Ярмарка тщеславия - английский и русский параллельные тексты

Теккерей Уильям Мейкпис

The children running up and down the slopes and broad paths in the gardens reminded her of George, who was taken from her; the first George was taken from her; her selfish, guilty love, in both instances, had been rebuked and bitterly chastised.	Дети, бегавшие по склонам и по широким дорожкам бульвара, напоминали ей о Джорджи, отнятом у нее. Первый Джордж был тоже у нее отнят, - ее эгоистичная, грешная любовь в обоих случаях была отвергнута и жестоко наказана.
She strove to think it was right that she should be so punished. She was such a miserable wicked sinner.	Она старалась убедить себя в том, что заслуженно понесла такую кару: жалкая, несчастная грешница!
She was quite alone in the world.	Она была совсем одна на свете.
I know that the account of this kind of solitary imprisonment is insufferably tedious, unless there is some cheerful or humorous incident to enliven it—a tender gaoler, for instance, or a waggish commandant of the fortress, or a mouse to come out and play about Latude's beard and whiskers, or a subterranean passage under the castle, dug by Trenck with his nails and a toothpick: the historian has no such enlivening incident to relate in the narrative of Amelia's captivity.	Я знаю, что повесть о таком одиночном заключении невыносимо скучна, если ее не оживляют какие-нибудь веселые или смешные черточки: например, чувствительный тюремщик, болтливый комендант крепости, мышонок, выбегающий из норки и резвящийся в бороде и бакенбардах Латюда, или подземный ход, прорытый Тренком под стеною замка при помощи собственных ногтей и зубочистки. Но летописцу, повествующему о пленении Эмилии, нечем оживить свой рассказ.
Fancy her, if you please, during this period, very sad, but always ready to smile when spoken to; in a very mean, poor, not to say vulgar position of life; singing songs, making puddings, playing cards, mending stockings, for her old father's benefit.	Прошу вас помнить, читатель, что в эту пору ее жизни она была очень печальна, но всегда готова улыбнуться, если с нею заговорят; жила очень скромно, в большой бедности, пожалуй, даже в нужде; пела песни, месила пудинги, играла в карты, штопала носки - все для старика отца.
So, never mind, whether she be a heroine or no; or you and I, however old, scolding, and bankrupt--may we have in our last days a kind soft shoulder on which to lean and a gentle hand to soothe our gouty old pillows.	Итак, пожалуйста, не ломайте себе голову над тем, героиня Эмилия или нет. А нам с вами, когда мы будем старыми, сварливыми и банкротами, дай бог найти на склоне наших дней нежное плечо, на которое можно будет опереться, и ласковую руку, которая поправит нам, подагрикам, смятую подушку.
Old Sedley grew very fond of his daughter after his wife's death, and Amelia had her consolation in doing her duty by the old man.	Старик Седли очень привязался к дочери после смерти жены. А дочь находила утешение в исполнении своих обязанностей по отношению к старику отцу.
But we are not going to leave these two people long in such a low and ungenteel station of life.	Но мы не собираемся долго оставлять этих двух людей в столь унизительных и неприличных условиях существования.
Better days, as far as worldly prosperity went, were in store for both.	Им суждено было узнать лучшие дни, поскольку дело идет о мирском благополучии.
Perhaps the ingenious reader has guessed who was the stout gentleman who called upon Georgy at his school in company with our old friend Major Dobbin.	Быть может, проницательный читатель догадался, кто был тот полный джентльмен, который вместе с нашим старым другом, майором Доббином, приезжал в школу навестить Джорджа.

It was another old acquaintance returned to England, and at a time when his presence was likely to be of great comfort to his relatives there.	Это был еще один наш старый знакомый, вернувшийся в Англию, и притом в такое время, когда его присутствие там должно было оказаться весьма полезным для его родственников.
Major Dobbin having easily succeeded in getting leave from his good-natured commandant to proceed to Madras, and thence probably to Europe, on urgent private affairs, never ceased travelling night and day until he reached his journey's end, and had directed his march with such celerity that he arrived at Madras in a high fever.	Майору Доббину легко удалось получить от своего доброго командира разрешение съездить по неотложным личным делам в Мадрас, а оттуда, вероятно, и далее, в Европу; и он скакал без передышки днем и ночью, и так спешил, что прибыл в Мадрас в сильнейшей лихорадке.
