Ярмарка тщеславия - английский и русский параллельные тексты

Теккерей Уильям Мейкпис

As for Mrs. Amelia, she was a woman of such a soft and foolish disposition that when she heard of anybody unhappy, her heart straightway melted towards the sufferer; and as she had never thought or done anything mortally guilty herself, she had not that abhorrence for wickedness which distinguishes moralists much more knowing.	Что же касается миссис Эмилии, то она была женщиной с таким мягким и нелепым характером, что стоило ей услышать о чьем-либо несчастье, как она всем сердцем тянулась к страдальцу. А так как сама она никогда не помышляла ни о каких смертных грехах и не была в них повинна, то и не чувствовала того отвращения к пороку, которым отличаются более осведомленные моралисты.
If she spoiled everybody who came near her with kindness and compliments--if she begged pardon of all her servants for troubling them to answer the bell—if she apologized to a shopboy who showed her a piece of silk, or made a curtsey to a street-sweeper with a complimentary remark upon the elegant state of his crossing--and she was almost capable of every one of these follies--the notion that an old acquaintance was miserable was sure to soften her heart; nor would she hear of anybody's being deservedly unhappy.	Если она безнадежно избаловывала всех, кто находился вблизи нее, своим вниманием и лаской; если она просила прощения у своей служанки за то, что побеспокоила ее звонком; если она извинялась перед приказчиком, показывавшим ей кусок шелка, или приседала перед метельщиком улиц, поздравляя его с прекрасным состоянием доверенного ему перекрестка, - а Эмилия, пожалуй, была способна на любую такую глупость, - то мысль, что ее старая знакомая несчастна, конечно же, должна была тронуть ее сердце; о том же, что кто-нибудь может быть наказан по заслугам, она и слышать не хотела.
A world under such legislation as hers would not be a very orderly place of abode; but there are not many women, at least not of the rulers, who are of her sort.	В мире, где законы издавала бы Эмилия, вероятно, было бы не очень удобно жить. Но мало встречается женщин, подобных Эмилии, -во всяком случае, среди правителей!
This lady, I believe, would have abolished all gaols, punishments, handcuffs, whippings, poverty, sickness, hunger, in the world, and was such a mean-spirited creature that--we are obliged to confess it--she could even forget a mortal injury.	Мне кажется, эта леди упразднила бы все тюрьмы, наказания, кандалы, плети, нищету, болезни, голод. Она была созданием столь ограниченным, что - мы вынуждены это признать - могла даже позабыть о нанесенной ей смертельной обиде.
When the Major heard from Jos of the sentimental adventure which had just befallen the latter, he was not, it must be owned, nearly as much interested as the gentleman from Bengal.	Когда майор Доббин услышал от Джоза о сентиментальном приключении, которое последний только что пережил, он, скажем прямо, не проявил к нему такого же интереса, как наш бенгальский джентльмен.
On the contrary, his excitement was quite the reverse from a pleasurable one; he made use of a brief but improper expression regarding a poor woman in distress, saying, in fact,	Наоборот, волнение его было отнюдь не радостным; он выразился кратко, по не вполне пристойно по адресу бедной женщины, попавшей в беду:
"The little minx, has she come to light again?"	– Значит, это вертихвостка опять объявилась?
He never had had the slightest liking for her, but had heartily mistrusted her from the very first moment when her green eyes had looked at, and turned away from, his own.	Он всегда ее недолюбливал и не доверял ей с тех пор, как она впервые глянула на него своими зелеными глазами и отвернулась, встретившись с его взглядом.
"That little devil brings mischief wherever she goes," the Major said disrespectfully.	– Этот чертенок приносит с собою зло всюду, где только ни появится, - непочтительно заявил майор.

"Who knows what sort of life she has been leading? And what business has she here abroad and alone?	– Кто знает, какую она вела жизнь и чем занимается здесь, за границей, совсем одна?
Don't tell me about persecutors and enemies; an honest woman always has friends and never is separated from her family.	Не говорите мне о гонениях и врагах; у честной женщины всегда есть друзья, и она не разлучается со своей семьей.
Why has she left her husband?	Почему она оставила мужа?
He may have been disreputable and wicked, as you say.	Может быть, он и был скверным, бесчестным человеком, как вы рассказываете.
