Яма
Шрифт:
— Руся, оставь нас ненадолго, — войдя в комнату, бросил вместо приветствия старшей сестре, даже не взглянув в ее сторону.
Все внимание Градского рефлекторно ушло в уже привычном направлении.
Доминика быстро поднялась с кровати, суетливо откладывая в сторону книгу. Расправив толстовку, напряженно застыла перед письменным столом, словно всерьез опасалась того, что он ка нее набросится.
— Серег… — замялась Руслана.
Но это не Алина. С ней, к счастью, проще договориться.
— Пожалуйста.
Одно слово, пропитанное
Если опасения Ники относительно него и были реальными, упрямство и гордость не позволили ей задержать сестру.
Руслана вышла.
Дверь тихо захлопнулась. Они остались одни.
— Почему ты так поступаешь, Кузя? — тихо спросил Градский.
Он ее действительно не понимал. Чувствовал, что истинные эмоции и поведение Доминики противоречили друг другу, как день и ночь.
— Как, Сережа? Что ты имеешь в виду? — едва слышно уточнила она.
— Я просил тебя не ходить с другими в кино. Я просил тебя, Ника, — голос, вопреки намерению оставаться спокойным, рубанул пространство суровыми и грубыми нотками.
— Нет, ты не просил, Сережа. Ты поставил мне ультиматум. Ты угрожал Роме.
Кивнул. Сердито, едва сдерживая свои эмоции, вдохнул через нос. На долгие секунды задержал дыхание. Медленно выдохнул через рот.
— А ты спросила меня, почему? Почему я не хочу, чтобы ты с ним куда-либо шла? Спросила? Нет, ты два дня меня показательно наказывала! Сбрасывала звонки и не отвечала на сообщения. Считаешь, эти детские приемчики решат проблему? Мы это уже проходили, Ника. Не поможет.
Девушка нервно дернулась назад, отступая, когда Град сделал несколько шагов вперед. Замер, когда ей пришлось упереться задницей в столешницу. Не хотел загонять в угол, но держать дистанцию становилось все сложнее. Зверски тянуло прикоснуться. Хотя бы так, как она позволяла ему раньше. Только сейчас видел, Кузя бы не позволила ему и того.
Бетонной стеной между ними стояла горькая обида. Сергей понимал свою вину и опасался того, что в пылу этой горечи и сопутствующих ей эмоций Доминика зайдет слишком далеко.
— Почему ты не хочешь, чтобы я шла с Ромычем в кино? Он тебе не нравится? Что- то плохое о нем знаешь?
Когда она озвучила эти вопросы, внутри Градского словно тумблер сработал. Казалось, что вся кровеносная система и сердце загорелись, как гирлянды на елке под воздействием недопустимого напряжения. Одномоментно стало душно и тесно внутри собственного тела.
Мрачная тень набежала на красивое лицо Сергея. Мышцы напряглись, а глаза стали практически черными. И Доминике стало отчетливо понятно, что Ромка ему не просто не нравится.
"Боже…"
"Молчи, умоляю…"
"Не говори… Не озвучивай!"
"Не молчи… Умираю…"
Внутри нее тоже происходила психологическая борьба. Две взрывные и отчаянные натуры воевали в ее теле за право принятия жизненно важных решений. Одна сидела в голове, вторая заняла более выгодную, но менее твердую позицию, разместившись в чувствительной сердечной мышце. Обе упрямые, порывистые и лишенные опыта, они безрассудно махали шашками, в участившихся попытках получить единовластный контроль. Первая требовала раз и навсегда прогнать Градского, вторая — броситься ему в объятия, как в тот первый раз, когда он пришел с утешениями.
— Дело не только в Черниченко, — подтвердил ее догадки Градский.
Неторопливо вдохнув и выдохнув, он прикрыл глаза, скрывая от нее весь свой морок.
И сердце Доминики, опережая слова и домыслы, ускорилось. Растревожилось раньше, чем Сергей открыл глаза и безвозвратно разрушил иллюзию их чистой бескорыстной дружбы.
— Я хочу, чтобы ты всегда была только со мной, — застыл на ней горящим взглядом. Именно он смутил Нику даже больше, чем сами слова. — Только моей.
Не в силах пошевелиться, будто приговоренная, наблюдала за тем, как Градский, в прямом и переносном смысле, сокращает между ними расстояние.
Стал вплотную. Сжал горячими ладонями ее безвольно повисшие вдоль туловища руки. Сплел пальцы. Прислонился лбом к ее лбу.
— Не надо… — выдохнула едва слышно, прикрывая глаза.
Не только кожа покрывалась жарким румянцем, внутри все вспыхнуло. Загорелось. И одновременно задрожало.
— Почему нет? — так же тихо спросил он. — Я не могу без тебя, Ника. Задыхаюсь. Не могу без тебя. Все — не то. Все. Весь мир в тебе заключен.
Молчала, не находя нужных слов. Только дышала часто и шумно, пожизненно вбирая в себя его признания и его неприкрытые эмоции.
Градский тоже замолчал, набирая в легкие воздух. А Ника, наконец, решилась поднять взгляд и заглянуть в бушующую внутри его темных глаз бурю.
Скрещение взглядов послужило сигналом, будто гонг прозвучал, одновременно расцепили пальцы. Руки Сергея обхватили лицо Доминики, а ее — сплелись на его затылке, скользнули по коротким волосам.
Соприкоснувшись лицами, кожа к коже, способны были только дышать, чтобы выдерживать этот губительный для них обоих контакт.
— Не хочу, чтобы ты с кем-то другим ходила. Не хочу, чтобы кто-то, кроме меня, тебя трогал, — придавил быстрым шепотом.
И Ника, наконец, решилась выразить то, что и ее долгое время беспокоило.
— В таком случае я хочу, чтобы ты тоже был только моим. Только со мной.
В ту ночь Доминике не удавалось уснуть. Она беспрерывно думала о том, что сказал ей Градский. Прокручивала каждое слово, повторяла интонацию, воспроизводила его горящий взгляд. Думала о Сергее и не понимала, как ей вести себя с ним дальше.
Сердце работало с нагрузкой, мышцы сковывало болезненным напряжением, тело периодически бил озноб, мысли сбивались и путались, словно она переплывала широкую реку и никак не могла достигнуть берега.