His servants who accompanied him brought him to the house of the friend with whom he had resolved to stay until his departure for Europe in a state of delirium; and it was thought for many, many days that he would never travel farther than the burying-ground of the church of St. George's, where the troops should fire a salvo over his grave, and where many a gallant officer lies far away from his home.	Сопровождавшие майора слуги привезли его в бреду в дом одного из друзей, у которого он предполагал пожить до своего отъезда в Европу. В течение многих, многих дней считалось, что он вообще никогда и никуда не поедет дальше кладбища при церкви св. Георгия, где солдаты дадут прощальный залп над его могилой и где не один доблестный офицер похоронен в чужой земле, вдали от родины.
Here, as the poor fellow lay tossing in his fever, the people who watched him might have heard him raving about Amelia.	Те, кто ухаживал за бедным Доббином, могли услышать, как он, сжигаемый лихорадкой, произносил в бреду имя Эмилии.
The idea that he should never see her again depressed him in his lucid hours.	Мысль о том, что он никогда больше ее не увидит, угнетала его и в минуты просветления.
He thought his last day was come, and he made his solemn preparations for departure, setting his affairs in this world in order and leaving the little property of which he was possessed to those whom he most desired to benefit.	Он думал, что пришел его последний час, и торжественно приготовился покинуть этот мир: привел в порядок свои земные дела и оставил свое небольшое состояние тем, кому больше всего на свете желал быть полезным.
The friend in whose house he was located witnessed his testament.	Друг, в доме которого он лежал, засвидетельствовал его завещание.
He desired to be buried with a little brown hair-chain which he wore round his neck and which, if the truth must be known, he had got from Amelia's maid at Brussels, when the young widow's hair was cut off, during the fever which prostrated her after the death of George Osborne on the plateau at Mount St. John.	Доббин выразил желание быть похороненным с цепочкой, сплетенной из каштановых волос, которую он носил на шее и которую, если сказать по правде, он получил от горничной Эмилии в Брюсселе, когда молодой вдове остригли волосы во время болезни, свалившей ее с ног после смерти Джорджа Осборна на Сен-Жанском плато.
He recovered, rallied, relapsed again, having undergone such a process of blood-letting and calomel as showed the strength of his original constitution.	Доббин пришел в сознание, поправился немного и опять заболел, - только его железный организм и мог вообще выдержать такое количество кровопусканий и каломели.

He was almost a skeleton when they put him on board the Ramchunder East Indiaman, Captain Bragg, from Calcutta, touching at Madras, and so weak and prostrate that his friend who had tended him through his illness prophesied that the honest Major would never survive the voyage, and that he would pass some morning, shrouded in flag and hammock, over the ship's side, and carrying down to the sea with him the relic that he wore at his heart.	От него остался один скелет, и от слабости он не мог пошевелить рукой, когда его посадили на корабль "Ремчандер" под командой капитана Брэга, зашедший в Мадрас на пути из Калькутты. Друг, выходивший Доббина в своем доме, пророчил, что тот не перенесет путешествия и в одно прекрасное утро полетит за борт, завернутый во флаг и матросскую койку, унося с собой на дно моря реликвию, хранившуюся у него на сердце.
But whether it was the sea air, or the hope which sprung up in him afresh, from the day that the ship spread her canvas and stood out of the roads towards home, our friend began to amend, and he was quite well (though as gaunt as a greyhound) before they reached the Cape.	Но было ли то под действием морского воздуха или от вновь всколыхнувшихся надежд, - только с того самого дня, как корабль распустил паруса и взял курс к дому, наш друг стал чувствовать себя лучше, а к тому времени, как они достигли мыса Доброй Надежды, он был совсем здоров (хотя и худ, как борзая).
"Kirk will be disappointed of his majority this time," he said with a smile; "he will expect to find himself gazetted by the time the regiment reaches home."	– Кирк будет разочарован - майорский чин на этот раз ему не достался, - говорил он, улыбаясь. – А он-то надеется прочесть в "Газете" о своем повышении, когда полк вернется.
For it must be premised that while the Major was lying ill at Madras, having made such prodigious haste to go thither, the gallant --th, which had passed many years abroad, which after its return from the West Indies had been baulked of its stay at home by the Waterloo campaign, and had been ordered from Flanders to India, had received orders home; and the Major might have accompanied his comrades, had he chosen to wait for their arrival at Madras.	Нужно пояснить, что пока наш майор лежал больным в Мадрасе, куда ему так не терпелось попасть, доблестный ***полк, проведший много лет за пределами родины и по возвращении из Вест-Индии прервавший свою стоянку в Англии из-за кампании, закончившейся Ватерлоо, а затем переброшенный из Фландрии в Индию, теперь получил приказ вернуться домой. Таким образом, майор мог бы совершить весь путь вместе со своими товарищами, пожелай он только дождаться их прибытия в Мадрас.
