Ярмарка тщеславия - английский и русский параллельные тексты

Теккерей Уильям Мейкпис

They all came back to her, the pleasant holidays, the kind faces, the careless, joyful past times, and the long pains and trials that had since cast her down.	Все воскресло в ее памяти: веселые праздники, ласковые лица, беззаботные, радостные, невозвратные времена; а за ними бесконечные муки и испытания, придавившие ее своей тяжестью.
She thought of these and of the man who had been her constant protector, her good genius, her sole benefactor, her tender and generous friend.	Эмилия задумалась о них и о том человеке, который был ее неизменным покровителем, ее добрым гением, ее единственным другом, нежным и великодушным.
"Look here, Mother," said Georgy, "here's a G.O. scratched on the glass with a diamond, I never saw it before, I never did it."	– Смотри, мама, - сказал Джорджи, - на стекле нацарапаны алмазом буквы "Дж. О"; я их раньше не видел... и это не я писал!
"It was your father's room long before you were born, George," she said, and she blushed as she kissed the boy.	– Это была комната твоего отца задолго до того, как ты родился, - сказала Эмилия и, покраснев, поцеловала мальчика.
She was very silent as they drove back to Richmond, where they had taken a temporary house: where the smiling lawyers used to come bustling over to see her (and we may be sure noted the visit in the bill): and where of course there was a room for Major Dobbin too, who rode over frequently, having much business to transact on behalf of his little ward.	Она была очень молчалива на обратном пути в Ричмонд, где они на время сняли дом, куда суетливые, улыбающиеся стряпчие являлись проведать миссис Осборн (свои визиты они, разумеется, ставили ей потом в счет!), и где, конечно, была комната и для майора Доббина, часто приезжавшего туда верхом, ибо у него было много дел в связи с опекой над маленьким Джорджем.
Georgy at this time was removed from Mr. Veal's on an unlimited holiday, and that gentleman was engaged to prepare an inscription for a fine marble slab, to be placed up in the Foundling under the monument of Captain George Osborne.	Джорджи разрешили некоторое время отдохнуть от ученья и взяли его из заведения мистера Вила, а этому джентльмену поручили составить надпись для красивой мраморной плиты, которую должны были поместить в церкви Воспитательного дома у подножия памятника Джорджу Осборну.
The female Bullock, aunt of Georgy, although despoiled by that little monster of one-half of the sum which she expected from her father, nevertheless showed her charitableness of spirit by being reconciled to the mother and the boy.	Миссис Буллок, тетка Джорджи, хотя и ограбленная этим маленьким чудовищем на половину суммы, которую она надеялась получить от отца, тем не менее доказала свою незлобивость, примирившись с матерью и сыном.
Roehampton is not far from Richmond, and one day the chariot, with the golden bullocks emblazoned on the panels, and the flaccid children within, drove to Amelia's house at Richmond; and the Bullock family made an irruption into the garden, where Amelia was reading a book, Jos was in an arbour placidly dipping strawberries into wine, and the Major in one of his Indian jackets was giving a back to Georgy, who chose to jump over him.	Роухемптон недалеко от Ричмонда; и вот однажды к дому Эмилии в Ричмонде подъехала карета с золотыми быками на дверцах и с худосочными детьми на подушках. Семейство Буллок вторглось в сад, где Эмилия читала, Джоз сидел в беседке, безмятежно погружая землянику в вино, а майор в индийской куртке подставлял спину Джорджи, которому пришло в голову поиграть в чехарду.
He went over his head and bounded into the little advance of Bullocks, with immense black bows in their hats, and huge black sashes, accompanying their mourning mamma.	Мальчик перекувырнулся и влетел прямо в стайку маленьких Буллоков с огромными бантами на шляпах и грандиозными черными кушаками, шествовавших впереди своей облаченной в траур мамаши.

"He is just of the age for Rosa," the fond parent thought, and glanced towards that dear child, an unwholesome little miss of seven years of age.	"Он очень подходит по возрасту для Розы", -подумала любящая мать и бросила взгляд на свою дочку - болезненную семилетнюю девицу.
"Rosa, go and kiss your dear cousin," Mrs. Frederick said.	– Роза, подойди и поцелуй своего двоюродного братца, - сказала миссис Фредерик.
"Don't you know me, George?	– Ты не узнаешь меня, Джордж?
I am your aunt."	Я твоя тетя.
