Я боялся - пока был живой
Шрифт:
– Там, за дверями, некоторым образом, остался ваш Петюня, - сообщил он.
– Возле ваших дверей есть коврик?
– озабоченно спросил я.
– Есть, - недоуменно ответила Нинель.
– А зачем вам коврик? Он старенький и пыльный.
– Вот это именно то, что нужно!
– кивнул я.
– Петюня! Сынок! Ты там подремли пока!
И заметив недоуменный взгляд Нинели, пояснил:
– Любит он коврики, шалунишка!
Я блаженно потянулся в кресле и порекомендовал старичкам:
– Вы устраивайтесь, приводите себя
Чтобы не смущать старичков, я сделал вид, что задремал, наблюдая за ними сквозь опущенные ресницы, которые слегка щекотали мне губу.
Нинель, приняв душ, сидела в кресле, обмотав голову полотенцем. Арнольдик носился по квартире. Нинель слабым голосом попросила его:
– Дорогой, прекрати, пожалуйста, бегать. Ты, наверное, голоден, подогрей себе супчик... И, кстати, ты поменял брючки?
Арнольдик отозвался весьма сердито:
– Дорогая, я не забыл поменять брючки, хотя воспитанные люди о таких вещах не спрашивают. А супчик я уже поставил греться.
– Ну что ты кипятишься, дорогой? Я понимаю, что все это от нервов, но ты же ни в чем не виноват! Это я ударила этого бугая.
– Да разве об этом речь?
– схватился за голову Арнольдик.
– Надо думать о том, что мы будем делать, когда милиция придет нас арестовывать. А она явится с минуты на минуту, уверяю тебя. Надо решить, что мы будем говорить им, а мы бог знает о чем разговариваем.
– А о чем мы должны разговаривать? О любви, дорогой мой, уже все рассказано, как пелось в некогда популярной песенке. А про всякую глупость просто не хочется говорить. Ну, придет милиция, ну и что? Расскажем им все, как было.
Арнольдик возмущенно запротестовал:
– Ну уж нет! Так совсем не годится! Я скажу, что это я его ударил! Я все же мужчина!
Нинель притянула его к себе и, поцеловав в лоб, отпустила.
– Милый ты мой, каждый должен отвечать, если уж придется, только за им содеянное.
– Но меня-то наверняка простят! Я воевал! Я работал! Я заслужил...
– Вот и получишь, что заслужил, если будешь на себя наговаривать. Помалкивай лучше, тоже мне, Дон-Кихот.
– Почему это я должен помалкивать?!
– взвился Арнольдик.
Но спор их прервал требовательный звонок в двери. Звонок был узнаваем: так всегда звонит Неприятность.
Старички переглянулись, Нинель встала с кресла, поцеловала в макушку сидевшего рядом Арнольдика, и попросила его:
– Открой, пожалуйста, милый, я что-то трушу немножко.
Арнольдик нерешительно затоптался на месте:
– Может быть скажем, что нас никого нет дома?
– неуверенно предложил он.
– И как ты себе это представляешь?
– улыбнулась Нинель.
– Не отпирая двери скажем, мол, извините, господа, нас сегодня нет дома, и вообще, зайдите через год-десятый, так, что ли? Иди, выдумщик, открывай, пока не выломали двери. У тебя нет денег поставить ее на место.
А снаружи, словно подтверждая ее слова, по двери барабанили кулаками и ногами. Арнольдик поспешил открыть, но только успел выдернуть кочергу из ручки, как был отброшен к стене, а в комнату ворвались Вовик, обмотанный белым тюрбаном марли, а с ним еще двое, похожие на стальные сейфы.
Арнольдик так и замер, открыв рот и держа в руках кочергу.
– Это ты для меня приготовил, дед?
– спросил его Вовик, отбирая кочергу.
– Напрасно! Второй раз фокус с пробиванием головы гантелями не удастся. А с тобой я сейчас знаешь что делать буду?! А вот что: смотри, дед, внимательно!
Он взял кочергу, напряг мышцы, медленно согнул кочергу дугой, а потом с трудом завязал узлом.
– Понял, дед?
– подмигнул он, отбрасывая железяку к моему креслу.
– О!
– радостно завопил Вовик, узнав меня.
– Кого я вижу! Мент безногий! Сколько зим прошло, сколько лет?! Друзья встречаются вновь!
– Ты, Вовик, говорил, что покойников надо будет делать двух, а я вижу третьего, - проворчал один из сопровождавших Вовика "сейфов".
– Ну, для покойника я еще слишком жив, - бодро ответил я, стараясь сохранять лицо, пряча его в колени.
– Исправим!
– оптимистично пообещал Вовик, похлопав меня по спине.
Я пропустил это мимо ушей, наклонился к изуродованной железяке, поднял и восхищенно поцокал языком, оценивая силу Вовика.
– И как это тебе удалось?
– спросил я, удивляясь.
Вовик горделиво вздернул подбородок, а я легко, словно играючи, распрямил кочергу и положил ее себе на колени, смиренно сложив сверху руки.
– Ладно, мент, не встревай, может быть, цел останешься, - буркнул недовольный Вовик.
– У нас тут свои дела, свои счеты, и свои расчеты.
– Да что ты говоришь?!
– деланно удивился я, производя несколько виртуозных финтов кочергой, словно самурай мечом.
Вовик посмотрел, переглянулся со своими дружками и повертел пальцем у виска.
– Может быть, прежде чем со стариками отношения выяснять, ты выяснишь их со мной?
– гордо предложил я, пренебрежительно осматривая Вовика и его громил.
– Ну, мент, ты и тупой! Как был тупым, так тупым и остался. Верно про вас говорят: как надену портупею, так тупею и тупею.
Вовик повернулся ко мне задом, демонстрируя потерю ко мне всяческого интереса, и брезгливо приказал своим гориллам:
– Выбросьте его из квартиры и спустите по лестнице.
Те моментом подхватили мою коляску, вынесли ее, вместе с дверями, на балкон, и...
Вас никогда не спускали по пожарной лестнице? Нет? Все бы ничего, если не считать того, что она - вертикальная.
Последнее, что я услышал вдогонку, была ленивая ругань Вовика.
– Я же не по пожарной лестнице велел спустить!