He always was.	Он всегда был таким.
I remember the confounded blackleg and the way in which he used to cheat and hoodwink poor George.	Я отлично помню, как этот плут заманивал и надувал беднягу Джорджа.
Wasn't there a scandal about their separation?	Кажется, был какой-то скандал в связи с их разводом?
I think I heard something," cried out Major Dobbin, who did not care much about gossip, and whom Jos tried in vain to convince that Mrs. Becky was in all respects a most injured and virtuous female.	Как будто я что-то слышал! – воскликнул майор Доббин, не очень-то интересовавшийся светскими сплетнями. И Джоз тщетно старался убедить его, что миссис Бекки во всех отношениях добродетельная и безвинно обиженная женщина.
"Well, well; let's ask Mrs. George," said that arch-diplomatist of a Major.	– Ну, ладно, ладно! Давайте спросим миссис Джордж, - сказал наш архидипломат майор.
"Only let us go and consult her.	– Пойдемте к ней и посоветуемся с нею.
I suppose you will allow that she is a good judge at any rate, and knows what is right in such matters."	Вы согласитесь, что кто-кто, а она хороший судья в таких делах.
"Hm!	– Гм!
Emmy is very well," said Jos, who did not happen to be in love with his sister.	Эмми, пожалуй, годится, - сказал Джоз - ведь он-то не был влюблен в свою сестру.
"Very well?	– Пожалуй, годится?
By Gad, sir, she's the finest lady I ever met in my life," bounced out the Major.	Черт возьми, сэр, она самая лучшая женщина, какую я только встречал в своей жизни! – выпалил майор.
"I say at once, let us go and ask her if this woman ought to be visited or not--I will be content with her verdict."	– Одним словом, идемте к ней и спросим, следует ли видаться с этой особой. Как она скажет, так и будет.
Now this odious, artful rogue of a Major was thinking in his own mind that he was sure of his case.	Этот противный, хитрый майор не сомневался, что играет наверняка.
Emmy, he remembered, was at one time cruelly and deservedly jealous of Rebecca, never mentioned her name but with a shrinking and terror--a jealous woman never forgives, thought Dobbin: and so the pair went across the street to Mrs. George's house, where she was contentedly warbling at a music lesson with Madame Strumpff.	Он помнил, что одно время Эмми отчаянно и с полным основанием ревновала к Ребекке и никогда не упоминала ее имени без содрогания и ужаса. "Ревнивая женщина никогда не прощает", - думал майор. И вот наши два рыцаря направились через улицу к дому миссис Джордж, где та беспечно распевала романсы со своей учительницей мадам Штрумф.

When that lady took her leave, Jos opened the business with his usual pomp of words.	Когда эта дама удалилась, Джоз приступил к делу с обычной своей высокопарностью.
"Amelia, my dear," said he,	– Дорогая моя Эмилия, - сказал он.
"I have just had the most extraordinary--yes--God bless my soul! the most extraordinary adventure--an old friend--yes, a most interesting old friend of yours, and I may say in old times, has just arrived here, and I should like you to see her."	– Со мной только что произошло совершенно необычайное... да... разрази меня господь... совершенно необычайное приключение. Один твой старый друг... да, весьма интересный старый друг, - друг, могу сказать, со стародавних пор, - только что прибыл сюда, и мне хотелось бы, чтобы ты с нею повидалась.
"Her!" said Amelia, "who is it?	– С нею! – воскликнула Эмилия. – А кто это?
Major Dobbin, if you please not to break my scissors."	Майор Доббин, не ломайте, пожалуйста, мои ножницы.
The Major was twirling them round by the little chain from which they sometimes hung to their lady's waist, and was thereby endangering his own eye.	Майор крутил их, держа за цепочку, на которой они иногда висели у пояса хозяйки, и тем самым подвергал серьезной опасности свои глаза.
"It is a woman whom I dislike very much," said the Major, doggedly, "and whom you have no cause to love."	– Это женщина, которую я очень не люблю, -угрюмо заметил майор, - и которую вам также не за что любить.
"It is Rebecca, I'm sure it is Rebecca," Amelia said, blushing and being very much agitated.	– Это Ребекка, я уверена, что это Ребекка! – сказала Эмилия, краснея и приходя в сильнейшее волнение.
