Ярмарка тщеславия - английский и русский параллельные тексты

Теккерей Уильям Мейкпис

The tender parts of "Don Juan" awakened in her raptures so exquisite that she would ask herself when she went to say her prayers of a night whether it was not wicked to feel so much delight as that with which "Vedrai Carino" and "Batti Batti" filled her gentle little bosom?	Нежные арии Дон-Жуана пробуждали в ней столь дивные восторги, что она, становясь на молитву перед отходом ко сну, задавалась вопросом: не грех ли чувствовать такое упоение, каким переполнялось ее кроткое сердечко, когда она слушала "Vedrai Carino" или "Balti Batti"?
But the Major, whom she consulted upon this head, as her theological adviser (and who himself had a pious and reverent soul), said that for his part, every beauty of art or nature made him thankful as well as happy, and that the pleasure to be had in listening to fine music, as in looking at the stars in the sky, or at a beautiful landscape or picture, was a benefit for which we might thank Heaven as sincerely as for any other worldly blessing.	Но майор, к которому обратилась она по этому поводу, как к своему советнику по богословским вопросам (сам он был человеком благочестивым и набожным), сказал Эмилии, что его лично всякая красота в искусстве и в природе исполняет не только счастья, но и благодарности и что удовольствие, получаемое от прекрасной музыки, как и при созерцании звезд на небе или красивого пейзажа и картины, составляет благо, за которое мы должны благодарить небо столь же искренне, как и за всякие иные земные дары.
And in reply to some faint objections of Mrs. Amelia's (taken from certain theological works like the Washerwoman of Finchley Common and others of that school, with which Mrs. Osborne had been furnished during her life at Brompton) he told her an Eastern fable of the Owl who thought that the sunshine was unbearable for the eyes and that the Nightingale was a most overrated bird.	И в ответ на кое-какие слабые возражения миссис Эмилии (почерпнутые из теологических трудов, вроде "Прачки Финчлейской общины" и других произведений той же школы, каковыми миссис Осборн снабжали во время ее жизни в Бромптоне) Доббин рассказал ей восточную басню о филине, который считал, что солнечный свет невыносим для глаз и что соловья сильно переоценивают.
"It is one's nature to sing and the other's to hoot," he said, laughing, "and with such a sweet voice as you have yourself, you must belong to the Bulbul faction."	– Одним свойственно петь, другим ухать, - сказал он, смеясь, - но вам с таким сладким голоском, конечно, подобает быть среди соловьев!
I like to dwell upon this period of her life and to think that she was cheerful and happy.	Я с удовольствием останавливаюсь на этой поре ее жизни, и мне приятно думать, что Эмми была весела и довольна.
You see, she has not had too much of that sort of existence as yet, and has not fallen in the way of means to educate her tastes or her intelligence.	Ведь до сих пор ей почти не приходилось вести такую жизнь, а окружавшая ее обстановка мало содействовала развитию в ней ума и вкуса.
She has been domineered over hitherto by vulgar intellects.	До последнего времени ее подавляли вульгарные умы.
It is the lot of many a woman.	Таков жребий многих женщин.
And as every one of the dear sex is the rival of the rest of her kind, timidity passes for folly in their charitable judgments; and gentleness for dulness; and silence--which is but timid denial of the unwelcome assertion of ruling folks, and tacit protestantism--above all, finds no mercy at the hands of the female Inquisition.	И так как каждая особа прекрасного пола -соперница всех других себе подобных, то в их милостивом суждении робость выдается за недомыслие, а доброта за тупость: суровее же всего инквизиторши осуждают молчание, которое есть не что иное, как безмолвный протест, робкое отрицание несносного апломба власть имущих.

Thus, my dear and civilized reader, if you and I were to find ourselves this evening in a society of greengrocers, let us say, it is probable that our conversation would not be brilliant; if, on the other hand, a greengrocer should find himself at your refined and polite tea-table, where everybody was saying witty things, and everybody of fashion and repute tearing her friends to pieces in the most delightful manner, it is possible that the stranger would not be very talkative and by no means interesting or interested.	Точно так же, мой дорогой и образованный читатель, окажись мы с вами сегодня вечером, скажем, в обществе зеленщиков, едва ли наша беседа блистала бы остроумием. И с другой стороны, окажись зеленщик за вашим изысканным и просвещенным чайным столом, где каждый говорит умные вещи, а каждая светская и именитая дама грациозно обливает грязью своих подруг, возможно, что этот чужак также не отличался бы особой разговорчивостью и никого не заинтересовал бы, да и сам никем бы не заинтересовался.
