Яма
Шрифт:
Часто случалось, когда занимались в спортзале, оставались только вдвоем. Для Кузнецовой любой спорт — это сам по себе ад. Но… Особенно странно она себя чувствовала рядом с Градским. И жарко, и холодно — одновременно… Потная, взлохмаченная, в глазах шальной блеск, руки-ноги дрожат, аж волоски на коже дыбом. А в груди и внизу живота — кипящий котел.
Градский тоже вел себя необычно. Задерживал взгляд, тяжело дышал, часто прикасался, невзначай умудряясь буквально облапать.
Доминика как-то прочла, что во время физических нагрузок выделяются гормоны, провоцирующие сексуальное возбуждение.
"Неужели это оно?"
Настойчивая вибрация телефона прервала ее мучительные размышления.
— Хай, — шепотом поздоровалась, прижимая ладонь к горячей щеке. — Что-то срочное? А то Аля с Русей спят. Я тоже уже ложилась, — для убедительности даже зевнула.
— Срочно. Ты мне нужна прямо сейчас, — раздался в динамике хриплый голос Градского. — Можешь выйти? Я сзади, у окна.
Помедлила. Хотя, кого обманывала? Понимала, что не откажет.
— Ладно. Только оденусь. Пять минут.
Повезло, что ребята из сто двадцать седьмой находились у себя в комнате. Отпуская шуточки, они помогли Нике взобраться на подоконник.
— У вас пятнадцать минут, — крикнул один из парней Градскому и, подмигнув, понимающе улыбнулся.
Только Серега никак не отреагировал. Он словно не слышал и не видел их. С неясной растерянностью в глазах помог Доминике спуститься. Оттеснил под карниз водоотлива, видимо, не желая, чтобы их видели из окон.
Задержал в объятиях.
— Что-то не так? — взволнованно спросила девушка, чувствуя, как все внутри нее замирает и напрягается.
Градский выглядел, как человек, который с секунды на секунду полностью утратит самообладание. Качнувшись на пятках, он разжал руки и отступил назад. Провел ладонью ото лба до затылка.
Сглотнул и тяжело вздохнул.
Его скулы покраснели, будто, глядя на нее, он допустил какие-то неприличные мысли. Взгляд на мгновение опустился, а после держал ее на прицеле уже непрерывно.
— Что? Что случилось?
Он снова сделал шаг вперед. Затем второй. И… третий, прижимаясь совсем вплотную.
Невзирая на позднее время, в одной из комнат первого этажа негромко играла музыка, из другой — доносился смех, совсем рядом кто-то курил в открытое окно, и к ним доплывала горькая табачная дымка. Но Ника чувствовала и слышала только теплое дыхание Градского.
"О… Господи… Боже… мой…"
Сердце Сереги стартовало. Замолотило, как одержимое. Если оценивать его эмоциональное состояние — он в хламину.
Обхватил руками ее лицо, и все ощущения одним резким мощным скачком усилились. Почувствовал, как от Ники пошли ответные импульсы. Полетели, словно выстрелы. И все — прямо ему в сердце.
Трезвые мысли растворились. Осознал, что бороться с эмоциями, которые она в нем воссоздала, бесполезно. Словно бой с тенью: что ни делай, они останутся внутри него.
Навис над ней. Придвинулся непозволительно близко. Касаясь лицом ее лица, медленно и глубоко вдохнул. Она же зачастила со своими сладкими горячими вздохами.
Дрожь, словно электрический ток, пронеслась вдоль его напряженного тела. Располовинила. Парализовала.
— Сережа…
Грубые пальцы осторожно очертили хрупкий заостренный подбородок. Воздух застопорился в горле Градского и вышел со сдавленным шипением, когда он ощутил, как губы Доминики задрожали. Словно безумный маньяк, медленно прошелся пальцами по нижней мягкой плоти, затем — по верхней, очерчивая чувственный изгиб ее рта. Изгиб амура — узнал из чужих стихов. Узнал и забыл. А в это мгновение… Губы Плюшки — самый совершенный плод. Чистое искушение.
— Се-режа… — да она уже задыхалась.
— Вдохни поглубже, — проинструктировал хриплым голосом.
И едва она сделала вдох, впился ртом в ее губы. Эмоции, которые разлетелись внутри него, невозможно было осилить. Он кое-как их идентифицировал, большей частью не понимая того, что с ним происходит. Горячие дурманящие импульсы запульсировали по венам. Сердце разнесло, до боли расперло грудную клетку.
Чрезвычайная потребность, даже не в сексе, в безграничной близости, снесла Градскому голову. В ход пошли руки. Двинулись вниз по плечам Ники, задержались сначала на талии, потом — на обтянутых тонкой тканью пижамных штанов бедрах. Сминая пальцами широкий подол футболки, скользнул под хлопок, невесомо касаясь голой кожи. Доминика задрожала, крепче вцепляясь в его плечи. Сдавленный стон вырвался из ее горла и завибрировал на его нетерпеливо движущихся губах.
Градский тормознул, тяжело заглатывая воздух. Посмотрел в ее чистые широко распахнутые глаза.
"Красивая нереально просто…"
Умолял свой член не реагировать, но, увы, не мог скрыть своего сексуального возбуждения. Прижавшись к девушке, совершенно безотчетно и определенно слишком откровенно двинул бедрами, потираясь о ее живот вздыбленным органом.
Ника ахнула — отчасти шокировано, отчасти взволнованно.
В пылу адского возбуждения Града подмывало умолять позволить ему ее тр*хнуть. Если бы помогло, готов был опуститься на колени.
— Только не злись, — лихорадочно выдохнул, качнувшись вперед, чтобы прижаться к ее щеке своей. — Скажу, как есть. Обещай, что не убежишь.
— Мы что… только что целовались? — спросила, будто осознание реальности лишь дошло до нее.
— Ну… да. Мы целовались. Не кричи только, — на всякий случай уперся руками в стену по бокам от нее. — Я тебя все равно не отпущу.
— Я… — ее голос сорвался, и Градскому показалось, что она пытается сдержать не злость, а рыдания.
"Твою мать…"
— Это получилось случайно, наверное, да? — предположила Ника. — Больше… не повторится?
С последним, вопреки всем доводам рассудка, он никак не мог согласиться. Подумал о том, что ему проще, чтобы она психанула и накричала на него. Но отступить и сделать вид, что ничего не изменилось, Градский не мог.
— Нет. Не случайно. Повторится. Прямо сейчас я собираюсь снова тебя поцеловать, — обхватывая ладонью ее затылок, практически коснулся губам ее рта. Заговорил быстро и уверенно — без всяких фильтров и напускного пофигизма: — Я хочу тебя целовать. Я, черт возьми, очень хочу! Очень и очень, понимаешь?