"You are right; you always are," Dobbin answered.	– Вы правы, как всегда, правы, - ответил Доббин.
Brussels, Waterloo, old, old times, griefs, pangs, remembrances, rushed back into Amelia's gentle heart and caused a cruel agitation there.	Брюссель, Ватерлоо, старые-старые времена, горести, муки, воспоминания сразу ожили в нежном сердце Эмилии.
"Don't let me see her," Emmy continued.	– Я не хочу ее видеть, - продолжала она.
"I couldn't see her."	– Не могу.
"I told you so," Dobbin said to Jos.	– Что я вам говорил? – сказал Доббин Джозу.
"She is very unhappy, and--and that sort of thing," Jos urged.	– Она очень несчастна и... и всякая такая штука, -настаивал Джоз.
"She is very poor and unprotected, and has been ill--exceedingly ill--and that scoundrel of a husband has deserted her."	– Она в страшной бедности, беззащитна... и болела... ужасно болела... и этот негодяй муж ее бросил.
"Ah!" said Amelia.	– Ах! – воскликнула Эмилия.
"She hasn't a friend in the world," Jos went on, not undexterously, "and she said she thought she might trust in you.	– У нее нет ни одного друга на свете, -продолжал Джоз не без догадливости, - и она говорила, что она думает, что может довериться тебе.
She's so miserable, Emmy.	Она такая жалкая, Эмми!
She has been almost mad with grief.	Она чуть с ума не сошла от горя.
Her story quite affected me--'pon my word and honour, it did--never was such a cruel persecution borne so angelically, I may say.	Ее рассказ страшно меня взволновал... честное слово, взволновал... могу сказать, что никогда еще такие ужасные гонения не переносились столь ангельски терпеливо.

Her family has been most cruel to her."	Семья поступила с ней крайне жестоко.
"Poor creature!" Amelia said.	– Бедняжка! – сказала Эмилия.
"And if she can get no friend, she says she thinks she'll die," Jos proceeded in a low tremulous voice.	– И она говорит, что если она не найдет дружеской поддержки, то, наверно, умрет, -продолжал Джоз тихим, дрожащим голосом.
"God bless my soul! do you know that she tried to kill herself?	– Разрази меня господь! Ты знаешь, она покушалась на самоубийство!
She carries laudanum with her--I saw the bottle in her room--such a miserable little room--at a third-rate house, the Elephant, up in the roof at the top of all.	Она возит с собой опиум... я видел пузырек у нее в комнате... такая жалкая, комнатка... в третьеразрядной гостинице. "Слон", под самой крышей, на самом верху.
I went there."	Я ходил туда.
This did not seem to affect Emmy.	По-видимому, это не произвело впечатления на Эмми.
She even smiled a little.	Она даже улыбнулась слегка.
Perhaps she figured Jos to herself panting up the stair.	Быть может, она представила себе, как Джоз пыхтел, взбираясь по лестнице.
"She's beside herself with grief," he resumed.	– Она просто убита горем, - снова начал он.
"The agonies that woman has endured are quite frightful to hear of.	– Страшно слушать, какие страдания перенесла эта женщина.
She had a little boy, of the same age as Georgy."	У нее был мальчуган, ровесник Джорджи.
"Yes, yes, I think I remember," Emmy remarked.	– Да, да, я как будто припоминаю, - заметила Эмми.
"Well?"	– Ну и что же?
"The most beautiful child ever seen," Jos said, who was very fat, and easily moved, and had been touched by the story Becky told; "a perfect angel, who adored his mother.	– Красивейший ребенок, - сказал Джоз, который, как все толстяки, легко поддавался сентиментальному волнению и был сильно растроган повестью Ребекки, - сущий ангел, обожавший свою мать.
The ruffians tore him shrieking out of her arms, and have never allowed him to see her."	Негодяи вырвали рыдающего ребенка из ее объятий и с тех пор не позволяют ему видеться с нею.
"Dear Joseph," Emmy cried out, starting up at once, "let us go and see her this minute."	– Дорогой Джозеф, - воскликнула Эмилия, вскакивая с места, - идем к ней сию же минуту!
