убедитесь… Вон на столе и газета, где обо мне написано и портрет мой… А вы?..
– Ладно, не кипятись. Знаем тебя, как же. Документы проверим, за этим дело не станет. Но и задержать обязаны. Такой приказ у нас. Всякого, кто бы ни был, – и добавил, стараясь говорить построже: – Обыщем, как положено. А придет смена, препроводим в нашу контору. Пусть там сами разбираются – отпускать или нет.
Отправляться в «контору» к гестаповцам Миклашевский не намеревался.
– Но пистолетом зачем тыкать? Убегу я, что ли?
В трюмо было видно, как Ганс, буркнув ругательство, опустил оружие. «Сейчас самый момент, – решил Игорь. – Только спокойнее! Бить наверняка!»
Дальнейшие события произошли молниеносно.
Поворачиваясь, Миклашевский носком сапога со всей отчаянной силой нанес удар по ногам стоявшего рядом гитлеровца с папиросой в зубах и добавил прямым по челюсти. Гитлеровец глухо охнул и рухнул на пол как подкошенный, задев, падая, стул. Тот с грохотом повалился на спинку.
Миклашевский рывком повернулся и очутился возле Ганса, который успел отскочить к стене и поднять пистолет. Игорь метнулся влево, чуть приседая и опережая на какое-то мгновение гитлеровца, нанес удар ребром раскрытой ладони по вытянутой руке с оружием. Но Ганс успел нажать на курок. Грохнул выстрел, и со звоном разбилось зеркало. Миклашевский, разворачиваясь, чуть снизу и сбоку провел правой крюк по подбородку и добавил левой по солнечному сплетению. Ганс, словно его сломали пополам, согнулся и упал, уткнулся лицом в боковую стенку платяного шкафа, не выпуская на рук оружия. «Чистый нокаут!» – машинально отметил Игорь.
Выхватив свой браунинг, Миклашевский метнулся к двери. Решали секунды. Обернувшись, он увидел, как тот, который был с папиросой, пришел в себя и, лежа на боку, вытаскивал из кобуры пистолет. Миклашевский, почти не целясь, выстрелил в него дважды. Нагнулся, вырвал из рук немца оружие, шагнул к двери. Вынул ключ из замка, вышел на площадку. Кругом тихо, словно ничего здесь и не происходило. Запер дверь и, держась за перила, как когда-то в школе, на носочках устремился вниз. Выскользнув из подъезда, перебежал на противоположную сторону.
Из-за угла выскочил патруль. Пучок света от карманного фонаря ударил Миклашевскому в глаза.
– Ни с места! Предъявить документы!
Миклашевский показал. Документы у него были в полном порядке. Старший, возвращая их, спросил:
– Где стреляли?
– Мне кажется, в том доме. – Миклашевский показал на соседний семиэтажный каменный дом. – Два раза…
Гитлеровцы кинулись в подъезд.
Ганс, после знакомства с кулаками боксера, обтянутыми не пухлыми перчатками, а всего лишь обычными кожаными, не скоро пришел в себя. Но едва очнувшись, он ползком добрался до окна, разбил стекло и поднял тревогу.
Шеф гестапо пришел в ярость, когда узнал, что его подчиненные упустили «исключительно важную птицу», Именно так он и назвал знаменитого боксера, солдата остлегиона Игоря Миклашевского. А если учесть, что на промышленных предприятиях усилились акты саботажа, что в его провинции появился отряд Сопротивления, что два дня назад его люди проморгали и разведчицу-радистку (агенты службы безопасности при более тщательном обыске квартиры обнаружили на балконе в переплетении пожухлых стеблей плюща умело замаскированную проволочную антенну), которая выскользнула у них буквально из-под рук, то состояние шефа можно понять. Он знал, что за такие «успехи» его хвалить не будут. Тем более что «исключительно важную птицу» упустили именно на квартире радистки. Он сам пришел туда поздним вечером. Следовательно, они и раньше были знакомы, имели контакт. Сопоставив эти факты, нетрудно прийти к выводу, что русский Миклашевский приходил к русской радистке и именно отсюда, из Антверпена, велись передачи в Москву…