"I know you well enough," George said; "but I don't like kissing, please"; and he retreated from the obedient caresses of his cousin.	– Я знаю вас очень хорошо, - сказал Джордж, - но я не люблю целоваться! – И он уклонился от ласк послушной кузины.
"Take me to your dear mamma, you droll child," Mrs. Frederick said, and those ladies accordingly met, after an absence of more than fifteen years.	– Проводи меня к своей мамочке, шалунишка, -сказала миссис Фредерик; и обе дамы встретились после многолетнего перерыва.
During Emmy's cares and poverty the other had never once thought about coming to see her, but now that she was decently prosperous in the world, her sister-in-law came to her as a matter of course.	Пока Эмми терзали заботы и бедность, миссис Буллок ни разу не подумала о том, чтобы навестить ее, но теперь, когда Эмилия заняла достаточно видное место в свете, ее золовка, разумеется, считала свой визит в порядке вещей.
So did numbers more.	Явились и многие другие.
Our old friend, Miss Swartz, and her husband came thundering over from Hampton Court, with flaming yellow liveries, and was as impetuously fond of Amelia as ever.	Наша старая приятельница мисс Суорц и ее супруг с шумом и треском прискакали из Хемптон-корта со свитой лакеев, разодетых в пышные желтые ливреи, и мулатка по-прежнему изливалась Эмилии в своей пылкой любви.
Miss Swartz would have liked her always if she could have seen her. One must do her that justice.	Нужно отдать справедливость мисс Суорц: она неизменно любила бы Эмми, если бы могла с нею видаться.
But, que voulez vous?--in this vast town one has not the time to go and seek one's friends; if they drop out of the rank they disappear, and we march on without them.	– Но que voulez vous? – в таком огромном городе людям некогда бегать и разыскивать своих друзей. Стоит им выйти из рядов, и они исчезают, а мы маршируем дальше без них.
Who is ever missed in Vanity Fair?	Разве чье-либо отсутствие замечается на Ярмарке Тщеславия?
But so, in a word, and before the period of grief for Mr. Osborne's death had subsided, Emmy found herself in the centre of a very genteel circle indeed, the members of which could not conceive that anybody belonging to it was not very lucky.	Как бы там ни было, но еще до истечения срока траура по мистеру Осборну Эмми оказалась в центре светского круга, члены которого были твердо уверены, что каждый, кто допускается в их общество, должен почитать себя осчастливленным.
There was scarce one of the ladies that hadn't a relation a Peer, though the husband might be a drysalter in the City.	Среди них едва ли нашлась бы хоть одна леди, не бывшая в родстве с каким-нибудь пэром, хотя бы супруг ее был простым москательщиком в Сити.
Some of the ladies were very blue and well informed, reading Mrs. Somerville and frequenting the Royal Institution; others were severe and Evangelical, and held by Exeter Hall.	Некоторые из этих леди были очень учены и осведомлены: они читали произведения миссис Сомервилль и посещали Королевский институт. Другие были суровыми особами евангелического толка и придерживались Эксетер-холла.

Emmy, it must be owned, found herself entirely at a loss in the midst of their clavers, and suffered woefully on the one or two occasions on which she was compelled to accept Mrs. Frederick Bullock's hospitalities.	Нужно сознаться, что Эмми чувствовала себя очень неловко, внимая их пересудам, и ужасно измучилась, когда раз или два была вынуждена принять приглашение миссис Буллок.
That lady persisted in patronizing her and determined most graciously to form her.	Эта леди упорно покровительствовала ей и весьма любезно решила заняться ее воспитанием.
She found Amelia's milliners for her and regulated her household and her manners.	Она подыскивала для Эмилии портних, вмешивалась в ее распоряжения по хозяйству и следила за ее манерами.
She drove over constantly from Roehampton and entertained her friend with faint fashionable fiddle-faddle and feeble Court slip-slop.	Она постоянно приезжала из Роухемптона и развлекала невестку бесцветной светской болтовней и жиденькими придворными сплетнями.
Jos liked to hear it, but the Major used to go off growling at the appearance of this woman, with her twopenny gentility.	Джоз любил послушать миссис Буллок, но майор в сердцах удалялся при появлении этой женщины с ее потугами на светскость.