And she ran into her adjoining bedchamber, tied on her bonnet in a flutter, came out with her shawl on her arm, and ordered Dobbin to follow.	И она бросилась к себе в спальню, впопыхах завязала шляпку и, выбежав с шалью на руке, приказала Доббину идти с ними.
He went and put her shawl--it was a white cashmere, consigned to her by the Major himself from India--over her shoulders.	Доббин подошел и накинул ей на плечи шаль -белую кашемировую шаль, которую сам прислал ей из Индии.
He saw there was nothing for it but to obey, and she put her hand into his arm, and they went away.	Он понял, что ему остается только повиноваться. Эмилия взяла его под руку, и они отправились.

"It is number 92, up four pair of stairs," Jos said, perhaps not very willing to ascend the steps again; but he placed himself in the window of his drawing-room, which commands the place on which the Elephant stands, and saw the pair marching through the market.	– Она в номере девяносто втором, до него восемь маршей, - сказал Джоз, вероятно, не чувствовавший большой охоты опять подниматься под крышу. Он поместился у окна своей гостиной, выходившего на площадь, на которой стоит "Слон", и наблюдал, как наша парочка шла через рынок.
It was as well that Becky saw them too from her garret, for she and the two students were chattering and laughing there; they had been joking about the appearance of Becky's grandpapa--whose arrival and departure they had witnessed--but she had time to dismiss them, and have her little room clear before the landlord of the Elephant, who knew that Mrs. Osborne was a great favourite at the Serene Court, and respected her accordingly, led the way up the stairs to the roof story, encouraging Miladi and the Herr Major as they achieved the ascent.	Хорошо, что Бекки тоже увидала их со своего чердака, где она балагурила и смеялась с двумя студентами. Те подшучивали над наружностью дедушки Бекки, прибытие и отбытие которого видели сами, но Бекки успела выпроводить их и привести в порядок свою комнатку, прежде чем владелец "Слона", знавший, что миссис Осборн жалуют при светлейшем дворе, и потому относившийся к ней с почтением, поднялся по лестнице, подбодряя миледи и герра майора на крутом подъеме.
"Gracious lady, gracious lady!" said the landlord, knocking at Becky's door; he had called her Madame the day before, and was by no means courteous to her.	– Милостивая леди, милостивая леди! – сказал хозяин, постучавшись в дверь к Бекки (накануне еще он называл ее просто мадам и обращался с нею без всяких церемоний).
"Who is it?" Becky said, putting out her head, and she gave a little scream.	– Кто там? – спросила Бекки, высовывая голову, и тихо вскрикнула.
There stood Emmy in a tremble, and Dobbin, the tall Major, with his cane.	Перед нею стояла трепещущая Эмми и Доббин, долговязый майор с бамбуковой тростью.
He stood still watching, and very much interested at the scene; but Emmy sprang forward with open arms towards Rebecca, and forgave her at that moment, and embraced her and kissed her with all her heart.	Он стоял молча и наблюдал, заинтересованный этой сценою, ибо Эмми с распростертыми объятиями бросилась к Ребекке, и тут же простила ее, и обняла, и поцеловала от всего сердца.
Ah, poor wretch, when was your lip pressed before by such pure kisses?	Ах, несчастная женщина, когда запечатлевались на твоих губах такие чистые поцелуи?
CHAPTER LXVI	ГЛАВА LXVI
Amantium Irae	Amantiuin irae {Гнев влюбленных (лат.).}
Frankness and kindness like Amelia's were likely to touch even such a hardened little reprobate as Becky.	Прямодушие и доброта, проявленные Эмилией, способны были растрогать даже такую закоренелую нечестивицу, как Бекки.
She returned Emmy's caresses and kind speeches with something very like gratitude, and an emotion which, if it was not lasting, for a moment was almost genuine.	На ласки и нежные речи Эмми она отвечала с чувством, очень похожим на благодарность, и с волнением, которое хотя и длилось недолго, но в то мгновение было почти что искренним.
That was a lucky stroke of hers about the child "torn from her arms shrieking."	Рассказ о "рыдающем ребенке, вырванном из ее объятий", оказался удачным ходом со стороны Ребекки.