Perhaps he was not inclined to put himself in his exhausted state again under the guardianship of Glorvina.	Быть может, сейчас, когда он был так истощен, ему не улыбалось вновь оказаться под опекой Глорвины.
"I think Miss O'Dowd would have done for me," he said laughingly to a fellow-passenger, "if we had had her on board, and when she had sunk me, she would have fallen upon you, depend upon it, and carried you in as a prize to Southampton, Jos, my boy."	– Пожалуй, если бы мисс О'Дауд ехала вместе с нами, она тут бы меня и прикончила, - говорил он со смехом одному своему спутнику. – А утопив меня, она взялась бы за вас, можете быть в этом уверены, и привезла бы вас с собой с Саутгемптон в качестве приза, - так-то, мой милый Джоз!
For indeed it was no other than our stout friend who was also a passenger on board the Ramchunder.	В самом деле, этим пассажиром на борту "Ремчандера" был не кто иной, как наш толстый приятель.
He had passed ten years in Bengal.	Он провел в Бенгалии десять лет.

Constant dinners, tiffins, pale ale and claret, the prodigious labour of cutcherry, and the refreshment of brandy-pawnee which he was forced to take there, had their effect upon Waterloo Sedley.	Бесконечные обеды, завтраки, светлое пиво и красное вино, чрезмерные труды по службе и коньяк с водою, к которому ему приходилось прибегать для подкрепления сил, оказали свое действие на Седли Ватерлооского - поездка в Европу была признана для него необходимой.
A voyage to Europe was pronounced necessary for him--and having served his full time in India and had fine appointments which had enabled him to lay by a considerable sum of money, he was free to come home and stay with a good pension, or to return and resume that rank in the service to which his seniority and his vast talents entitled him.	Отслужив в Индии свой полный срок на отличном содержании, что позволило ему отложить значительную сумму денег, Джоз был волен ехать домой и остаться жить в Англии с хорошей пенсией или же вернуться в Индию и поступить на службу, приняв должность, на какую ему давали право его многолетние заслуги и редкостные дарования.
He was rather thinner than when we last saw him, but had gained in majesty and solemnity of demeanour.	Он немного похудел с тех пор, как мы видели его в последний раз, но зато приобрел больше величественности и важности в обхождении.
He had resumed the mustachios to which his services at Waterloo entitled him, and swaggered about on deck in a magnificent velvet cap with a gold band and a profuse ornamentation of pins and jewellery about his person.	Как ветеран Ватерлоо, он снова отпустил усы и расхаживал по палубе в великолепной бархатной фуражке с золотым галуном, разукрасив свою особу множеством всяких булавок и драгоценных камней.
He took breakfast in his cabin and dressed as solemnly to appear on the quarter-deck as if he were going to turn out for Bond Street, or the Course at Calcutta.	Он завтракал у себя в каюте, а перед тем как выйти на палубу, одевался так тщательно, словно ему предстояло фланировать по Бонд-стрит или по Корсо в Калькутте.
He brought a native servant with him, who was his valet and pipe-bearer and who wore the Sedley crest in silver on his turban.	Он вез с собою слугу-туземца, который был его лакеем, готовил ему кальян и носил на тюрбане серебряный герб семейства Седли.
That oriental menial had a wretched life under the tyranny of Jos Sedley.	Этому слуге трудно приходилось у такого тирана, как Джоз Седли.
Jos was as vain of his person as a woman, and took as long a time at his toilette as any fading beauty.	Джоз следил за своей внешностью, словно женщина, и проводил за туалетом не меньше времени, чем какая-нибудь увядающая красавица.
The youngsters among the passengers, Young Chaffers of the 150th, and poor little Ricketts, coming home after his third fever, used to draw out Sedley at the cuddy-table and make him tell prodigious stories about himself and his exploits against tigers and Napoleon.	Пассажиры помоложе - юный Чефферс 150-го полка и бедняжка Рахите, возвращавшийся домой после третьего приступа лихорадки, - любили раззадорить Седли за столом в кают-компании и вызвать его на рассказы о поразительных подвигах, свершенных им во время охоты на тигров и войны с Наполеоном.
