Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939)
Шрифт:
[Лео Лондон] рисует перед миллионами французов картину оборванной и нарумяненной России (Возрождение. 1927. 4 окт. № 857).
Подневольная Россия молчит, а эмиграция пребывает в розни и блуждает во тьме… (Голос России. 1931. 2 авг. № 1).
…надо верно и дружно нам стать под святой стяг, поднятый Законным Царем. Надо сейчас же совершить то, что всего ненавистней всем врагам распятой России и, следовательно, что всего им полезней (Рус. стяг. 1925. 4/7 июня. № 1).
Эпитеты, даже будучи относительными прилагательными, приобретают в публицистическом тексте сильную оценочность. Данное явление хорошо известно в языке: относительность может легко переходить в качественность, это особенно касается политических понятий, терминов в переломные периоды развития общества. Ср.: прилагательные советский, коммунистический, революционный и нек. др. в языке революционной эпохи приобрели сильную качественность, порой оказывающуюся доминирующей в семантико-прагматической структуре понятия [РЯСОМ 1968: 217).
• слот «борющаяся, несдающаяся, непокорная Россия» формируется при помощи следующих модально-оценочных прилагательных, причастий, сочинительных синтаксических конструкций: живая Россия, воскресшая Россия, мыслящая, творящая и трудящаяся Россия, жизненность России, чтобы Россия стала свободной и довольной:
Есть инородное и чужеродное тело – бродячий революционный спрут, насевший на живую Россию (Возрождение. 1939. 7 июля. № 4191).
Вся борьба Дзержинского, Сталина и прочих аппаратчиков с троцко-зиновьевской [sic] оппозицией была и остается только «рупором» той борьбы, которую ведет вся мыслящая, творящая и трудящаяся Россия с реакционной, изжившей себя схоластикой ленинизма (Дни. 1926. 21 нояб. № 1165).
Сейчас Сталин спохватился, поняв, что самое наличие верующих в СССР, на 21-м году революции, есть отрицание смысла советчины, есть провал марксистского материализма, есть свидетельство жизненности России, знамение грядущего ее возрождения (Возрождение. 1937. 20 нояб. № 4107).
Необходимо… работать для того, чтобы Россия стала свободной и довольной, чтобы в ней жила не рабсила, – а человек (Рус. газета. 1937. № 3).
Фрейм «уникальность России». В эмигрантском интеллектуальном поле имя Россия выступает как имя-символ и реализуется в следующих слотах.
• слот «Россия и Христос». Происходит, с одной стороны, персонификация России, с другой – образуется смысловая и интертекстуальная перекличка с библейскими страданиями Христа. Так происходит комбинация и пересечение двух прецедентных имен: топонима Россия и антропонима Христос в одной общей, центрующей смысловой точке «страдания, невзгоды»: воскресение России, Россия Христа, восстанет и Россия, пытки над Россией, распятая Россия, обезглавить Россию, Россия заструилась потоками крови и слез и т. д.
…коммунизм умрет и восторжествует Россия Христа (Голос России. 1933. янв. – февр. – март. № 17–18–19).
Ротмистр Баранов остановился на ужасающих последствиях двадцатилетнего насильничества большевиков в России. Воскресшая Россия никогда не простит пролитой крови невинных (Возрождение. 1937. 20 нояб. № 4107).
…все честные Русские люди, которые хотят прекращения страшной социалистической пытки, творимой над Россией, в наших глазах будут союзниками… (Рус. правда. 1925. июль – авг.).
Не от этой ли крепкой веры [в Иисуса Христа. – А. З.], переходящей как бы «в видение», укреплялась наша несомненная надежда на воскресение России в течение последних 22 лет, когда мы видели ее распятой на кресте и в своей оставленности взывающей к небу: «Боже мой, Боже мой, вскую мя еси оставил?» (Рус. голос. 1939. 9 апр. № 418).