It was by that harrowing misfortune that Becky had won her friend back, and it was one of the very first points, we may be certain, upon which our poor simple little Emmy began to talk to her new-found acquaintance.	Описанием этого душераздирающего события она вернула себе расположение подруги, и, конечно, оно же послужило одной из первых тем, на которые наша глупенькая Эмми заговорила со своей вновь обретенной приятельницей.
"And so they took your darling child from you?" our simpleton cried out.	– Значит, они отняли у тебя твое милое дитя! – воскликнула наша простушка.
"Oh, Rebecca, my poor dear suffering friend, I know what it is to lose a boy, and to feel for those who have lost one.	– Ах, Ребекка, дорогой мой друг, бедная страдалица! Я знаю, что значит потерять сына, и могу сочувствовать тем, кто утратил его.
But please Heaven yours will be restored to you, as a merciful merciful Providence has brought me back mine."	Но, даст бог, твой сын будет возвращен тебе, так же как милосердное провидение вернуло мне моего мальчика.
"The child, my child?	– Дитя, мое дитя?..
Oh, yes, my agonies were frightful," Becky owned, not perhaps without a twinge of conscience.	О да, страдания мои были ужасны, -подтвердила Бекки, ощутив, однако, мимолетное чувство стыда.
It jarred upon her to be obliged to commence instantly to tell lies in reply to so much confidence and simplicity.	Ей стало как-то не по себе при мысли, что в ответ на такое полное и простодушное доверие она вынуждена сразу же начать со лжи.
But that is the misfortune of beginning with this kind of forgery.	Но в том-то и беда тех, кто хоть раз покривил душой!
When one fib becomes due as it were, you must forge another to take up the old acceptance; and so the stock of your lies in circulation inevitably multiplies, and the danger of detection increases every day.	Когда одна небылица принимается за правду, приходится выдумывать другую, чтобы не подорвать доверия к выданным раньше векселям; и таким образом количество лжи, пущенной в обращение, неизбежно увеличивается, и опасность разоблачения растет с каждым днем.
"My agonies," Becky continued, "were terrible (I hope she won't sit down on the bottle) when they took him away from me; I thought I should die; but I fortunately had a brain fever, during which my doctor gave me up, and--and I recovered, and--and here I am, poor and friendless."	– Когда меня разлучили с сыном, - продолжала Бекки, - мои страдания были ужасны (надеюсь, она не сядет на бутылку!). Я думала, что умру... К счастью, у меня открылась горячка, так что доктор уже потерял надежду на мое выздоровление. Но я... выздоровела, и... вот я здесь, в бедности и без друзей.
"How old is he?" Emmy asked.	– Сколько ему лет? – спросила Эмми.
"Eleven," said Becky.	– Одиннадцать, - ответила Бекки.
"Eleven!" cried the other.	– Одиннадцать! – воскликнула гостья.
"Why, he was born the same year with Georgy, who is--"	– Но как же так? Ведь он родился в один год с Джорджи, а Джорджи...
"I know, I know," Becky cried out, who had in fact quite forgotten all about little Rawdon's age.	– Я знаю, знаю! – воскликнула Бекки, которая совершенно не помнила возраста маленького Родона.
"Grief has made me forget so many things, dearest Amelia.	– От горя я много чего перезабыла, дорогая моя Эмилия.

I am very much changed: half-wild sometimes.	Я очень сильно изменилась, иной раз совсем как безумная.
He was eleven when they took him away from me.	Ему было одиннадцать, когда его отняли у меня.
Bless his sweet face; I have never seen it again."	Да благословит господь его милую головку! Я его с тех пор не видела.
"Was he fair or dark?" went on that absurd little Emmy.	– Он белокурый или темненький? – продолжала глупышка Эмми.
"Show me his hair."	– Покажи мне его волосы.
Becky almost laughed at her simplicity.	Бекки чуть не расхохоталась над ее наивностью.
"Not to-day, love--some other time, when my trunks arrive from Leipzig, whence I came to this place--and a little drawing of him, which I made in happy days."	– Не сегодня, голубчик... когда-нибудь в другой раз, когда придут из Лейпцига мои сундуки, -ведь я оттуда приехала. Я покажу тебе и портрет его, который сама нарисовала еще давно, в счастливую пору.
"Poor Becky, poor Becky!" said Emmy.	– Бедная Бекки, бедная Бекки! – сказала Эмми.