He went to sleep under Frederick Bullock's bald head, after dinner, at one of the banker's best parties (Fred was still anxious that the balance of the Osborne property should be transferred from Stumpy and Rowdy's to them), and whilst Amelia, who did not know Latin, or who wrote the last crack article in the Edinburgh, and did not in the least deplore, or otherwise, Mr. Peel's late extraordinary tergiversation on the fatal Catholic Relief Bill, sat dumb amongst the ladies in the grand drawing-room, looking out upon velvet lawns, trim gravel walks, and glistening hot-houses.	Доббин однажды уснул после обеда под самым носом у лысого Фредерика Буллока на одном из лучших его званых вечеров (Фред все домогался, чтобы осборновские капиталы перекочевали из банкирского дома в Стампи и Рауди к его фирме); а тем временем Эмилия, не знавшая латинского языка, не слыхавшая, кто написал последнюю нашумевшую статью в "Эдинбургском обозрении", и нимало не обеспокоенная (словно это ее вовсе не касалось) неожиданным ходом мистера Пиля при обсуждении злополучного законопроекта об эмансипации католиков, - сидела, не раскрывая рта, среди дам в обширной гостиной, глядя в окно на бархатные лужайки, аккуратно посыпанные гравием дорожки и сверкающие крыши оранжерей.
"She seems good-natured but insipid," said Mrs. Rowdy; "that Major seems to be particularly epris."	– По-видимому, она добродушна, но простовата, -сказала миссис Рауди. – А этот майор, кажется, чрезвычайно ею epris {Увлечен (франц.).}.
"She wants ton sadly," said Mrs. Hollyock.	– Ей страшно не хватает бонтонности, - заметила миссис Холиок.
"My dear creature, you never will be able to form her."	– Вам, милочка, никогда не удастся воспитать ее!
"She is dreadfully ignorant or indifferent," said Mrs. Glowry with a voice as if from the grave, and a sad shake of the head and turban.	– Она чудовищно невежественна или ко всему равнодушна, - сказала миссис Глаури замогильным голосом и мрачно покачала головой, украшенной тюрбаном.

"I asked her if she thought that it was in 1836, according to Mr. Jowls, or in 1839, according to Mr. Wapshot, that the Pope was to fall: and she said--'Poor Pope!	– Я спросила у нее, когда по ее мнению, произойдет падение римского папы: в тысяча восемьсот тридцать шестом году, как считает мистер Джоуле, или в тысяча восемьсот тридцать девятом, как полагает мистер Уопшот. А она говорит: "Бедный папа!
I hope not--What has he done?'"	Надеюсь, что с ним ничего не случится... Что он сделал плохого?"
"She is my brother's widow, my dear friends," Mrs. Frederick replied, "and as such I think we're all bound to give her every attention and instruction on entering into the world.	– Она вдова моего брата, - отвечала миссис Фредерик, - и мне кажется, дорогие мои друзья, что уже одно это обязывает нас оказывать ей всяческое внимание и руководить ее вступлением в высший свет.
You may fancy there can be no MERCENARY motives in those whose DISAPPOINTMENTS are well known."	Вы, разумеется, понимаете, что у тех, чьи разочарования так хорошо известны, не может быть корыстных соображений!
"That poor dear Mrs. Bullock," said Rowdy to Hollyock, as they drove away together--"she is always scheming and managing.	– Бедняжка эта милая миссис Буллок, - сказала миссис Рауди, обращаясь к миссис Холиок, с которой они уезжали вместе, - вечно она что-то замышляет и подстраивает!
She wants Mrs. Osborne's account to be taken from our house to hers--and the way in which she coaxes that boy and makes him sit by that blear-eyed little Rosa is perfectly ridiculous."	Ей хочется, чтобы счет миссис Осборн был переведен из нашего банка в ее. А ее старания подладиться к этому мальчику и держать его при своей подслеповатой Розочке положительно смешны!
"I wish Glowry was choked with her Man of Sin and her Battle of Armageddon," cried the other, and the carriage rolled away over Putney Bridge.	– Хоть бы эта Глаури подавилась своим "Греховным человеком" и "Битвой Армагеддона"! – воскликнула ее собеседница; и карета покатила через Патнийский мост.
But this sort of society was too cruelly genteel for Emmy, and all jumped for joy when a foreign tour was proposed.	Но такое общество было чересчур изысканным для Эмми, и поэтому все запрыгали от радости, когда было решено предпринять заграничную поездку.