And it must be remembered that this poor lady had never met a gentleman in her life until this present moment.	Кроме того, надо вспомнить, что бедняжка Эмилия до сих пор не встречалась с настоящими джентльменами.
Perhaps these are rarer personages than some of us think for.	Может быть, эта разновидность человеческого рода попадается реже, чем кажется на первый взгляд.
Which of us can point out many such in his circle--men whose aims are generous, whose truth is constant, and not only constant in its kind but elevated in its degree; whose want of meanness makes them simple; who can look the world honestly in the face with an equal manly sympathy for the great and the small?	Кто из нас найдет среди своих знакомых много людей, чьи цели благородны, чья честность неизменна, и не только неизменна в себе самой, но и является честностью высшего порядка; людей, которых отсутствие подлости делает простыми; людей, которые могут прямо смотреть в лицо всем, с одинаковой мужественной приязнью к великим и к малым?
We all know a hundred whose coats are very well made, and a score who have excellent manners, and one or two happy beings who are what they call in the inner circles, and have shot into the very centre and bull's-eye of the fashion; but of gentlemen how many?	Все мы знаем сотни людей, у которых отлично сшиты сюртуки, десятка два, обладающих отличными манерами, и одного или двух счастливцев, которые вращаются, так сказать, в избранных кругах и сумели оказаться в самом центре фешенебельного мира, - но сколько в их числе настоящих джентльменов?
Let us take a little scrap of paper and each make out his list.	Давайте возьмем клочок бумаги, и каждый пусть составит список!
My friend the Major I write, without any doubt, in mine.	В свой список я без всяких колебаний заношу моего друга майора.
He had very long legs, a yellow face, and a slight lisp, which at first was rather ridiculous. But his thoughts were just, his brains were fairly good, his life was honest and pure, and his heart warm and humble.	У него были очень длинные ноги и желтое лицо, и он немного пришепетывал, отчего при первом знакомстве казался чуть-чуть смешным, но судил он о жизни здраво, голова у него работала исправно, жизнь он вел честную и чистую, а сердце имел горячее и кроткое.
He certainly had very large hands and feet, which the two George Osbornes used to caricature and laugh at; and their jeers and laughter perhaps led poor little Emmy astray as to his worth.	Конечно, у него были очень большие руки и ноги, над чем много смеялись оба Джорджа Осборна, любившие изображать Доббина в карикатурном виде. Их насмешки, возможно, мешали бедной маленькой Эмилии оценить майора по достоинству.
But have we not all been misled about our heroes and changed our opinions a hundred times?	Но разве мы все не заблуждались насчет своих героев и не меняли своих мнений сотни раз?

Emmy, in this happy time, found that hers underwent a very great change in respect of the merits of the Major.	Эмми в это счастливое время убедилась, что ее мнение о Доббине изменилось очень сильно.
Perhaps it was the happiest time of both their lives, indeed, if they did but know it--and who does?	Пожалуй, это было самое счастливое время в жизни обоих, но едва ли они это сознавали.
Which of us can point out and say that was the culmination--that was the summit of human joy?	Кто из нас может вспомнить какую-нибудь минуту в своей жизни и сказать, что это -кульминационная точка, вершина человеческой радости?
But at all events, this couple were very decently contented, and enjoyed as pleasant a summer tour as any pair that left England that year.	Но, во всяком случае, эти двое были довольны и наслаждались веселой летней поездкой не меньше, чем всякая другая чета, покинувшая Англию в том году.
Georgy was always present at the play, but it was the Major who put Emmy's shawl on after the entertainment; and in the walks and excursions the young lad would be on ahead, and up a tower-stair or a tree, whilst the soberer couple were below, the Major smoking his cigar with great placidity and constancy, whilst Emmy sketched the site or the ruin.	Джорджи всегда ходил с ними в театр, но после представления на Эмми набрасывал шаль майор. А во время прогулок мальчуган убегал вперед и взбирался то на какую-нибудь башню, то на дерево, в то время как Эмми с майором спокойно оставались внизу: он невозмутимо покуривал сигару, она срисовывала пейзаж или развалины.
It was on this very tour that I, the present writer of a history of which every word is true, had the pleasure to see them first and to make their acquaintance.	Именно во время этого путешествия я, автор настоящей повести, в которой каждое слово -правда, имел удовольствие впервые увидеть их и познакомиться с ними.