"How thankful, how thankful I ought to be"; (though I doubt whether that practice of piety inculcated upon us by our womankind in early youth, namely, to be thankful because we are better off than somebody else, be a very rational religious exercise) and then she began to think, as usual, how her son was the handsomest, the best, and the cleverest boy in the whole world.	– Как же я-то должна быть благодарна! – (Хотя это благочестивое правило, внушаемое нам нашими родственницами с юных лет, -благодарить всевышнего за то, что нам гораздо лучше, чем кому-то другому, - не кажется мне особенно разумным.) И тут она, по своему обыкновению, подумала о том, что сын ее самый красивый, самый добрый и самый умный мальчик во всем свете.
"You will see my Georgy," was the best thing Emmy could think of to console Becky.	– Вот ты увидишь моего Джорджи! – Лучше этого Эмми ничего не могла придумать для утешения Бекки.
If anything could make her comfortable that would.	В самом деле, чем еще ее можно было бы успокоить!
And so the two women continued talking for an hour or more, during which Becky had the opportunity of giving her new friend a full and complete version of her private history.	Так обе женщины беседовали в течение часа или больше, и за это время Бекки успела полно и обстоятельно изложить подруге историю своей жизни.
She showed how her marriage with Rawdon Crawley had always been viewed by the family with feelings of the utmost hostility; how her sister-in-law (an artful woman) had poisoned her husband's mind against her; how he had formed odious connections, which had estranged his affections from her: how she had borne everything--poverty, neglect, coldness from the being whom she most loved--and all for the sake of her child; how, finally, and by the most flagrant outrage, she had been driven into demanding a separation from her husband, when the wretch did not scruple to ask that she should sacrifice her own fair fame so that he might procure advancement through the means of a very great and powerful but unprincipled man--the Marquis of Steyne, indeed.	Она поведала Эмми, что семья мужа всегда смотрела на их брак с Родоном Кроули в высшей степени враждебно; что ее невестка (злокозненная женщина) настраивала Родона против нее; что муж стал заводить мерзкие связи, а ее совсем разлюбил; что она сносила бедность, пренебрежение, холодность со стороны существа, любимого ею больше всего на свете, - и все это ради счастья ее ребенка; наконец, что ей было нанесено гнуснейшее оскорбление, почему она и была вынуждена уехать от мужа: этот негодяй не постыдился требовать, чтобы она пожертвовала своим добрым именем ради должности, которую мог ему предоставить один весьма важный и влиятельный, но беспринципный человек - маркиз Стайн.

The atrocious monster!	Ужаснейший изверг!
This part of her eventful history Becky gave with the utmost feminine delicacy and the most indignant virtue.	Эту часть своей богатой событиями истории Бекки рассказала с величайшей, чисто женской деликатностью и с видом негодующей добродетели.
Forced to fly her husband's roof by this insult, the coward had pursued his revenge by taking her child from her.	Нанесенное ей оскорбление заставило ее покинуть кров супруга, но негодяи отомстил ей, отняв у нее ребенка.
And thus Becky said she was a wanderer, poor, unprotected, friendless, and wretched.	И вот, закончила Бекки, теперь она скиталица - нищая, беззащитная, без друзей и без счастья.
Emmy received this story, which was told at some length, as those persons who are acquainted with her character may imagine that she would.	Лица, знакомые с характером Эмми, легко могут себе представить, как она приняла эту историю, рассказанную довольно пространно.
She quivered with indignation at the account of the conduct of the miserable Rawdon and the unprincipled Steyne.	Она трепетала от негодования, слушая о поведении злодея Родона и изверга Стайна.
Her eyes made notes of admiration for every one of the sentences in which Becky described the persecutions of her aristocratic relatives and the falling away of her husband. (Becky did not abuse him.	Во взгляде ее появлялись знаки восклицания к каждой фразе, в которой Бекки описывала преследования со стороны своих аристократических родственников и охлаждение своего мужа. (Бекки его не порицала.
She spoke rather in sorrow than in anger.	Она говорила о нем скорее горестно, чем злобно.