Персонифицированный образ России порождает характеризующе-субъективированное отношение к ней как к объекту защиты от посягательств недругов, «врагов»: любовь к России, враг России, в борьбе за Россию, палачи России, убийцы России, пораженцы России:
[Книга] проникнута глубокой любовью к России и надеждой на ее грядущее возрождение в славе и величии (Рус. голос. 1939. 1–14 янв. № 406).
…самый страшный и самый опасный враг России и русского народа – коммунизм (Рус. голос. 1939. 1–14 янв. № 406).
…невольно становится стыдно за Госуд. [арственных] людей Америки, за их заигрывания с палачами России (Голос России. 1932. сент. – окт. № 13–14).
Когда впервые в 1922 году призвали в Геную царских убийц, убийц России… в тот день предопределилось все, что совершается теперь (Возрождение. 1939. 14 июля. № 4192).
• слот «воля России». Символические ассоциации имени Россия развертываются в сравнение с вольной степной лошадкой:
Со стороны, да еще издали, трудно представить и оценить страшную губительность сталинской коммунистической банды, которая взнуздала, оседлала вольную степную лошадку – Россию и пока гонит ее, куда хочет (Рус. голос. 1939. 26 марта. № 416).
Вообще говоря, ассоциативное сцепление образа России/Руси с удалой ездой на лошадях (в частности, с тройкой; ср. «Мертвые души» Гоголя) или длинными многоверстными перегонами между остановками в пути на станциях (напр., «Станционный смотритель» Пушкина) или молодым жеребенком (поэма «Русь Советская» С. Есенина, где в образе жеребенка легко угадывается деревенская, сельская Россия) в русском культурно-языковом пространстве прочно входит в смысловую структуру имени Россия, так что появление метафорического сравнения и формирование нового слота с символическим содержанием (Россия – лошадка) не случайно. Символ только тогда жив, когда появляются новые формы словесного, языкового выражения в границах заданного образца – образа (смысловой «скрепы» символа).
Одним из способов актуализации символических связей прецедентного имени Россия является его семантико-смысловое сопряжение с приложением, функция которого – характеризация предмета через параллельное наименование. В эмигрантских изданиях одним из самых частотных приложений выступает другое прецедентное имя – Родина: общая Родина Россия, несчастная Родина Россия, Великая Родина Россия:
…обратимся ко всем казакам, живущим верой и надеждой в грядущее Воскресение нашей Великой Родины России и наших Казачьих Краев [Приказ Донскому Корпусу и Представителя Донского Атамана в Болгарии] (Рус. голос. 1939. 9 апр. № 418).
Наши мысли будут вместе с любящими общую Родину – Россию, как внутри Ея [sic], так и вне – за кордоном Ея границ (Рус. газета. 1937. № 1).
Ряд жестоких испытаний пришлось пережить нашей несчастной родине-России [sic] (Возрождение. 1919. 6 июля. № 1).
Способом смыслового и символического противопоставления выступает сочинительная связь имени Россия с именем Интернационал, причем эта оппозиция встраивается в другие контрастивные ряды актуализированных данной эпохой сопоставлений:
Нет и не может быть мира между Россией и Интернационалом, между Христом и Сатаною, между русским и коммунистом, между нами и вами (Рус. правда. 1925. сент. – окт.).
При помощи таких разветвленных квазисинонимических и квазиантонимических рядов имя Россия включалось в ассоциативно-вербальную сеть эмигрантского сознания, значительно отличавшуюся от ассоциативно-вербальных комплексов данного имени в официальной советской публицистике.
В русском дореволюционном узусе имя Русь использовалось либо в составе исторических терминов: Киевская Русь, Белая Русь, Московская Русь, патриарх Московский и всея Руси (сан восстановлен 5 (18) ноября 1917 г.), либо как стилистически окрашенное языковое средство (напр., Русь-матушка), употребляясь в риторическом или поэтическом стиле (художественной литературе, поэзии, фразеологии, пословицах и поговорках).