It was at the little comfortable Ducal town of Pumpernickel (that very place where Sir Pitt Crawley had been so distinguished as an attache; but that was in early early days, and before the news of the Battle of Austerlitz sent all the English diplomatists in Germany to the right about) that I first saw Colonel Dobbin and his party.	Полковника Доббина и его спутников я встретил впервые в уютном великогерцогском городке Пумперникеле (том самом, где сэр Питт Кроули когда-то блистал в качестве атташе, но то было в стародавние дни, еще до того, как известие о битве при Аустерлице обратило в бегство всех английских дипломатов, бывших в Германии).
They had arrived with the carriage and courier at the Erbprinz Hotel, the best of the town, and the whole party dined at the table d'hote.	Они прибыли в карете с переводчиком-проводником, остановились в отеле "Erbprinz" {"Наследный принц" (нем.).}, лучшем в городе, и обедали за табльдотом.
Everybody remarked the majesty of Jos and the knowing way in which he sipped, or rather sucked, the Johannisberger, which he ordered for dinner.	Все обратили внимание на величественную осанку Джоза и на то, как он с видом знатока потягивал, или вернее, посасывал иоганисбергер, заказанный к обеду.
The little boy, too, we observed, had a famous appetite, and consumed schinken, and braten, and kartoffeln, and cranberry jam, and salad, and pudding, and roast fowls, and sweetmeats, with a gallantry that did honour to his nation.	У маленького мальчика был тоже, как мы заметили, отменный аппетит, и с отвагой, делавшей честь его нации, он уплетал Schinken, Braten, Kartoffeln {Ветчину, жаркое, картофель (нем.).}, клюквенное варенье, салат, пудинги, жареных цыплят и печенку.

After about fifteen dishes, he concluded the repast with dessert, some of which he even carried out of doors, for some young gentlemen at table, amused with his coolness and gallant free-and-easy manner, induced him to pocket a handful of macaroons, which he discussed on his way to the theatre, whither everybody went in the cheery social little German place.	После пятнадцатого, кажется, блюда, он закончил обед десертом, часть которого даже унес с собой. Дело в том, что какие-то юнцы за столом потешались над хладнокровием мальчугана и его смелыми и независимыми манерами и посоветовали ему сунуть себе в карман горсть миндального печенья, каковое он и грыз по дороге в театр, куда ходили все обитатели этого веселого немецкого городка.
The lady in black, the boy's mamma, laughed and blushed, and looked exceedingly pleased and shy as the dinner went on, and at the various feats and instances of espieglerie on the part of her son.	Дама в черном, мать мальчика, смеялась, краснела и, по-видимому, была чрезвычайно довольна, хотя и взирала на выходки своего сына с некоторым смущением.
The Colonel--for so he became very soon afterwards--I remember joked the boy with a great deal of grave fun, pointing out dishes which he hadn't tried, and entreating him not to baulk his appetite, but to have a second supply of this or that.	Я помню, что полковник - он весьма скоро потом был произведен в этот чин - подшучивал над мальчиком и с самым серьезным видом дразнил его, указывая на те блюда, которых тот еще не пробовал, и умоляя не сдерживать своего аппетита, а брать по второй порции.
It was what they call a gast-rolle night at the Royal Grand Ducal Pumpernickelisch Hof--or Court theatre--and Madame Schroeder Devrient, then in the bloom of her beauty and genius, performed the part of the heroine in the wonderful opera of Fidelio.	В тот вечер в великогерцогском пумперникельском придворном театре шел так называемый гастрольный спектакль, и мадам Шредер-Девриен, тогда еще в расцвете красоты и таланта, исполняла роль героини в изумительной опере "Фиделио".
From our places in the stalls we could see our four friends of the table d'hote in the loge which Schwendler of the Erbprinz kept for his best guests, and I could not help remarking the effect which the magnificent actress and music produced upon Mrs. Osborne, for so we heard the stout gentleman in the mustachios call her.	Из кресел партера мы видели четырех своих друзей по табльдоту в ложе, которую владелец отеля "Erbprinz", Швендлер, абонировал для самых почетных своих постояльцев. И я не мог не заметить, какое впечатление производили чудесная актриса и музыка на миссис Осборн - так называл ее, как мы слышали, полный джентльмен с усами.