She had loved him only too fondly: and was he not the father of her boy?) And as for the separation scene from the child, while Becky was reciting it, Emmy retired altogether behind her pocket-handkerchief, so that the consummate little tragedian must have been charmed to see the effect which her performance produced on her audience.	Она любила его слишком горячо; и разве он не отец ее мальчика!) А когда дело дошло до сцены разлуки с ребенком, Эмми надолго спряталась за своим носовым платочком, так что наша трагическая актриса должна была остаться очень довольна тем, какое впечатление ее игра производит на публику.
Whilst the ladies were carrying on their conversation, Amelia's constant escort, the Major (who, of course, did not wish to interrupt their conference, and found himself rather tired of creaking about the narrow stair passage of which the roof brushed the nap from his hat) descended to the ground-floor of the house and into the great room common to all the frequenters of the Elephant, out of which the stair led.	Пока дамы были заняты разговором, верный телохранитель Эмилии, майор (не хотевший, разумеется, мешать их беседе), устал ходить взад-вперед по узкому скрипучему коридорчику, потолок которого ерошил ворс на его шляпе, и, спустившись в нижний этаж гостиницы, попал в большую общую залу "Слона", откуда и шла лестница наверх.
This apartment is always in a fume of smoke and liberally sprinkled with beer.	Это помещение всегда полно табачного дыма и обильно забрызгано пивом.
On a dirty table stand scores of corresponding brass candlesticks with tallow candles for the lodgers, whose keys hang up in rows over the candles.	На грязном столе стоят десятки одинаковых медных подсвечников с сальными свечами для постояльцев, а над подсвечниками рядами висят ключи от комнат.

Emmy had passed blushing through the room anon, where all sorts of people were collected; Tyrolese glove-sellers and Danubian linen-merchants, with their packs; students recruiting themselves with butterbrods and meat; idlers, playing cards or dominoes on the sloppy, beery tables; tumblers refreshing during the cessation of their performances--in a word, all the fumum and strepitus of a German inn in fair time.	Эмми, когда направлялась к Бекки, покраснела от смущения, проходя через эту комнату, где собрались самые разношерстные люди: тирольские перчаточники и дунайские торговцы полотном со своими тюками; студенты, подкреплявшиеся бутербродами и мясом; бездельники, игравшие в карты или в домино на липких, залитых пивом столах; акробаты, отдыхавшие в перерыве между двумя представлениями, - словом, fumus и strepitus {Дым и шум (лат.).} немецкой гостиницы в ярмарочное время.
The waiter brought the Major a mug of beer, as a matter of course, and he took out a cigar and amused himself with that pernicious vegetable and a newspaper until his charge should come down to claim him.	Лакей, не дожидаясь заказа, подал майору кружку пива. Доббин вынул сигару и решил развлечься этим губительным зельем и газетою в ожидании, когда за ним придет вверенная его попечениям особа.
Max and Fritz came presently downstairs, their caps on one side, their spurs jingling, their pipes splendid with coats of arms and full-blown tassels, and they hung up the key of No. 90 on the board and called for the ration of butterbrod and beer. The pair sat down by the Major and fell into a conversation of which he could not help hearing somewhat.	Вскоре по лестнице, позвякивая шпорами, спустились Макс и Фриц в шапочках набекрень и с трубками, разукрашенными гербами и пышными кисточками. Они повесили на доску ключ от э 90, заказали себе порцию бутербродов и пива и, усевшись неподалеку от майора, завели беседу, отрывки которой долетели до слуха Доббина.
It was mainly about "Fuchs" and "Philister," and duels and drinking-bouts at the neighbouring University of Schoppenhausen, from which renowned seat of learning they had just come in the Eilwagen, with Becky, as it appeared, by their side, and in order to be present at the bridal fetes at Pumpernickel.	Разговор шел главным образом о "фуксах" и "филистерах", о дуэлях и попойках в соседнем шопенгаузенском университете, прославленном рассаднике просвещения, откуда они только что приехали в Eilwagen {В дилижансе (нем.).}, по-видимому, вместе с Бекки, чтобы присутствовать на свадебных торжествах в Пумперникеле.
"The title Englanderinn seems to be en bays de gonnoisance," said Max, who knew the French language, to Fritz, his comrade.	– Эта маленькая Englanderin, кажется, попала en bays de gonnoissance {В среду знакомых (искаж. франц.).}, - сказал Макс, знавший французский язык, своему товарищу Фрицу.