CHAPTER LXII	ГЛАВА LXII
Am Rhein	Am Rhein {На Рейне (нем.).}
The above everyday events had occurred, and a few weeks had passed, when on one fine morning, Parliament being over, the summer advanced, and all the good company in London about to quit that city for their annual tour in search of pleasure or health, the Batavier steamboat left the Tower-stairs laden with a goodly company of English fugitives.	В одно прекрасное утро, через несколько недель после довольно обыденных событий, описанных выше, когда парламент закрылся, лето было в разгаре и все приличное лондонское общество собиралось покинуть столицу в поисках развлечений или здоровья, пароход "Батавец" отчалил от Тауэрской пристани, нагруженный изрядным количеством английских беглецов.

The quarter-deck awnings were up, and the benches and gangways crowded with scores of rosy children, bustling nursemaids; ladies in the prettiest pink bonnets and summer dresses; gentlemen in travelling caps and linen-jackets, whose mustachios had just begun to sprout for the ensuing tour; and stout trim old veterans with starched neckcloths and neat-brushed hats, such as have invaded Europe any time since the conclusion of the war, and carry the national Goddem into every city of the Continent.	На палубе были подняты тенты, скамьи и переходы заполнили десятки румяных детей, хлопотливые няньки, дамы в прелестнейших розовых шляпках и летних платьях, джентльмены в дорожных фуражках и полотняных жакетах (только что отпустившие себе усы для предстоящего путешествия), и дородные, подтянутые старые ветераны в накрахмаленных галстуках и отлично вычищенных шляпах - из тех, что наводняют Европу со времени заключения мира и привозят национальное Goddem {Черт возьми (англ.).} во все города континента.
The congregation of hat-boxes, and Bramah desks, and dressing-cases was prodigious.	Над ними высились горы шляпных картонок, брамовских шкатулок и несессеров.
There were jaunty young Cambridge-men travelling with their tutor, and going for a reading excursion to Nonnenwerth or Konigswinter; there were Irish gentlemen, with the most dashing whiskers and jewellery, talking about horses incessantly, and prodigiously polite to the young ladies on board, whom, on the contrary, the Cambridge lads and their pale-faced tutor avoided with maiden coyness; there were old Pall Mall loungers bound for Ems and Wiesbaden and a course of waters to clear off the dinners of the season, and a little roulette and trente-et-quarante to keep the excitement going; there was old Methuselah, who had married his young wife, with Captain Papillon of the Guards holding her parasol and guide-books; there was young May who was carrying off his bride on a pleasure tour (Mrs. Winter that was, and who had been at school with May's grandmother); there was Sir John and my Lady with a dozen children, and corresponding nursemaids; and the great grandee Bareacres family that sat by themselves near the wheel, stared at everybody, and spoke to no one.	Были среди пассажиров жизнерадостные кембриджские студенты, отправлявшиеся с воспитателем заниматься науками в Нонненверт или Кенигсвинтер; были ирландские джентльмены с лихими бакенбардами, сверкавшие драгоценностями, болтавшие неустанно о лошадях и необычайно вежливые с молодыми дамами, которых кембриджские юнцы и их бледнолицый воспитатель, наоборот, избегали с чисто девической застенчивостью. Были старые фланеры с Пэл-Мэл, направлявшиеся в Эмс и Висбаден на лечение водами - чтобы смыть обеды минувшего сезона, - и для легонькой рулетки и trente et quarante {Тридцать и сорок - азартная карточная игра (франц.).} - чтобы поддержать в себе приятное возбуждение. Был тут и старый Мафусаил, женившийся на молодой девушке, а при нем - капитан гвардии Папильон, державший ее зонтик и путеводители. Был и молодой Май, отбывавший в свадебное путешествие (его супруга была раньше миссис Зимни и училась в школе с бабушкой мистера Мая). Был тут сэр Джон и миледи с десятком ребят и соответствующим количеством нянек; и знатнейшее из знатнейших семейство Бейракрсов, сидевшее особняком у кожуха, глазея на всех и каждого, но ни с кем не вступая в разговоры.
Their carriages, emblazoned with coronets and heaped with shining imperials, were on the foredeck, locked in with a dozen more such vehicles: it was difficult to pass in and out amongst them; and the poor inmates of the fore-cabin had scarcely any space for locomotion.	Их кареты, украшенные гербами, увенчанные грудами багажа, помещались на фордеке вместе с десятком таких же экипажей. Пробраться среди них было нелегко, и бедным обитателям носовых кают едва оставалось место для передвижения.