During the astonishing Chorus of the Prisoners, over which the delightful voice of the actress rose and soared in the most ravishing harmony, the English lady's face wore such an expression of wonder and delight that it struck even little Fipps, the blase attache, who drawled out, as he fixed his glass upon her,	Во время замечательного хора пленников, над которым прелестный голос певицы взлетал и парил в восхитительной гармонии, на лице у английской леди появилось выражение такого изумления и восторга, что даже этот циник-атташе, маленький Фипс, который разглядывал ее в бинокль, удивленно просюсюкал:
"Gayd, it really does one good to see a woman caypable of that stayt of excaytement."	– Божже мой, право приэттно видеть женщину, спэссобную нэ таккие чюсства!
And in the Prison Scene, where Fidelio, rushing to her husband, cries,	А в сцене в тюрьме, где Фиделио, бросаясь к своему супругу, восклицает:
"Nichts, nichts, mein Florestan," she fairly lost herself and covered her face with her handkerchief.	"Nichts, nichts, mein Florestan" {Ничего, ничего, мой Флорестан (нем.).}, Эмилия, позабыв обо всем на свете, даже закрывала лицо носовым платочком.

Every woman in the house was snivelling at the time, but I suppose it was because it was predestined that I was to write this particular lady's memoirs that I remarked her.	В эту минуту все женщины в театре всхлипывали, но, - вероятно, потому, что мне было суждено написать биографию именно этой леди, - я обратил внимание только на нее.
The next day they gave another piece of Beethoven, Die Schlacht bei Vittoria.	На следующий день шла другая вещь Бетховена - "Die Schlacht bei Vittoria" {"Битва при Виттории" (нем.).}.
Malbrook is introduced at the beginning of the performance, as indicative of the brisk advance of the French army.	В начале пьесы вводится песенка про Мальбрука - намек на стремительное продвижение французской армии.
Then come drums, trumpets, thunders of artillery, and groans of the dying, and at last, in a grand triumphal swell,	Затем - барабаны, трубы, гром артиллерии, стоны умирающих, и, наконец, торжественно и мощно звучит
"God Save the King" is performed.	"God save the King" {"Боже, храни короля" (англ.).}.
There may have been a score of Englishmen in the house, but at the burst of that beloved and well-known music, every one of them, we young fellows in the stalls, Sir John and Lady Bullminster (who had taken a house at Pumpernickel for the education of their nine children), the fat gentleman with the mustachios, the long Major in white duck trousers, and the lady with the little boy upon whom he was so sweet, even Kirsch, the courier in the gallery, stood bolt upright in their places and proclaimed themselves to be members of the dear old British nation.	В зале было десятка два англичан, не больше, но при звуках этой любимой и знакомой мелодии все они - мы, молодежь в креслах партера, сэр Джон и леди Булминстер (нанявшие в Пумперникеле дом для воспитания своих девятерых детей), толстый джентльмен с усами, долговязый майор в белых парусиновых брюках и леди с маленьким мальчиком, которых майор так ласково опекал, даже проводник Кирш, сидевший на галерее, - все поднялись со своих мест и встали навытяжку, утверждая свою принадлежность к милой старой британской нации.
As for Tapeworm, the Charge d'Affaires, he rose up in his box and bowed and simpered, as if he would represent the whole empire.	А Солитер, charge d'affaires {Поверенный в делах (франц.).}, встал во весь рост и раскланивался и улыбался так, словно представлял всю империю.
Tapeworm was nephew and heir of old Marshal Tiptoff, who has been introduced in this story as General Tiptoff, just before Waterloo, who was Colonel of the --th regiment in which Major Dobbin served, and who died in this year full of honours, and of an aspic of plovers' eggs; when the regiment was graciously given by his Majesty to Colonel Sir Michael O'Dowd, K.C.B. who had commanded it in many glorious fields.	Солитер был племянником и наследником старого маршала Типтофа, появлявшегося в этой книге незадолго перед битвой при Ватерлоо под именем генерала Типтофа, командира *** полка, в котором служил майор Доббин, - осыпанный почестями, он умер в том же году, поев заливного с Куликовыми яйцами. После смерти генерала его величество всемилостивейше препоручил полк полковнику сэру Майклу О'Дауду, кавалеру ордена Бани, который уже командовал этим полком во многих славных сражениях.
Tapeworm must have met with Colonel Dobbin at the house of the Colonel's Colonel, the Marshal, for he recognized him on this night at the theatre, and with the utmost condescension, his Majesty's minister came over from his own box and publicly shook hands with his new-found friend.	Солитер, должно быть, встречался с полковником Доббином в доме маршала, полкового командира полковника, потому что узнал его в тот вечер в театре. И вот представитель его величества проявил необычайную благосклонность: он вышел из ложи и публично обменялся рукопожатием со своим новообретенным знакомым.

