Яма
Шрифт:
Весь опыт насмарку. Годы полового беспредела канули в забвение.
Отмер, когда Доминика, заерзав на столешнице, нерешительно подала голос:
— Что? Все-таки кофе попьем?
Не поднимая век, сместил на нее взгляд и качнул отрицательно головой.
— Поздняк метаться, Кузя. Кофе будем утром пить.
— Тогда ты… тоже разденься, — решительно скомандовала она.
Сергей избавился от своей одежды с такой скоростью, что и рассмотреть ничего не получилось, как он снова наклонился к ней и поцеловал. Жадно, влажно и вкусно. Накрыл ладонями ее обнаженную грудь, заставляя
— Ах, Сережа, Сережа, Сережа… — бессвязный лепет вырывался из ее рта непроизвольно вместе со всеми возможными вздохами и вскриками.
Не прекращая ласкать, он целовал, облизывал и всасывал сначала ее губы. Затем спустился ниже к подбородку, шее, по выпирающей линии ключицы, упругой мягкости груди. Дыхание Доминики становилось громче и чаще, по мере приближения к чувствительной плоти сосков. И когда его влажный рот накрыл маленький твердый комочек, гортанно закричала, не подозревая — и это еще не вершина блаженства. Сознание поплыло, глаза закрылись, по коже полетели волны дрожи. Ослабевшие ладони непроизвольно заскользили по столешнице, расталкивая декоративные банки. Одна из них сразу слетела на пол и раскололась, вторая завертелась по столешнице с невероятной скоростью и только спустя несколько секунд со звонким треском разлетелась по кафельному полу блестящими осколками, вперемешку с коричневой и зеленой гречкой.
— Что это? Что? Разбили? — всполошилась раскрасневшаяся Кузя.
— Да пофигу. Завтра уберем, — бросил Серега и, подхватив ее под бедра, направился к двери. — В спальню пойдем?
"Ну да, кухню разгромили, можно и в спальню теперь…"
Но сил, чтобы озвучить эту мысль, у нее не нашлось. А уж после… Когда Градский, опустив ее на кровать, продолжил целовать и трогать, буквально потерялась в чувственном наслаждении. Забылась в стонах и судорожной дрожи тела.
Не осознала, в какой момент пропали штаны, и как она оказалась под Градским в одних трусах.
Замерла, зажмуриваясь и качая головой.
— Стой, — выкрикнула это слово чересчур громко и эмоционально.
Сергей мгновенно прекратил какие-либо движения. Отстранившись, попытался выровнять дыхание. Сгрести и огородить все эмоции и ощущения, потому как после вынужденной остановки боль и тремор расползлись по всему телу.
— Хорошо.
Начал подниматься, как Доминика вдруг поймала его за шею и повисла, притягивая обратно к себе.
— Нет-нет-нет, — затараторила, в то время как его организм вопреки всему воспринимал лишь соприкосновения его кожи с голой грудью Кузи. — Не совсем "стоп".
И, дай, Господь, ему хренов тучу чертового терпения, обвила его тело ногами.
Член Града оказался под давлением Плюшкиной "штучки" и его собственных благородных чувств.
— Что ты делаешь? — сдавленно поинтересовался. — Доминика? — пришлось окликнуть ее дважды, так как от своих собственных неразумных действий она тоже уплыла.
Ее глаза медленно открылись, вот только ясности в них все равно не наблюдалось.
— Что ты делаешь?
— Хочу тоже тебя рассмотреть, пока есть возможность, — выпалила Ника, ослабляя хватку и чуть толкая его в грудь, чтобы он поднялся.
— Пока есть возможность?
Формулировка Сергею совсем не понравилась.
— Ну да. Стой. Вот так замри, — скомандовала, когда он выпрямился, стоя перед ней на коленях.
К тому времени Градский, конечно, успел познать умение Ники удивлять. И все же растерялся, когда у нее хватило наглости приподняться на локтях и спросить:
— А трусы ты будешь снимать?
— А ты будешь? — раз ей хотелось напролом, он, как никто, умел быть наглым.
Только и тут она его обставила.
— Я — могу.
— Вперед, — подстегнул свою нахалку, непроизвольно прищуривая глаза.
И чуть было не утратил боевой дух, когда Плюшка выскочила из трусов. Нет, он, конечно, сто-пятьсот раз представлял себе этот момент и имел свою сладкую подружку в разных позах. Но одно дело фантазии… В объективной реальности Серега оказался застигнутым врасплох. Не знал, на чем сосредоточить внимание. На Плюшкиных сиськах или на Плюшкиной "штучке"? Последняя пряталась между сдвинутыми бедрами своей хозяйки, демонстрируя лишь аккуратную полоску волос. Несмотря на смелость, природную стыдливость враз Доминика не утратила.
Раззадоренный, почти злой на ее безрассудную дерзость, Градский нахально усмехнулся и, приподнимая вопросительно брови, спросил:
— Ты же не стрижку хочешь мне показать.
Жестом дал знак, чтобы она раздвинула ноги. И, после короткого вздоха, она развела их, как он просил.
Идеально розовая, в мягких лучах искусственного света ее девичья плоть поблескивала влагой возбуждения. Безумно манила смотреть, смотреть бесконечно долго… И трогать, но не для того, чтобы взять. Плюшкину "штучку" хотелось ласкать.
— Теперь ты, — напирала его обалдевшая подружка. — Хочу тебя увидеть.
Хотя голос ее сел, и последнюю фразу она произнесла почти шепотом.
Повторять, к огромному облегчению со стороны Ники, не пришлось.
В потемневших глазах Градского стояло горячее, буквально обжигающее ее тело и душу, вожделение. Да и ниже пояса у него тоже стояло. Это она, конечно, отмечала и раньше. В процессе крепких дружеских объятий и с виду невинных прикосновений, своей твердой штуковиной он частенько упирался ей то в спину, то в бедро, то в живот. Доминику помимо воли манила подобная близость, хоть она и убеждала себя в том, что это всего лишь мужская физиологическая особенность. Увидеть же воочию эрегированный половой орган — совсем другая степень сексуального развития.
В то время как она пыталась на ходу переварить новые ощущения и адаптироваться, Граду не льстило терпеливое позирование.
— Если ты будешь смотреть на него как на дождевого червя, которого собираешься поместить под микроскоп, у меня случится психологическая травма.
— Я не смотрю на него как на дождевого червяка, — со всей своей эмоциональностью выпалила Ника. — На самом деле, он… это довольно занимательно.
— Довольно занимательно? Я ожидал, как минимум, твое коронное "мамочки- божечки-кошмарики", — передразнивая ее тонкий голос, напряженно улыбнулся и пробежался пальцами по ее стопе.