These consisted of a few magnificently attired gentlemen from Houndsditch, who brought their own provisions, and could have bought half the gay people in the grand saloon; a few honest fellows with mustachios and portfolios, who set to sketching before they had been half an hour on board; one or two French femmes de chambre who began to be dreadfully ill by the time the boat had passed Greenwich; a groom or two who lounged in the neighbourhood of the horse-boxes under their charge, or leaned over the side by the paddle-wheels, and talked about who was good for the Leger, and what they stood to win or lose for the Goodwood cup.	В числе их было несколько еврейских джентльменов с Хаундсдич, которые везли с собой собственную провизию и могли бы закупить половину веселой публики в большом салоне; несколько работяг с усами и папками, которые, не пробыв на пароходе и получаса, уже принялись за свои наброски; две-три французских femmes de chambre, которых укачало еще до того, как пароход миновал Гринвич; и два-три грума, которые слонялись по соседству со стойлами лошадей, находившихся на их попечении, или же, наклонившись через борт у пароходного колеса, беседовали о том, какие лошади годятся для Леджера и сколько им самим предстоит выиграть или проиграть на Гудвудских скачках.
All the couriers, when they had done plunging about the ship and had settled their various masters in the cabins or on the deck, congregated together and began to chatter and smoke; the Hebrew gentlemen joining them and looking at the carriages.	Все курьеры, обследовав корабль и разместив своих хозяев в каютах или на палубе, собрались в кучку и начали болтать и курить. Еврейские джентльмены, присоединившись к ним, разглядывали экипажи.
There was Sir John's great carriage that would hold thirteen people; my Lord Methuselah's carriage, my Lord Bareacres' chariot, britzska, and fourgon, that anybody might pay for who liked.	Там была большая карета сэра Джона, вмещавшая тринадцать человек; экипаж милорда Мафусаила; коляска, бричка и фургон милорда Бейракрса, за которые он предоставлял платить кому угодно.
It was a wonder how my Lord got the ready money to pay for the expenses of the journey.	Изумительно, как милорд вообще добывал наличные деньги для дорожных расходов!
The Hebrew gentlemen knew how he got it.	Еврейские джентльмены знали, как он их добывал.
They knew what money his Lordship had in his pocket at that instant, and what interest he paid for it, and who gave it him.	Им было известно, сколько у его милости денег в кармане, какой он заплатил за них процент и кто дал ему их.
Finally there was a very neat, handsome travelling carriage, about which the gentlemen speculated.	Наконец был там очень чистенький, красивый дорожный экипаж, заинтересовавший курьеров.
"A qui cette voiture la?" said one gentleman-courier with a large morocco money-bag and ear-rings to another with ear-rings and a large morocco money-bag.	– A qui cette voiture la? {Чей это экипаж? (франц.).} - спросил один проводник-толмач, с большой сафьяновой сумкой через плечо и с серьгами в ушах, у другого, с серьгами в ушах и с большой сафьяновой сумкой.
"C'est a Kirsch je bense--je l'ai vu toute a l'heure--qui brenoit des sangviches dans la voiture," said the courier in a fine German French.	– C'est a Kirsch, je pense - je l'ai vu toute a l'heure -qui prenait des sangviches dans la voiture {Кирша. Кажется, я его сейчас видел - он закусывал сандвичами в экипаже (искаж. франц.).}, - отвечал тот на чистейшем германо-французском языке.
Kirsch emerging presently from the neighbourhood of the hold, where he had been bellowing instructions intermingled with polyglot oaths to the ship's men engaged in secreting the passengers' luggage, came to give an account of himself to his brother interpreters.	В это время Кирш вынырнул из трюма, где он, уснащая свою речь ругательствами на всех языках мира, громогласно командовал матросами, занятыми размещением пассажирского багажа.

He informed them that the carriage belonged to a Nabob from Calcutta and Jamaica enormously rich, and with whom he was engaged to travel; and at this moment a young gentleman who had been warned off the bridge between the paddle-boxes, and who had dropped thence on to the roof of Lord Methuselah's carriage, from which he made his way over other carriages and imperials until he had clambered on to his own, descended thence and through the window into the body of the carriage, to the applause of the couriers looking on.	Подойдя к своим собратьям-толмачам, он осведомил их, что экипаж принадлежит сказочно богатому набобу из Калькутты и Ямайки, которого он нанялся сопровождать во время путешествия. И как раз в эту минуту какой-то юный джентльмен, которого попросили удалиться с мостика между кожухов, - спрыгнул на крышу кареты лорда Мафусаила, оттуда пробрался по другим экипажам на свой собственный, спустился с него и влез в окно внутрь кареты под возгласы одобрения взиравших на это курьеров.