"Look at that infernal sly-boots of a Tapeworm," Fipps whispered, examining his chief from the stalls.	– Взгляните-ка на этого чертова хитреца Солитера, - шепнул Фипс, наблюдавший за своим начальником из кресел.
"Wherever there's a pretty woman he always twists himself in."	– Чуть где-нибудь появится хорошенькая женщина, он тотчас туда втирается.
And I wonder what were diplomatists made for but for that?	Но скажите, для чего же иного и созданы дипломаты?
"Have I the honour of addressing myself to Mrs. Dobbin?" asked the Secretary with a most insinuating grin.	– Не имею ли я чести обращаться к миссис Доббин? – спросил посол с обворожительной улыбкой.
Georgy burst out laughing and said,	Джорджи громко расхохотался и воскликнул:
"By Jove, that was a good 'un."	– Вот это здорово, честное слово!
Emmy and the Major blushed: we saw them from the stalls.	Эмми и майор густо покраснели (мы видели их из первых рядов партера).
"This lady is Mrs. George Osborne," said the Major, "and this is her brother, Mr. Sedley, a distinguished officer of the Bengal Civil Service: permit me to introduce him to your lordship."	– Эта леди - миссис Джордж Осборн, - сказал майор, - а это ее брат, мистер Седли, выдающийся чиновник бенгальской гражданской службы. Позвольте мне представить его вашей милости.
My lord nearly sent Jos off his legs with the most fascinating smile.	Милорд совершенно сразил Джоза, удостоив его любезнейшей улыбки.
"Are you going to stop in Pumpernickel?" he said.	– Вы намерены пожить в Пумперникеле? – спросил он.
"It is a dull place, but we want some nice people, and we would try and make it SO agreeable to you.	– Скучное место! Но нам нужны светские люди, и мы постараемся, чтобы вы провели здесь время как можно приятнее.
Mr.--Ahum--Mrs.--Oho.	Мистер... кха-кха... миссис... гм-гм!
I shall do myself the honour of calling upon you to-morrow at your inn."	Буду иметь честь навестить вас завтра в вашей гостинице.
And he went away with a Parthian grin and glance which he thought must finish Mrs. Osborne completely.	И он удалился с парфянской улыбкой и взглядом, которые, по его убеждению, должны были убить миссис Осборн наповал.
The performance over, the young fellows lounged about the lobbies, and we saw the society take its departure.	По окончании представления мы столпились в вестибюле и видели, как общество разъезжалось.
The Duchess Dowager went off in her jingling old coach, attended by two faithful and withered old maids of honour, and a little snuffy spindle-shanked gentleman in waiting, in a brown jasey and a green coat covered with orders--of which the star and the grand yellow cordon of the order of St. Michael of Pumpernickel were most conspicuous.	Вдовствующая герцогиня уехала в своей дребезжащей старой колымаге, в сопровождении двух верных сморщенных старушек фрейлин и маленького, засыпанного нюхательным табаком камергера на журавлиных ножках, в коричневом паричке и зеленом мундире, покрытом орденами, среди которых ярче всего сияла звезда и широкая желтая лента ордена св. Михаила Пумперникельского.
The drums rolled, the guards saluted, and the old carriage drove away.	Пророкотали барабаны, гвардия отдала честь, и старый рыдван укатил.

Then came his Transparency the Duke and Transparent family, with his great officers of state and household.	Затем появились его лучезарность герцог и все лучезарное семейство в окружении главных должностных лиц государства.
He bowed serenely to everybody.	Герцог благосклонно кланялся всем.
And amid the saluting of the guards and the flaring of the torches of the running footmen, clad in scarlet, the Transparent carriages drove away to the old Ducal schloss, with its towers and pinacles standing on the schlossberg.	Гвардия снова отдала честь, ярко вспыхнули факелы в руках скороходов, одетых во все красное, и лучезарные кареты покатили к старому герцогскому дворцу, венчавшему своими башнями и шпилями гору Шлоссберг.
Everybody in Pumpernickel knew everybody.	В Пумперникеле все знали друг друга.
No sooner was a foreigner seen there than the Minister of Foreign Affairs, or some other great or small officer of state, went round to the Erbprinz and found out the name of the new arrival.	Не успевал там появиться иностранец, как уже министр иностранных дел или какое-нибудь другое крупное или мелкое должностное лицо ехали в отель "Erbprinz" и осведомлялись об имени вновь прибывших.
