Встретимся через 500 лет!
Шрифт:
– Совершенно верно!
– И это он посоветовал вам крутить стрелки?
– Нет, не он. Жюльен Жерар посоветовал, он живет в номере напротив моего… Мы иногда перебрасываемся парой слов.
– Понятно, - сказал Жеглов, вспомнив мелкомошенническое лицо весельчака Жерара, бывшего бандитского боевика и плоского шутника, любившего выражения типа: «лечу как фанера над Парижем», «Эх, нажраться бы, да поблевать!».
– Что вам понятно?
– испуганно посмотрел Ронсар, продолжая крутить стрелки.
– Вы знаете,
– Вы не понимаете!
– перебил Ронсар.
– Там очень хорошо, потому что оттуда можно возвращаться в любой год. И я смогу вернуться к супруге Элеоноре, в семьдесят пятый год, в год нашей женитьбы...
– Она умерла?..
– Нет, ушла к моему патрону. В восемьдесят втором... Все получилось так глупо, я вконец растерялся, делал все не так...
«Ушла к патрону» у него прозвучало отнюдь не трагично, примерно так прозвучало, как «ушла пройтись по магазинам». Ронсар, удивившись этому, обнадежено заулыбался.
– Послушайте, а может быть, в таком случае вам стоит крутить стрелки назад? За день бы к супруге попали?- сказал Жеглов, странно для себя жалея замороченного человечка.
– Нет. В прошлое можно попасть только через будущее. Так утверждает Пелкастер.
– А мне что-то не хочется ни в прошлое, ни в будущее, - подумав, решительно сказал Жеглов.
– Мне здесь хорошо. Сейчас пойду, налопаюсь пельменей, виски вечером в баре попью, и на боковую, сны смотреть, а они здесь чудные.
– Вам хорошо, вы – видный мужчина и, наверное, хорошо жизнь жили, правильно...
– Сомневаюсь, что жизнь можно прожить правильно. Не так она устроена, она проживается так, каков ты со всеми потрохами есть, а это далеко не идиллия. Вот, вернетесь вы к обожаемой своей супруге, красавице, небось, и что? Тех же ошибок наделаете, только позже. И тяжелее вам от этого станет, безысходнее.
Ронсар перестал крутить головку часов.
– Вы так считаете?
– глаза его смотрели жалобно.
– Уверен. От себя не убежишь, - сказал Жеглов, подумав: «Вот ведь божий человек! Он же верит всему, что скажут.
– Вы так думаете?
– повторил Ронсар.
– Не думаю, уверен. Но, правда, можно попросить профессора, и он выжжет вам электричеством кусочек мозга, тот самый, который не дал вам с женой красиво прожить, но ведь после этого вы будете не вы, а помесь сейфа с пингвином. Вам это надо? Нет! Жизнь надо самим собой прожить, вот ведь в чем дело, вот в чем ее соль и задача...
– Но что же мне тогда делать? Я уже привык крутить эти стрелки, крутить и ждать...
– Вы знаете, я не уверен вполне, но мне кажется, что верить надо лишь в то, что завтра взойдет солнце.
– Иными словами, вы считаете, что надо верить в Солнце?
Жеглов удивленно повертел головой. Сказал:
– Да. Надо верить, что Солнце
– Вы правильно говорите, но я все же еще покручу. Очень хочется посмотреть в ее глаза. Вы и представить не сможете, какими они были тогда искренне любящими...
– Крутите, крутите...
– проговорил Жеглов, вспоминая, смотрел ли он в своей жизни в искренне любящие глаза.
«Да, смотрел, факт, - решил он, уже поднимаясь по ступенькам террасы Эльсинора.
– Но всегда в них кроме любви был микрограмм еще чего-то. Микрограмм того, что, в конце концов, все отправляло под откос».
12. Ценный продукт
После ужина они сели с Шараповым в баре за дальний столик. Глеб рассказал о визите в «Три Дуба».
– Ну, ты даешь!
– восхищенно сказал Шарапов, выслушав напарника.
– Бабе в трусики таракана запустить! Берия, наверно, в гробу от профессиональной зависти перевернулся.
– Зато все рассказала, - отпил вискаря Жеглов.
– Рассказала-то, рассказала, но что? Правду или байку очередную?
– Я думаю, полуправду. Как и ты.
– Обижаешь, шеф. Я тебе рассказал, что знаю. А правда это или полуправда, один бог, то есть Перен, знает. Ну, как, идем сегодня на Наполеона?
– Ты же сегодня опять со своей цацей трахаешься?
– Часа в два ночи она уйдет...
– Хорошо, тогда в четыре у двери морга встретимся.
– Заметано.
– Слушай, Володя, а что за фрукт этот Пелкастер?
– Юродивый, ты же общался с ним. И, похоже, - сказал шепотом, - состоит у Перена в нештатных сотрудниках, как и Карин Жарис.
– То есть?
– У нас же половина пациентов – доходяги. И Пелкастер по наущению Перена им лапшу на уши вешает. Говорит: как только они умрут, сразу же окажутся не на том свете, стремном и малопонятном, а в две тысячи пятисотом году, то есть в будущем, в котором научились воскрешать всех когда-либо живших людей. Это один ваш чудной ученый придумал, и многим его бред пришелся по вкусу.
– Понятно. Значит, он человек Перена.
– Определенно.
– Это первый вывод. А второй вывод вытекает из того, что Пелкастер со мной говорил, и, значит, я - доходяга.
– Да брось ты, Глеб! Какой ты доходяга? Ты ж как лиственница крепкий. Ну, скажи, у тебя что-нибудь болит? Что-нибудь тебя беспокоит? Ничего!
– Это точно. Ничего не беспокоит, но пять таблеток и три укола в день я имею.
– Он всем назначает. Вот я горсть таблеток каждый день глотаю, и жопа вся исколота. И ничего – уже сто лет как тут.