"Nous allons avoir une belle traversee, Monsieur George," said the courier with a grin, as he lifted his gold-laced cap.	– Nous aliens avoir une belle traverse {Предстоит прекрасный переезд (франц.).}, monsieur Джордж, - сказал курьер, ухмыляясь и приподняв свою фуражку с золотым галуном.
"D— your French," said the young gentleman, "where's the biscuits, ay?"	– К черту ваш французский язык! – сказал молодой джентльмен. – А где галеты?
Whereupon Kirsch answered him in the English language or in such an imitation of it as he could command--for though he was familiar with all languages, Mr. Kirsch was not acquainted with a single one, and spoke all with indifferent volubility and incorrectness.	На это Кирш ответил ему по-английски, или на такой имитации английского языка, с какой мог справиться, потому что, хотя monsieur Кирш обращался свободно со всеми языками, он не знал как следует ни одного и говорил на всех одинаково бегло и неправильно.
The imperious young gentleman who gobbled the biscuits (and indeed it was time to refresh himself, for he had breakfasted at Richmond full three hours before) was our young friend George Osborne.	Властный молодой джентльмен, жадно поглощавший галеты (ему действительно уже пора было подкрепиться, так как он завтракал в Ричмонде, целых три часа тому назад), был нашим молодым другом Джорджем Осборном.
Uncle Jos and his mamma were on the quarter-deck with a gentleman of whom they used to see a good deal, and the four were about to make a summer tour.	Дядя Джоз и мать мальчика сидели на юте вместе с джентльменом, с которым они проводили большую часть времени, - все четверо отправлялись в летнее путешествие.
Jos was seated at that moment on deck under the awning, and pretty nearly opposite to the Earl of Bareacres and his family, whose proceedings absorbed the Bengalee almost entirely.	Джоз расположился на палубе под тентом, чуть-чуть наискосок от графа Бепракрса и его семейства, которые всецело занимали внимание бенгальца.
Both the noble couple looked rather younger than in the eventful year '15, when Jos remembered to have seen them at Brussels (indeed, he always gave out in India that he was intimately acquainted with them).	Оба благородных супруга выглядели несколько моложе, чем в достопамятном 1815 году, когда Джоз видел их в Брюсселе (разумеется, в Индии он всегда заявлял, что близко знаком с ними).
Lady Bareacres' hair, which was then dark, was now a beautiful golden auburn, whereas Lord Bareacres' whiskers, formerly red, were at present of a rich black with purple and green reflections in the light.	Волосы леди Бейракрс, в то время темные, теперь были прекрасного золотисто-каштанового цвета, а бакенбарды лорда Бейракрса, прежде рыжие, теперь почернели и на свету отливали то красным, то зеленым.
But changed as they were, the movements of the noble pair occupied Jos's mind entirely.	Но как ни изменилась эта благородная чета, все же она целиком занимала мысли Джоза.
The presence of a Lord fascinated him, and he could look at nothing else.	Присутствие лорда заворожило его, и он не мог смотреть ни на что другое.

"Those people seem to interest you a good deal," said Dobbin, laughing and watching him.	– По-видимому, эти господа вас сильно интересуют, - сказал Доббин, глядя на Джоза с улыбкой.
Amelia too laughed.	Эмилия тоже рассмеялась.
She was in a straw bonnet with black ribbons, and otherwise dressed in mourning, but the little bustle and holiday of the journey pleased and excited her, and she looked particularly happy.	Она была в соломенной шляпке с черными лентами и в траурном платье, но веселая суета, обычная во время путешествия, радовала и волновала ее, поэтому вид у нее был особенно счастливый.
"What a heavenly day!" Emmy said and added, with great originality, "I hope we shall have a calm passage."	– Какой чудесный день, - сказала Эмми и добавила, проявляя большую оригинальность: -Надеюсь, переезд будет спокойный.
Jos waved his hand, scornfully glancing at the same time under his eyelids at the great folks opposite.	Джоз махнул рукой, пренебрежительно покосившись на знатных особ, сидевших напротив.
"If you had made the voyages we have," he said, "you wouldn't much care about the weather."	– Доведись тебе побывать там, где мы плавали, -сказал он, - ты не стала бы беспокоиться насчет погоды!