We watched them, too, out of the theatre.	Итак, мы наблюдали за разъездом из театра.
Tapeworm had just walked off, enveloped in his cloak, with which his gigantic chasseur was always in attendance, and looking as much as possible like Don Juan.	Солитер отправился домой пешком, закутавшись в плащ, с которым всегда стоял наготове его огромный лакей, и как нельзя более похожий на Дон-Жуана.
The Prime Minister's lady had just squeezed herself into her sedan, and her daughter, the charming Ida, had put on her calash and clogs; when the English party came out, the boy yawning drearily, the Major taking great pains in keeping the shawl over Mrs. Osborne's head, and Mr. Sedley looking grand, with a crush opera-hat on one side of his head and his hand in the stomach of a voluminous white waistcoat.	Супруга премьер-министра только что втиснулась в свой портшез, а ее дочь, очаровательная Ида, только что надела капор и деревянные калошки, когда к подъезду направилась знакомая нам компания англичан. Мальчик зевал, майор старался приладить шаль на голове миссис Осборн, а мистер Седли шел, заломив набекрень парадный шапокляк и заложив руки за борт объемистого белого жилета.
We took off our hats to our acquaintances of the table d'hote, and the lady, in return, presented us with a little smile and a curtsey, for which everybody might be thankful.	Мы сняли шляпы и раскланялись со своими знакомыми по табльдоту, и леди в ответ наградила нас милой улыбкой и реверансом, которые у кого угодно вызвали бы чувство благодарности.
The carriage from the inn, under the superintendence of the bustling Mr. Kirsch, was in waiting to convey the party; but the fat man said he would walk and smoke his cigar on his way homewards, so the other three, with nods and smiles to us, went without Mr. Sedley, Kirsch, with the cigar case, following in his master's wake.	Гостиничная карета под надзором хлопотливого мистера Кирша ждала у театра, чтобы отвезти всю компанию домой. Но толстяк заявил, что пойдет пешком и по дороге выкурит сигару. Остальные трое, посылая нам поклоны и улыбки, уехали без мистера Седли. Кирш, с сигарным ящиком под мышкой, последовал за своим хозяином.
We all walked together and talked to the stout gentleman about the agremens of the place.	Мы все пошли вместе и завели с тучным джентльменом беседу об agrements {Развлечениях (франц.).} городка.
It was very agreeable for the English. There were shooting-parties and battues; there was a plenty of balls and entertainments at the hospitable Court; the society was generally good; the theatre excellent; and the living cheap.	Для англичан здесь много интересного и приятного: устраиваются охотничьи выезды и облавы; гостеприимный двор постоянно дает балы и вечера; общество, в общем, хорошее; театр отличный, а жизнь дешева.

"And our Minister seems a most delightful and affable person," our new friend said.	– А наш посланник, видимо, чрезвычайно любезный и обходительный человек, - сказал наш новый знакомый.
"With such a representative, and--and a good medical man, I can fancy the place to be most eligible.	– При таком представителе и... и хорошем враче, пожалуй, это местечко нам подойдет.
Good-night, gentlemen."	Спокойной ночи, джентльмены!
And Jos creaked up the stairs to bedward, followed by Kirsch with a flambeau.	И под Джозом затрещали ступеньки лестницы, ведшей к его опочивальне, куда он и проследовал в сопровождении Кирша со светильником.
We rather hoped that nice-looking woman would be induced to stay some time in the town.	А мы уже мечтали о том, что его хорошенькая сестра соблазнится подольше пробыть в этом городе.
CHAPTER LXIII	Глава LXIIII
In Which We Meet an Old Acquaintance	в которой мы встречаемся со старой знакомой
Such polite behaviour as that of Lord Tapeworm did not fail to have the most favourable effect upon Mr. Sedley's mind, and the very next morning, at breakfast, he pronounced his opinion that Pumpernickel was the pleasantest little place of any which he had visited on their tour.	Столь отменная любезность со стороны лорда Солитера произвела, разумеется, самое благоприятное впечатление на мистера Седли, и на следующее же утро за завтраком Джоз высказал мнение, что Пумперникель лучшее из всех местечек, которые они посетили за время своего путешествия.
