Второй контакт

Волков Николай Владимирович

Боец коротко хохотнул, и испарился, унося то, что во мне сидело столько лет.

– Есть у вас еще импланты? Впрочем, неважно, все равно мы просветим вас на рентгене. Пара моих мастеров собрали аппарат по старым чертежам.

– Но они же вредны!
– попытался возмутиться я, а он усмехнулся в ответ.

– От такой дозы облучения с вами ничего не произойдет. К тому же, это залог того, что вы избежите нежелательных встреч, и мы будем уверены, что госбезопасность не будет слишком интересоваться нашим домом. Мы разумные люди, и неприятности нам ни к чему. А сейчас - пойдемте в дом.

Он сам вошел в двери, ничем не выдавая своей боли.

"Эстакор" был самой последней разработкой "Эм Пи Индастриз", и был не вполне препаратом. То есть, он включал в свой состав и анестетик, и антибиотик, но основой его были крошечные наниты. Результат его введения действительно ошеломлял, хотя мучился человек от него безумно, и никакие анестетики не могли эту боль заглушить.

По сути, наниты организовывали что-то вроде миниатюрной фабрики по стимуляции клеточной регенерации, и, помимо этого, отсекали те ткани которые были повреждены. Честно говоря, это было единственное средство, которое действительно полностью избавляло от рака, и помогало восстановить даже повреждения мозга, хотя при таких повреждениях человек мог до того потерять ряд его функций, которым организму вновь приходилось учиться.

Я лично видел, как после введения "Эстакора", нога человека, сгоревшая до кости, спустя несколько месяцев была такой, как будто и не побывала в огне.

Еще одним моментом "Эстакора" было то, что наниты составляли полный перечень поврежденных тканей в человеческом организме, и после ликвидации всех повреждений попавших в перечень - самостоятельно выводились из него.

Эта одноразовая панацея, созданная для того, чтобы единократно привести тело в норму, стоила столько же, сколько и новенький "Фолс", а значит была доступна только богачам, и специальным работникам, вроде меня, которым было дешевле дать ампулу, чем обучать нового такого же.

По воле случая я сумел разжиться еще одной ампулой. То есть, проще говоря, я ее стащил. Прямо со стола одного из коновалов базы. Мне тогда устроили полный личный досмотр, но никто не додумался заглянуть туда, где она была спрятана.

Нет, не просите меня рассказать, где я ее прятал, это мой маленький секрет.

– Что у вас?
– поинтересовался я, когда мы остались одни.

– Рак. Последняя стадия. Поражение больше чем трети организма. Он поможет?

– Поможет. Если вообще что-то может помочь - то именно он. Но будет больно. Очень больно.

Фаррен слабо улыбнулся.

– Мне больно даже дышать. Мои люди понятия не имеют о том, что со мной. А я не могу сейчас умереть. Просто не могу. Может чуть позже...

– Говорите это смерти почаще, и может быть она вам поверит.

Он тяжело оперся на стену.

– А вам не жалко? Продавать его?

– Жалко. Но я запросил большую цену. Если вы все обеспечите - то я сделаю свою часть.

На улице раздался какой-то шум, зазвучали голоса, затопали сапоги, и через несколько секунд в дверь забарабанили.

Я помог Фаррену принять ту же позу, что была у него при разговоре со мной, и он открыл дверь.

За дверью стоял один из бойцов.

– Фаррен, к нам проникли! Мы не знаем как, и этот звереныш еще и...

Я увидел девчушку, которую защитил от Колечника. Ее тащили к крыльцу, а она отчаянно отбивалась и кусалась, но что могла эта кроха против двух сильных мужиков?

Рассмеявшись, я повернулся к Фаррену.

– Это моя провожатая по Амстердаму. Видимо, решила, что ее работа еще не закончена, пока я здесь.

Он рассмотрел девочку, и тихо произнес.

– Отпустите ее. И накормите. Это же ребенок, в конце концов, а мы - не звери.

– Но она проникла...

Король наклонился к девочке, и ласково спросил:

– Ты здесь из-за Брайана? С ним все в порядке. Тебя не будут обижать и покормят, если ты обещаешь, что не будешь шалить и мешать.

После этого он повернулся к одному из своих бойцов.

– Дайте ей мяса. И не соевого, а настоящего. Ребенок, наверняка, никогда такого не ел. И позаботьтесь о ней. Она просто маленькая девочка, а не лазутчик. Приготовьте транспорт для Русакова, и оповестите наших людей, чтобы где бы он ни появился, его ждал приют и убежище. И соберите еды ему в дорогу. Настоящей еды.

Он хотел, было, закрыть дверь, но шустрая мелочь успела проскочить в дом, и спряталась, вжимаясь в мою ногу так, как будто я был ее единственной защитой.

Это было... странно. Приятно, и вызывало удивление. Проклятье, у меня даже нет слов, чтобы описать то, что я чувствовал.

Фаррен закрыл дверь, и посмотрел на нас.

– Это больше, чем просто ваша провожатая. Вы явно сделали для нее что-то, что она пошла ради того, чтобы быть с вами на невероятный риск. Что-то, что запало ей в душу. Могу я поинтересоваться, что именно?

Я пожал плечами.

– Защитил от Колечника. Одного типа, на улицах.

Фаррен поморщился.

– Знаю я это животное. Редкостный имбецил.

Он перевел взгляд на девочку, а потом на меня.

– Я думаю, что вы понимаете, но теперь она - ваша ответственность. Честно говоря, я вам завидую. Мне Бог не дал детей.

Я стоял, разинув рот, и не зная, что сказать.

Все религии были искоренены уже давно, после бомбардировки Ватикана, и сейчас мало кто помнил даже о том, какие направления религий в мире имели место, не говоря уже о том, чтобы верить в кого-то, но этот человек... Он верил.

На моей памяти никто не поминал Бога.

Однако смысл того, что он сказал, оставался скрытым от меня, видимо ввиду разного мировосприятия.

– Извините, - прокашлялся я - но вы не могли бы разъяснить?

Он оперся на мою руку и двинулся вперед по коридору.

– Извольте. Вы спасли этой девочке жизнь. Теперь - она принадлежит вам, и вы отвечаете за то, какой она будет. И за то, каким человеком она вырастет.

– Отвечаю? Перед кем?

– Перед тем же, перед кем отвечали, когда помогли ей. Вообще-то, это странно слышать от вас. Раз уж вы спасли ее.