Я не скажу, кто твоя мама
Шрифт:
— Очки-то не ломайте. Всё никак привыкнуть к ним не могу.
Юна только сейчас заметила, что у него на груди висят очки, незаметные в тёмной оправе и на тёмной тесёмке на фоне тёмно-серой рубашки и чёрной кофты. Феликс перехватил её заинтересованный взгляд, неторопливо снял очки и, положив их на стол, подвинул к ней ногой круглую библиотечную тумбочку для верхних полок, стоявшую у шкафа:
— Вставайте, Юна.
Юна, не заставив себя просить дважды, сделала шаг к тумбочке, шаг на тумбочку — и сразу оказалась в его объятиях. Как только
— Слышите? Это теперь у меня такой вздох стал после этого вашего американского гриппа. Не могу нормально воздух втянуть!
— Неважно себя чувствуете? — осведомился он, довольно крепко держа её в объятиях. Объятия эти были скорее дружескими, и Юна успокоенно задышала ровнее.
— Первые дни еле таскала ноги. Сейчас уже савраской ношусь по городу… надолго ли… — Юна не решилась поделиться с Еремеевым своим предполагаемым диагнозом.
— Хоть с чем-то нормально, — он осторожно похлопал её по спине, затем погладил и стиснул сильнее. Юна ойкнула от неожиданности и удовольствия.
— Как у вас сердце колотится. Юна, очень сильное сердцебиение. Всё в порядке?
— Я действительно неважно себя чувствую, — тихо пожаловалась Юна, кладя голову ему на плечо и закрывая глаза. Как сказать ему, что мужчина обнимает её впервые за всю её жизнь? Феликс слегка отстранил её, аккуратно пощупал лоб тыльной стороной руки:
— Температуры вроде нет.
— Мне просто страшно, Феликс Валентинович. Очень-очень страшно.
— Всем страшно, Юна. Вы можете делать только то, что умеете. Вот и всё.
Юна нетерпеливо обвила его шею и снова замерла.
— Разрешите ещё так постоять, пожалуйста. Очень надо, правда.
— Надо — значит, стойте, — Феликс неожиданно для себя испытал прилив сильной как психологической, так и физической нежности, почувствовав, как Юна вцепилась руками в его одежду. Это была именно нежность, жалость и желание защитить — не возбуждение; мужчина почувствовал одновременно и восторг, и досаду.
— Спасибо, что отнеслись с пониманием, — Юна говорила очень тихо. Она должна была бы смущаться, но на смущение не было сил. Напряжение последних дней и тоска последних лет слились в тяжёлое давящее чувство. Ей казалось, что, стоит им разомкнуть объятия — она рухнет на пол и помрёт прямо тут. Хоть бы он её не отпускал.
— Я не совсем тот, за кого вы меня принимаете, Юна. Я не отнёсся с пониманием. А действую в собственных интересах. Делаю исключительно то, что мне доставляет удовольствие.
— А, вот как. Ну, тогда мне ещё приятнее. Принимаю как комплимент. Мне надо привести в порядок нервную систему. Прямо чувствую, как становится легче. Извините, пожалуйста.
— Да что ж такое, — он быстро и шутливо погладил ее по спине. — Я же сказал, что
— Не думаю, — послушно пробубнила Юна. — Хорошо, что вы мне эту тумбочку подвинули. Так гораздо удобнее рукам, когда мы одного роста.
— Вопрос в том, сколько я так руки продержу. С этими проектами забросил зал, сила в мышцах уж не та, поди, — хмыкнул Феликс. — Мы с вами на рекорд идём? Давайте хоть кого-то из коллег позовём, чтобы нам для книги рекордов Гиннеса зафиксировали самое длинное объятие при свидетелях?
— Ой, точно… коллеги, — с беспокойством завертела головой Юна. — Вдруг сейчас войдут.
— Да не войдет никто.
— А вы знаете, что самое длинное объятие уже зафиксировано? Люди сутки руки не разнимали.
— И откуда же такие сведения?
— В школе в газете «СПИД-инфо» читала. Они перед тем, как обняться, вроде как случайно вляпались в мощный клей в процессе ремонта, вот никто и не мог их расцепить.
— Это, безусловно… надёжный источник, — коротко рассмеялся Феликс. — Что, давно не обнимались?
— Давно, — призналась Юна, безвольно лёжа головой на его плече.
— И когда?
— Ну, с Наталией Викторовной после окончания магистратуры.
— Вы шутите?
— Да нет, конечно. Ещё восемь лет назад с любимой учительницей, когда школу закончила… Наталия Викторовна умерла, а я всё в себя не приду, знаете. Мы были так близки…
— Знаю, Юна. Когда привязываешься к человеку старше — нужно быть готовым к его уходу. Это большая проблема учеников, которые близки с наставниками. Я тоже давно не обнимался. Живу один, да даже не в этом дело. Как-то не до объятий было с этими проектами. И что, с объятиями — это у вас реально всё?
— Нет, — добросовестно вспомнила Юна. — Ещё три года назад я ездила в Москву. Там школьная подруга живёт, Аллочка. И вот мы с ней обнялись после долгой разлуки.
— Ещё?
— Ещё кот мой меня обнимал. Незадолго до смерти. Мой старенький Козлеша… Цеплялся за меня так, словно цеплялся за жизнь… — несмотря на то, как Юне было хорошо, она почувствовала, что вот-вот расплачется.
— Так, — решительно одёрнул её Феликс. — Юна, просто послушайте меня сейчас, хорошо? Я не тот человек, у которого можно повиснуть на шее и плакать, жалуясь на жизнь. Давайте уже действовать как-то. Нервная система у вас приходит в порядок?
— Ещё минутку дайте, — взмолилась Юна.
— Да я вас не тороплю. Просто — простите за прозу жизни — не ел с десяти часов, а ещё в туалет бы сходить. Помимо нервной системы, вам для системы пищеварительной не хотелось бы что-то сделать? Тут есть нормальное кафе в кампусе, оно до пяти тридцати только заказы принимает. Сходим?
— Да, я бы поела, — согласилась Юна.
— Радикальная феминистка позволит себя угостить?
— Нет, конечно. Давайте лучше я вас угощу за то, сколько времени отняла.