Jos's motives and artifices were not very difficult of comprehension, and Dobbin laughed in his sleeve, like a hypocrite as he was, when he found, by the knowing air of the civilian and the offhand manner in which the latter talked about Tapeworm Castle and the other members of the family, that Jos had been up already in the morning, consulting his travelling Peerage.	Уразуметь мотивы и уловки Джоза было нетрудно, и лицемер Доббин тихонько посмеивался, догадавшись по глубокомысленному виду бывшего коллектора и по уверенности, с какой тот разглагольствовал о замке Солитеров и о других членах этой фамилии, что Джоз еще рано утром успел заглянуть в "Книгу пэров", которую повсюду возил с собой.
Yes, he had seen the Right Honourable the Earl of Bagwig, his lordship's father; he was sure he had, he had met him at--at the Levee--didn't Dob remember? and when the Diplomatist called on the party, faithful to his promise, Jos received him with such a salute and honours as were seldom accorded to the little Envoy.	Да, он встречался с высокопочтенным графом Бэгуигом, отцом его милости. Наверное, встречался - он видал его... на высочайшем выходе... Разве Доб не помнит этого? И когда посланник, верный своему обещанию, явился к ним с визитом, Джоз принял его с такими почестями и поклонами, какие редко выпадали на долю этого заштатного дипломата.
He winked at Kirsch on his Excellency's arrival, and that emissary, instructed before-hand, went out and superintended an entertainment of cold meats, jellies, and other delicacies, brought in upon trays, and of which Mr. Jos absolutely insisted that his noble guest should partake.	По прибытии его превосходительства Джоз мигнул Киршу, и тот, заранее получив инструкции, вышел распорядиться, чтобы подали угощение в виде холодных закусок, заливных и прочих деликатесов, которые и внесли в комнату на подносах и которые Джоз стал настоятельно предлагать вниманию своего благородного гостя.

Tapeworm, so long as he could have an opportunity of admiring the bright eyes of Mrs. Osborne (whose freshness of complexion bore daylight remarkably well) was not ill pleased to accept any invitation to stay in Mr. Sedley's lodgings; he put one or two dexterous questions to him about India and the dancing-girls there; asked Amelia about that beautiful boy who had been with her; and complimented the astonished little woman upon the prodigious sensation which she had made in the house; and tried to fascinate Dobbin by talking of the late war and the exploits of the Pumpernickel contingent under the command of the Hereditary Prince, now Duke of Pumpernickel.	Солитер готов был задержаться у них на любых условиях, лишь бы иметь возможность вдоволь полюбоваться на ясные глазки миссис Осборн (ее свежее личико удивительно хорошо переносило дневной свет). Он задал Джозу два-три ловких вопроса об Индии и тамошних танцовщицах, спросил у Эмилии, кто этот красивый мальчик, который был с нею, поздравил изумленную маленькую женщину с той сенсацией, которую произвело ее появление в театре, и пытался обворожить Доббина, заговорив о последней войне и о подвигах пумперникельского отряда под командой наследного принца, ныне герцога Пумперникельского.
Lord Tapeworm inherited no little portion of the family gallantry, and it was his happy belief that almost every woman upon whom he himself cast friendly eyes was in love with him.	Лорд Солитер унаследовал немалую толику фамильной галантности и искренне верил, что каждая женщина, на которую ему угодно было бросить любезный взгляд, уже влюблена в него.
He left Emmy under the persuasion that she was slain by his wit and attractions and went home to his lodgings to write a pretty little note to her.	Он расстался с Эмми вполне убежденный, что сразил ее своим остроумием и прочими чарами, и отправился к себе домой, чтобы написать ей любовную записочку.
She was not fascinated, only puzzled, by his grinning, his simpering, his scented cambric handkerchief, and his high-heeled lacquered boots.	Но Эмми не была очарована, ее лишь озадачили его улыбочки, хихиканье, его надушенный батистовый носовой платочек и лакированные сапоги на высоких каблуках.
She did not understand one-half the compliments which he paid; she had never, in her small experience of mankind, met a professional ladies' man as yet, and looked upon my lord as something curious rather than pleasant; and if she did not admire, certainly wondered at him.	Она не поняла и половины его комплиментов. При своем малом знании людей она никогда еще не встречала профессионального дамского угодника и потому смотрела на милорда как на нечто скорее курьезное, чем приятное, и если не восхищалась им, то уж, наверное, изумлялась, на него глядя.
Jos, on the contrary, was delighted.	Зато Джоз был в полном восторге.
"How very affable his Lordship is," he said;	– Как приветлив милорд! – говорил он.
"How very kind of his Lordship to say he would send his medical man!	– Как было любезно со стороны милорда обещать прислать мне своего врача!