He was great when he visited the Emperor's tomb at Longwood, when to these gentlemen and the young officers of the ship, Major Dobbin not being by, he described the whole battle of Waterloo and all but announced that Napoleon never would have gone to Saint Helena at all but for him, Jos Sedley.	Джоз был великолепен, когда, стоя у могилы императора в Лонгвуде, описывал этим джентльменам и молодым офицерам корабля (благо майор Доббин при этом не присутствовал) всю битву при Ватерлоо и едва ли не утверждал, что Наполеон вообще не оказался бы на острове Святой Елены, если бы не он, Джоз Седли.

After leaving St. Helena he became very generous, disposing of a great quantity of ship stores, claret, preserved meats, and great casks packed with soda-water, brought out for his private delectation.	Когда отплыли с острова Святой Елены, он щедро угостил всех вином и мясными консервами из судовых запасов, а также содовой водой из больших бочонков, взятых им в дорогу для личного услаждения.
There were no ladies on board; the Major gave the pas of precedency to the civilian, so that he was the first dignitary at table, and treated by Captain Bragg and the officers of the Ramchunder with the respect which his rank warranted.	Дам на корабле не было. Майор передал право старшинства Джозу, так что тот занимал первое место за столом, и капитан Брэг и офицеры "Ремчандера" обращались с мистером Седли со всем уважением, какое подобало его рангу.
He disappeared rather in a panic during a two-days' gale, in which he had the portholes of his cabin battened down, and remained in his cot reading the Washerwoman of Finchley Common, left on board the Ramchunder by the Right Honourable the Lady Emily Hornblower, wife of the Rev. Silas Hornblower, when on their passage out to the Cape, where the Reverend gentleman was a missionary; but, for common reading, he had brought a stock of novels and plays which he lent to the rest of the ship, and rendered himself agreeable to all by his kindness and condescension.	Но вот разыгралась двухдневная буря, и Джоз с некоторой поспешностью скрылся к себе в каюту и велел заколотить досками иллюминатор. Все это время он пролежал на койке, читая "Прачку Финчлсйскои общины", оставленную на борту "Ремчандера" высокопочтенной леди Эмили Хорнблоуэр, супругой преподобного Сайлеса Хорнблоуэра, когда они совершали путь к мысу Доброй Надежды, где этот джентльмен был миссионером. Но для каждодневного чтения Джоз вез с собой запас романов и пьес, которыми снабжал всех желающих; он заслужил общую приязнь своей любезностью и обходительностью.
Many and many a night as the ship was cutting through the roaring dark sea, the moon and stars shining overhead and the bell singing out the watch, Mr. Sedley and the Major would sit on the quarter-deck of the vessel talking about home, as the Major smoked his cheroot and the civilian puffed at the hookah which his servant prepared for him.	Много, много вечеров просидели мистер Седли и майор на квартердеке, беседуя о доме, пока судно неслось вперед, разрезая бушующее темное море, а месяц и звезды сняли в небе и колокол отбивал вахты. Майор покуривал сигару, а чиновник пускал клубы дыма из кальяна, который, приготовлял ему слуга.
In these conversations it was wonderful with what perseverance and ingenuity Major Dobbin would manage to bring the talk round to the subject of Amelia and her little boy.	Просто удивительно, с каким постоянством и как искусно майор Доббин наводил разговор на Эмилию и ее маленького сына.
Jos, a little testy about his father's misfortunes and unceremonious applications to him, was soothed down by the Major, who pointed out the elder's ill fortunes and old age.	Джоз, которому немного надоели злоключения отца и его бесцеремонные просьбы о помощи, смягчался, когда майор напоминал ему о печальной судьбе его родителей и их преклонном возрасте.

He would not perhaps like to live with the old couple, whose ways and hours might not agree with those of a younger man, accustomed to different society (Jos bowed at this compliment); but, the Major pointed out, how advantageous it would be for Jos Sedley to have a house of his own in London, and not a mere bachelor's establishment as before; how his sister Amelia would be the very person to preside over it; how elegant, how gentle she was, and of what refined good manners.	Вероятно, Джозу не очень-то улыбается мысль поселиться вместе со стариками: их привычки и жизненный уклад могут не совпасть с привычками более молодого человека, вращающегося в совсем ином обществе (Джоз поклонился при этом комплименте); однако, указал майор, насколько лучше было бы для Джоза Седли, если бы он обзавелся собственным домом в Лондоне, а не устраивался по-холостяцки, как прежде! Сестра его Эмилия самое подходящее лицо, чтобы вести такой дом; как она элегантна, как мила и какие у нее прекрасные и утонченные манеры!