But nevertheless, traveller as he was, he passed the night direfully sick in his carriage, where his courier tended him with brandy-and-water and every luxury.	Однако, хотя он и был старым морским волком, он все же отчаянно страдал от морской болезни и провел ночь в карете, где курьер отпаивал его грогом и всячески за ним ухаживал.
In due time this happy party landed at the quays of Rotterdam, whence they were transported by another steamer to the city of Cologne.	В положенное время эта веселая компания высадилась на роттердамской пристани, откуда другой пароход доставил их в Кельн.
Here the carriage and the family took to the shore, and Jos was not a little gratified to see his arrival announced in the Cologne newspapers as	Здесь экипаж и все семейство были спущены на берег, и Джоз, к немалой своей радости, убедился, что о его прибытии кельнские газеты оповестили так:
"Herr Graf Lord von Sedley nebst Begleitung aus London."	"Herr Graf Lord von Sedley nebst Begleitung aus London" {Господин граф лорд фон Седли из Лондона со свитой (нем.).}.
He had his court dress with him; he had insisted that Dobbin should bring his regimental paraphernalia; he announced that it was his intention to be presented at some foreign courts, and pay his respects to the Sovereigns of the countries which he honoured with a visit.	Джоз привез с собой придворный костюм; он же уговорил Доббина захватить в дорогу все свои военные регалии. Мистер Седли заявил о своем намерении представляться иностранным дворам, чтобы свидетельствовать свое почтение государям тех стран, которые он почтит своим посещением.
Wherever the party stopped, and an opportunity was offered, Mr. Jos left his own card and the Major's upon "Our Minister."	Г де бы ни останавливалась наша компания, мистер Джоз при всяком удобном случае завозил свою визитную карточку и карточку майора "нашему посланнику".
It was with great difficulty that he could be restrained from putting on his cocked hat and tights to wait upon the English consul at the Free City of Judenstadt, when that hospitable functionary asked our travellers to dinner.	С большим трудом удалось его уговорить не надевать треуголку и панталоны с чулками в гости к английскому консулу в вольном городе Юденштадте, когда этот гостеприимный чиновник пригласил наших путешественников к себе на обед.

He kept a journal of his voyage and noted elaborately the defects or excellences of the various inns at which he put up, and of the wines and dishes of which he partook.	Джоз вел путевой дневник и прилежно отмечал недостатки или достоинства гостиниц, в которых останавливался, и вин и блюд, которые вкушал.
As for Emmy, she was very happy and pleased.	Что касается Эмми, то она была очень счастлива и довольна.
Dobbin used to carry about for her her stool and sketch-book, and admired the drawings of the good-natured little artist as they never had been admired before.	Доббин носил за нею складной стул и альбом для рисования и любовался рисунками простодушной маленькой художницы, как никто никогда не любовался ими раньше.
She sat upon steamers' decks and drew crags and castles, or she mounted upon donkeys and ascended to ancient robber-towers, attended by her two aides-de-camp, Georgy and Dobbin.	Эмилия усаживалась на палубе и рисовала скалы и замки или садилась верхом на ослика и поднималась к старинным разбойничьим башням в сопровождении своих двух адъютантов, Джорджи и Доббина.
She laughed, and the Major did too, at his droll figure on donkey-back, with his long legs touching the ground.	Она смеялась - смеялся и сам майор - над его забавной фигурой, когда он ехал верхом на осле, касаясь земли своими длинными ногами.
He was the interpreter for the party; having a good military knowledge of the German language, and he and the delighted George fought the campaigns of the Rhine and the Palatinate.	Доббин служил переводчиком для всего общества - он хорошо изучил немецкий язык по военной литературе - и вместе с восхищенным Джорджем вспоминал во всех подробностях знаменитые кампании на Рейне и в Пфальце.
In the course of a few weeks, and by assiduously conversing with Herr Kirsch on the box of the carriage, Georgy made prodigious advance in the knowledge of High Dutch, and could talk to hotel waiters and postilions in a way that charmed his mother and amused his guardian.	За несколько недель Джордж, благодаря постоянным беседам на козлах экипажа с герром Киршем, сделал изумительные успехи в усвоении верхненемецкого диалекта и болтал со слугами в гостиницах и с форейторами так бойко, что приводил в восторг свою мать и потешал опекуна.
Mr. Jos did not much engage in the afternoon excursions of his fellow-travellers.	Мистер Джоз редко принимал участие в послеобеденных экскурсиях своих спутников.