Kirsch, you will carry our cards to the Count de Schlusselback directly; the Major and I will have the greatest pleasure in paying our respects at Court as soon as possible.	Кирш, сейчас же отвезите наши карточки графу де Шлюссельбаку. Мы с майором будем иметь величайшее удовольствие как можно скорее засвидетельствовать наше почтение при дворе.
Put out my uniform, Kirsch--both our uniforms.	Достаньте мой мундир, Кирш!.. Обоим нам мундиры!
It is a mark of politeness which every English gentleman ought to show to the countries which he visits to pay his respects to the sovereigns of those countries as to the representatives of his own."	Свидетельствовать свое почтение иностранным государям, как и представителям своей родины за границей, - это знак вежливости, которую обязан проявлять в посещаемых им странах всякий английский джентльмен!

When Tapeworm's doctor came, Doctor von Glauber, Body Physician to H.S.H. the Duke, he speedily convinced Jos that the Pumpernickel mineral springs and the Doctor's particular treatment would infallibly restore the Bengalee to youth and slimness.	Когда явился врач, присланный Солитером, -доктор фон Глаубер, лейб-медик его высочества герцога, - он быстро убедил Джоза в том, что минеральные источники Пумперникеля и специальное лечение, применяемое доктором, непременно возвратят бенгальцу молодость и стройность фигуры.
"Dere came here last year," he said, "Sheneral Bulkeley, an English Sheneral, tvice so pic as you, sir.	– Ф прошлый год, - рассказывал он, - к нам приехаль генераль Бюлькли, английский генераль, два раз так тольсты, как ви, сэр.
I sent him back qvite tin after tree months, and he danced vid Baroness Glauber at the end of two."	Я послаль его домой софсем тонкий через три месяц, а через два он уже танцеваль з баронесс Глаубер!
Jos's mind was made up; the springs, the Doctor, the Court, and the Charge d'Affaires convinced him, and he proposed to spend the autumn in these delightful quarters.	Решение было принято: источники, доктор, двор и charge d'affaies убедили Джоза, и он предложил провести осень в этой восхитительной местности.
And punctual to his word, on the next day the Charge d'Affaires presented Jos and the Major to Victor Aurelius XVII, being conducted to their audience with that sovereign by the Count de Schlusselback, Marshal of the Court.	Верный своему слову, charge d'affaires на следующий же день представил Джоза и майора Виктору Аврелию XVII; на аудиенцию к этому монарху их провожал граф де Шлгоссельбак, министр двора.
They were straightway invited to dinner at Court, and their intention of staying in the town being announced, the politest ladies of the whole town instantly called upon Mrs. Osborne; and as not one of these, however poor they might be, was under the rank of a Baroness, Jos's delight was beyond expression.	Они тут же получили приглашение на придворный обед, а когда стало известно их намерение прожить в городе подольше, то самые светские дамы столицы немедленно явились с визитом к миссис Осборн. И так как ни у одной из них, как бы она ни была бедна, не было титула ниже баронессы, то восторг Джоза не поддается описанию.
He wrote off to Chutney at the Club to say that the Service was highly appreciated in Germany, that he was going to show his friend, the Count de Schlusselback, how to stick a pig in the Indian fashion, and that his august friends, the Duke and Duchess, were everything that was kind and civil.	Он послал письмо Чатни, члену своего клуба, и сообщил ему, что чины бенгальской службы пользуются в Германии большим почетом, что он, Джоз, собирается показать своему другу, графу де Шлюссельбаку, как охотятся на кабанов в Индии, и что его августейшие друзья, герцог и герцогиня, - олицетворенная доброта и учтивость.
Emmy, too, was presented to the august family, and as mourning is not admitted in Court on certain days, she appeared in a pink crape dress with a diamond ornament in the corsage, presented to her by her brother, and she looked so pretty in this costume that the Duke and Court (putting out of the question the Major, who had scarcely ever seen her before in an evening dress, and vowed that she did not look five-and-twenty) all admired her excessively.	Эмми тоже была представлена августейшей фамилии, и так как в известные дни ношение траура при дворе не разрешается, то она появилась в розовом креповом платье с брильянтовым аграфом на корсаже, подаренным ей братом, и была так хороша в этом наряде, что герцог и двор (мы уже не говорим о майоре - он едва ли когда раньше видел Эмилию в вечернем туалете и клялся, что она выглядит не старше двадцати пяти лет) восхищались ею сверх всякой меры.