He recounted stories of the success which Mrs. George Osborne had had in former days at Brussels, and in London, where she was much admired by people of very great fashion; and he then hinted how becoming it would be for Jos to send Georgy to a good school and make a man of him, for his mother and her parents would be sure to spoil him.	Майор без конца рассказывал о том, каким успехом пользовалась миссис Джордж Осборн в былые дни в Брюсселе и в Лондоне, где ею восторгались люди, принадлежавшие к самым высшим светским кругам. Затем он намекнул, как мило было бы со стороны Джоза отдать Джорджи в какую-нибудь хорошую школу и сделать из него человека, потому что мать и ее родители, наверное, избалуют его.
In a word, this artful Major made the civilian promise to take charge of Amelia and her unprotected child.	Одним словом, наш хитрый майор добился от Джоза обещания принять на себя заботы об Эмилии и ее сиротке-сыне.
He did not know as yet what events had happened in the little Sedley family, and how death had removed the mother, and riches had carried off George from Amelia.	Он еще не знал, какие события произошли в маленьком семействе Седли: что смерть лишила Эмилию матери, а богатство отняло у нее Джорджа.
But the fact is that every day and always, this love-smitten and middle-aged gentleman was thinking about Mrs. Osborne, and his whole heart was bent upon doing her good.	Но одно верно: ежедневно и ежечасно этот уязвленный любовью джентльмен средних лет думал о миссис Осборн, и сердце его изнывало от желания сделать ей добро.
He coaxed, wheedled, cajoled, and complimented Jos Sedley with a perseverance and cordiality of which he was not aware himself, very likely; but some men who have unmarried sisters or daughters even, may remember how uncommonly agreeable gentlemen are to the male relations when they are courting the females; and perhaps this rogue of a Dobbin was urged by a similar hypocrisy.	Он увещал, уламывал, захваливал, задабривал Джоза Седли с упорством и сердечностью, которых, весьма возможно, и сам не замечал. По многие мужчины, у которых есть незамужние сестры или даже дочери, припомнят, как необычайно предупредительны к отцам и братьям бывают джентельмены, когда они ухаживают за дочерьми и сестрами! Быть может, и этого плута Доббина подстегивало такое же лицемерие!
The truth is, when Major Dobbin came on board the Ramchumder, very sick, and for the three days she lay in the Madras Roads, he did not begin to rally, nor did even the appearance and recognition of his old acquaintance, Mr. Sedley, on board much cheer him, until after a conversation which they had one day, as the Major was laid languidly on the deck.	Сказать по правде, майор Доббин, прибыв на борт "Ремчандера" совсем больным, в те три дня, что корабль стоял на мадрасском рейде, еще не начал поправляться. Не очень подбодрила его и встреча со старым знакомым, мистером Седли, пока между ними не произошел однажды разговор, когда майор лежал на палубе, очень вялый и слабый.

He said then he thought he was doomed; he had left a little something to his godson in his will, and he trusted Mrs. Osborne would remember him kindly and be happy in the marriage she was about to make.	Он сказал тогда, что, кажется, его смерть близка; он завещал кое-что - пустяки - своему крестнику и надеется, что миссис Осборн не станет поминать его лихом и будет счастлива в браке, в который она собирается вступить.
"Married? not the least," Jos answered; "he had heard from her: she made no mention of the marriage, and by the way, it was curious, she wrote to say that Major Dobbin was going to be married, and hoped that HE would be happy."	– Брак? Ничего подобного, - отвечал Джоз. Он получил от нее письмо, она не упоминала ни о каком браке, и, кстати, - вот любопытно! – она сообщала, будто майор Доббин собирается жениться, и выражала надежду, что он будет счастлив.
What were the dates of Sedley's letters from Europe?	От какого числа были письма, полученные Седли из Европы?
The civilian fetched them.	Джоз сходил за ними в каюту.