"After the fat grandfather went away, there came a pretty little compatriot.	– После ухода толстяка дедушки к ней явилась хорошенькая соотечественница.
I heard them chattering and whimpering together in the little woman's chamber."	Я слышал, как они болтали и охали в комнате у малютки.
"We must take the tickets for her concert," Fritz said.	– Нужно взять билеты на ее концерт, - заметил Фриц.
"Hast thou any money, Max?"	– У тебя есть деньги, Макс?
"Bah," said the other, "the concert is a concert in nubibus.	– Вот еще! – воскликнул тот. – Этот концерт -концерт in nubibus {В облаках (лат.).}.
Hans said that she advertised one at Leipzig, and the Burschen took many tickets.	Г анс рассказывал, что она в Лейпциге объявляла о таком концерте, и бурши взяли много билетов.
But she went off without singing.	Но она уехала, не выступив.

She said in the coach yesterday that her pianist had fallen ill at Dresden.	Вчера в карете она рассказывала, что ее пианист заболел в Дрездене.
She cannot sing, it is my belief: her voice is as cracked as thine, O thou beer-soaking Renowner!"	Я уверен, что она просто не умеет петь: голос у нее сипит так же, как у тебя, о пропившаяся знаменитость!
"It is cracked; I hear her trying out of her window a schrecklich English ballad, called	– Да, он у нее сипит; я слышал из окна, как она разделывала какую-то schrecklicho {Ужасную (нем.).} английскую балладу под названием:
'De Rose upon de Balgony.'"	"De Rose upon de Balgoriy" {"Роза на балконе" (искаж. англ.).}.
"Saufen and singen go not together," observed Fritz with the red nose, who evidently preferred the former amusement.	– Saufen und singcn {Пить и петь (нем.).} вместе не уживаются, - заметил красноречивый Фриц, очевидно, предпочитавший первое из этих занятии.
"No, thou shalt take none of her tickets.	– Нет, не нужно брать у нее никаких билетов.
She won money at the trente and quarante last night.	Вчера вечером она выиграла в trente et quarante.
I saw her: she made a little English boy play for her.	Я видел ее: она заставила играть за себя какого-то английского мальчугана.
We will spend thy money there or at the theatre, or we will treat her to French wine or Cognac in the Aurelius Garden, but the tickets we will not buy.	Спустим твои денежки там же или в театре, а то угостим ее французским вином или коньяком в саду Аврелия, а билеты брать ни к чему...
What sayest thou?	Что скажешь?
Yet, another mug of beer?" and one and another successively having buried their blond whiskers in the mawkish draught, curled them and swaggered off into the fair.	Еще по кружке пива? И, по очереди окунув свои белокурые усы в омерзительное пойло, они подкрутили их и отбыли на ярмарку.
The Major, who had seen the key of No. 90 put up on its hook and had heard the conversation of the two young University bloods, was not at a loss to understand that their talk related to Becky.	Майор, видевший, как вешали на крючок ключ от э 90, и слышавший беседу университетских фатов, не мог не понять, что их разговор относился к Бекки.
"The little devil is at her old tricks," he thought, and he smiled as he recalled old days, when he had witnessed the desperate flirtation with Jos and the ludicrous end of that adventure.	"Чертенок, опять она принялась за свои старые штучки!" - подумал он и улыбнулся, вспомнив былые дни, когда он был свидетелем ее отчаянного заигрывания с Джозом и уморительного конца этой затеи.
He and George had often laughed over it subsequently, and until a few weeks after George's marriage, when he also was caught in the little Circe's toils, and had an understanding with her which his comrade certainly suspected, but preferred to ignore.	Они с Джорджем часто смеялись над этим впоследствии, пока - через несколько недель после женитьбы Джорджа - тот и сам не попал в тенета маленькой Цирцеи и не вошел с ней в какое-то соглашение, о чем товарищ его, конечно, догадывался, но предпочитал не спрашивать.
William was too much hurt or ashamed to ask to fathom that disgraceful mystery, although once, and evidently with remorse on his mind, George had alluded to it.	Уильяму было слишком больно или стыдно выведывать эту позорную тайну, но однажды Джордж, видимо, в порыве раскаяния, сам намекнул на нее.