He slept a good deal after dinner, or basked in the arbours of the pleasant inn-gardens.	По большей части он после обеда спал или нежился в беседках очаровательных гостиничных садов.
Pleasant Rhine gardens!	Ах, эти сады на Рейне!
Fair scenes of peace and sunshine--noble purple mountains, whose crests are reflected in the magnificent stream--who has ever seen you that has not a grateful memory of those scenes of friendly repose and beauty?	Тихий, залитый солнцем пейзаж, лиловатые горы, отраженные в величественной реке, - кто, повидав вас хоть раз, не сохранит благодарного воспоминания об этих картинах безмятежного покоя и красоты?
To lay down the pen and even to think of that beautiful Rhineland makes one happy.	Отложить перо и только подумать об этой прекрасной Рейнской земле - и то уже чувствуешь себя счастливым!

At this time of summer evening, the cows are trooping down from the hills, lowing and with their bells tinkling, to the old town, with its old moats, and gates, and spires, and chestnut-trees, with long blue shadows stretching over the grass; the sky and the river below flame in crimson and gold; and the moon is already out, looking pale towards the sunset.	Летним вечером стада спускаются с гор, мыча и позвякивая колокольчиками, и бредут к старому городу с его древними крепостными рвами, воротами, шпилями и густыми каштанами, от которых тянутся по траве длинные синие тени. Небо и река под ним пылают багрянцем и золотом. Уже выглянул месяц и бледно светит на закатном небе.
The sun sinks behind the great castle-crested mountains, the night falls suddenly, the river grows darker and darker, lights quiver in it from the windows in the old ramparts, and twinkle peacefully in the villages under the hills on the opposite shore.	Солнце садится за высокие горы, увенчанные замками; ночь наступает внезапно, река все больше темнеет; свет из окон старых укреплений, струясь, отражается в ней, и мирно мерцают огоньки в деревнях, что приютились у подножия холмов на том берегу.
So Jos used to go to sleep a good deal with his bandanna over his face and be very comfortable, and read all the English news, and every word of Galignani's admirable newspaper (may the blessings of all Englishmen who have ever been abroad rest on the founders and proprietors of that piratical print! ) and whether he woke or slept, his friends did not very much miss him.	Итак, Джоз любил хорошенько поспать, прикрыв лицо индийским платком, а потом прочитывал известия из Англии и всю, от слова до слова, замечательную газету "Галиньяни" (да почиют на основателях и владельцах этого пиратского листка благословения всех англичан, когда-либо побывавших за границей!). Но бодрствовал Джоз или спал, его друзья легко без него обходились.
Yes, they were very happy.	Да, они были очень счастливы!
They went to the opera often of evenings--to those snug, unassuming, dear old operas in the German towns, where the noblesse sits and cries, and knits stockings on the one side, over against the bourgeoisie on the other; and His Transparency the Duke and his Transparent family, all very fat and good-natured, come and occupy the great box in the middle; and the pit is full of the most elegant slim-waisted officers with straw-coloured mustachios, and twopence a day on full pay.	Часто по вечерам они ходили в оперу - на те милые, непритязательные оперные представления в немецких городах, где дворянское сословие проливает слезы и вяжет чулки, сидя по одну сторону, а бюргерское сословие - по другую, и его лучезарность герцог со своим лучезарным семейством - все такие жирные, добродушные -являются и рассаживаются посредине в большой ложе; а партер заполняют офицеры с осиными талиями, с усами цвета соломы и с окладом - два пенса в день.
Here it was that Emmy found her delight, and was introduced for the first time to the wonders of Mozart and Cimarosa.	Здесь для Эмми был неисчерпаемый источник радости, здесь впервые ей открылись чудеса Моцарта и Чимарозы.
The Major's musical taste has been before alluded to, and his performances on the flute commended.	О музыкальных вкусах майора мы уже упоминали и одобряли его игру на флейте.
But perhaps the chief pleasure he had in these operas was in watching Emmy's rapture while listening to them.	Но, быть может, больше всего удовольствия во время исполнения этих опер ему доставляло созерцание восхищенной Эмми.
A new world of love and beauty broke upon her when she was introduced to those divine compositions; this lady had the keenest and finest sensibility, and how could she be indifferent when she heard Mozart?	Эти божественные музыкальные произведения явились для нее новым миром любви и красоты. Эмилия обладала тончайшей чувствительностью, - могла ли она оставаться равнодушной, слушая Моцарта?