They were two months later than the Major's; and the ship's surgeon congratulated himself upon the treatment adopted by him towards his new patient, who had been consigned to shipboard by the Madras practitioner with very small hopes indeed; for, from that day, the very day that he changed the draught, Major Dobbin began to mend.	Они были написаны на два месяца позднее писем, полученных майором. После этого корабельный доктор поздравил себя с лечением, назначенным им своему новому пациенту, которого мадрасский врач передал ему, высказав лишь очень слабую надежду на выздоровление. Ибо с этого самого дня" с того дня, когда доктор прописал новую микстуру, майор Доббин начал поправляться.
And thus it was that deserving officer, Captain Kirk, was disappointed of his majority.	И таким-то образом прекрасный офицер, капитан Кирк, не получил майорского чина.
After they passed St. Helena, Major Dobbin's gaiety and strength was such as to astonish all his fellow passengers.	Когда корабль миновал остров Святой Елены, майор Доббин настолько повеселел и окреп, что ему изумлялись все его спутники.
He larked with the midshipmen, played single-stick with the mates, ran up the shrouds like a boy, sang a comic song one night to the amusement of the whole party assembled over their grog after supper, and rendered himself so gay, lively, and amiable that even Captain Bragg, who thought there was nothing in his passenger, and considered he was a poor-spirited feller at first, was constrained to own that the Major was a reserved but well-informed and meritorious officer.	Он проказничал с мичманами, фехтовал с помощниками капитана, бегал по вантам, как мальчишка, спел однажды вечером смешные куплеты, к восхищению всего общества, собравшегося за грогом после ужина, и стал таким жизнерадостным и милым, что даже капитан Брэг, не видевший в своем пассажире ничего особенного и считавший его сперва глуповатым малым, вынужден был признать, что майор сдержанный, но отлично образованный и достойный офицер.
"He ain't got distangy manners, dammy," Bragg observed to his first mate; "he wouldn't do at Government House, Roper, where his Lordship and Lady William was as kind to me, and shook hands with me before the whole company, and asking me at dinner to take beer with him, before the Commander-in-Chief himself; he ain't got manners, but there's something about him--" And thus Captain Bragg showed that he possessed discrimination as a man, as well as ability as a commander.	– Манеры-то у него неважные, черт возьми, -заметил Брэг старшему помощнику, - он не годится для губернаторского дома, где его милость - как и леди Уильям - был так любезен со мной, пожал мне руку перед всем обществом и за обедом, в присутствии самого главнокомандующего, предложил мне выпить с ним пива. Манеры у него не того... но все-таки в нем что-то есть. Выразив такое мнение, капитан Брэг показал, что он умеет не только командовать кораблем, но и здраво разбираться в людях.

But a calm taking place when the Ramchunder was within ten days' sail of England, Dobbin became so impatient and ill-humoured as to surprise those comrades who had before admired his vivacity and good temper.	Но вот, когда до Англии оставалось еще десять дней пути, корабль попал в штиль, и Доббин стал до того нетерпелив и раздражителен, что товарищи, лишь недавно восхищавшиеся его живостью и хорошим характером, только диву давались.
He did not recover until the breeze sprang up again, and was in a highly excited state when the pilot came on board.	Он оправился лишь тогда, когда снова подул бриз, и пришел в чрезвычайно возбужденное состояние, когда на корабль поднялся лоцман.
Good God, how his heart beat as the two friendly spires of Southampton came in sight.	Боже мой, как забилось его сердце при виде знакомых шпилей Саутгемптона!
CHAPTER LVIII	ГЛАВА LVIII
Our Friend the Major	Наш друг майор
Our Major had rendered himself so popular on board the Ramchunder that when he and Mr. Sedley descended into the welcome shore-boat which was to take them from the ship, the whole crew, men and officers, the great Captain Bragg himself leading off, gave three cheers for Major Dobbin, who blushed very much and ducked his head in token of thanks.	Наш майор завоевал себе такую популярность на борту "Ремчандера", что, когда они с мистером Седли спускались в долгожданный баркас, который должен был увезти их с корабля, весь экипаж - матросы и офицеры во главе с самим капитаном Брэгом - прокричал троекратное "ура" в честь майора Доббина, а он в ответ только густо покраснел и втянул голову в плечи.
Jos, who very likely thought the cheers were for himself, took off his gold-laced cap and waved it majestically to his friends, and they were pulled to shore and landed with great dignity at the pier, whence they proceeded to the Royal George Hotel.	Джоз, по всей вероятности, решивший, что приветствия относятся к нему, снял фуражку с золотым галуном и величественно помахал ею своим друзьям. Затем пассажиры были доставлены к пристани, где они и высадились с большим достоинством и откуда проследовали в гостиницу "Ройал Джордж".
Although the sight of that magnificent round of beef, and the silver tankard suggestive of real British home-brewed ale and porter, which perennially greet the eyes of the traveller returning from foreign parts who enters the coffee-room of the George, are so invigorating and delightful that a man entering such a comfortable snug homely English inn might well like to stop some days there, yet Dobbin began to talk about a post-chaise instantly, and was no sooner at Southampton than he wished to be on the road to London.	Хотя зрелище великолепного ростбифа и серебряного жбана, говорящего о настоящем английском эле и портере, которое неизменно ласкает взор путника, возвращающегося из чужих краев и вступающего в общий зал "Ройал Джорджа", - хотя это зрелище так отрадно и восхитительно, что всякому, кто войдет в эту уютную, тихую гостиницу, наверное, захочется провести тут несколько дней, однако Доббин сейчас же заговорил о дорожной карете и, едва очутившись в Саутгемптопе, уже стремился в Лондон.
Jos, however, would not hear of moving that evening.	Джоз, однако, не хотел и слышать о продолжении поездки в тот же вечер.
Why was he to pass a night in a post-chaise instead of a great large undulating downy feather-bed which was there ready to replace the horrid little narrow crib in which the portly Bengal gentleman had been confined during the voyage?	Чего ради он будет проводить ночь в карете, когда к его услугам широкая, мягкая, удобная пуховая постель вместо отвратительной узкой койки, в которую тучный бенгальский джентльмен втискивался во время путешествия?
He could not think of moving till his baggage was cleared, or of travelling until he could do so with his chillum.	Он и думать не может об отъезде, пока не будет досмотрен его багаж, и не поедет дальше без своего кальяна.

So the Major was forced to wait over that night, and dispatched a letter to his family announcing his arrival, entreating from Jos a promise to write to his own friends.	Таким образом, майору пришлось переждать эту ночь, и он отправил с почтой письмо родным, извещая их о своем приезде. Он и Джоза уговаривал написать его друзьям.
Jos promised, but didn't keep his promise.	Джоз пообещал, но не исполнил обещания.
The Captain, the surgeon, and one or two passengers came and dined with our two gentlemen at the inn, Jos exerting himself in a sumptuous way in ordering the dinner and promising to go to town the next day with the Major.	Капитан, врач и кое-кто из пассажиров с корабля явились в гостиницу и отобедали с нашими джентльменами. Джоз превзошел самого себя в пышности заказанного обеда и пообещал майору на следующий день отбыть с ним в столицу.
The landlord said it did his eyes good to see Mr. Sedley take off his first pint of porter.	Хозяин гостиницы заявил, что одно удовольствие смотреть, как мистер Седли пьет свою первую пинту портера.
If I had time and dared to enter into digressions, I would write a chapter about that first pint of porter drunk upon English ground.	Будь у меня время и посмей я уклониться от темы, я бы написал целую главу о первой пинте портера, выпитой на английской земле.
Ah, how good it is!	Ах, как она вкусна!
It is worth-while to leave home for a year, just to enjoy that one draught.	Стоит уехать из дому на год, чтобы потом иметь возможность насладиться этим первым глотком.
Major Dobbin made his appearance the next morning very neatly shaved and dressed, according to his wont.	На следующее утро майор Доббин вышел из своей комнаты, по обыкновению, тщательно выбритый и одетый.
Indeed, it was so early in the morning that nobody was up in the house except that wonderful Boots of an inn who never seems to want sleep; and the Major could hear the snores of the various inmates of the house roaring through the corridors as he creaked about in those dim passages.	Было еще так рано, что во всем доме никто не вставал, кроме коридорного, который, как и все его собратья, по-видимому, совсем не нуждался в сне. Поскрипывая сапогами, майор бродил по темным коридорам, слушая громкий храп разношерстных обитателей дома.
Then the sleepless Boots went shirking round from door to door, gathering up at each the Bluchers, Wellingtons, Oxonians, which stood outside.	Затем появился бессонный коридорный и зашмыгал от одной двери к другой, собирая блюхеры, веллингтоны, оксфорды и всякого другого рода обувь, выставленную наружу.
Then Jos's native servant arose and began to get ready his master's ponderous dressing apparatus and prepare his hookah; then the maidservants got up, and meeting the dark man in the passages, shrieked, and mistook him for the devil.	Затем поднялся туземец-слуга Джоза и начал приводить в готовность тяжеловесный аппарат хозяйского туалета и неизменный кальян. Затем встали горничные и, встретясь в коридоре с чернолицым человеком, подняли визг, так как приняли его за черта.
He and Dobbin stumbled over their pails in the passages as they were scouring the decks of the Royal George.	Доббин и индус спотыкались о ведра, пока горничные драили палубы "Ройал Джорджа".
When the first unshorn waiter appeared and unbarred the door of the inn, the Major thought that the time for departure was arrived, and ordered a post-chaise to be fetched instantly, that they might set off.	Когда же появился первый взъерошенный лакей и снял засовы с входных дверей гостиницы, майор решил, что пора пускаться в путь, и велел немедленно подавать карету.

He then directed his steps to Mr. Sedley's room and opened the curtains of the great large family bed wherein Mr. Jos was snoring.	Затем он направился в комнату мистера Седли и раздвинул полог большой широкой двуспальной кровати, с которой доносился храп мистера Джоза.
"Come, up! Sedley," the Major said, "it's time to be off; the chaise will be at the door in half an hour."	– Вставайте, Седли! – крикнул майор. – Пора ехать, карета будет подана через полчаса!
Jos growled from under the counterpane to know what the time was; but when he at last extorted from the blushing Major (who never told fibs, however they might be to his advantage) what was the real hour of the morning, he broke out into a volley of bad language, which we will not repeat here, but by which he gave Dobbin to understand that he would jeopardy his soul if he got up at that moment, that the Major might go and be hanged, that he would not travel with Dobbin, and that it was most unkind and ungentlemanlike to disturb a man out of his sleep in that way; on which the discomfited Major was obliged to retreat, leaving Jos to resume his interrupted slumbers.	Из-под пуховика раздалось глухое ворчанье: это Джоз спрашивал, который час. Вырвав наконец из уст покрасневшего майора (тот никогда не лгал, даже если это было ему выгодно) признание относительно действительного положения часовых стрелок, Джоз разразился градом ругательств, которых мы не будем здесь повторять. При помощи их мистер Седли дал понять Доббину, что он, Джоз, будет проклят, если встанет в такую рань, что майор может убираться ко всем чертям, что он не желает ехать с ним и что чрезвычайно невежливо и не по-джентльменски беспокоить человека и будить его без всякой надобности. После этого майору пришлось отступить в замешательстве, оставив Джоза продолжать свой прерванный сон.
The chaise came up presently, and the Major would wait no longer.	Тем временем подъехала карета, и майор не стал больше дожидаться.
If he had been an English nobleman travelling on a pleasure tour, or a newspaper courier bearing dispatches (government messages are generally carried much more quietly), he could not have travelled more quickly.	Будь Доббин английским аристократом, путешествующим ради собственного удовольствия, или журналистом, везущим срочные депеши (правительственные указы обычно перевозятся с значительно меньшей спешкой), он и тогда не мог бы ехать быстрее.
The post-boys wondered at the fees he flung amongst them.	Форейторы дивились размерам чаевых, которые майор раздавал им.
How happy and green the country looked as the chaise whirled rapidly from mile-stone to mile-stone, through neat country towns where landlords came out to welcome him with smiles and bows; by pretty roadside inns, where the signs hung on the elms, and horses and waggoners were drinking under the chequered shadow of the trees; by old halls and parks; rustic hamlets clustered round ancient grey churches--and through the charming friendly English landscape.	Какой веселой и зеленой казалась местность, по которой карета неслась от одного дорожного столба к другому, через чистенькие провинциальные городки, где хозяева гостиниц выходили на улицу, приветствуя Доббина улыбками и поклонами; мимо хорошеньких придорожных харчевен, где вывески висели на вязах, а лошади и возчики пили под их узорчатой тенью; мимо старинных замков и парков; мимо скромных деревушек, жмущихся к древним серым церквам. Ах, этот милый, приветливый английский пейзаж!
Is there any in the world like it?	Есть ли что-нибудь в мире, подобное ему?
To a traveller returning home it looks so kind--it seems to shake hands with you as you pass through it.	Путешественника, возвращающегося домой, он встречает так ласково - он словно пожимает вам руку, когда вы проноситесь мимо.
Well, Major Dobbin passed through all this from Southampton to London, and without noting much beyond the milestones along the road.	Однако майор Доббин промчался от Саутгемптона до Лондона, ничего почти не замечая по дороге, кроме дорожных столбов.