Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939)
Шрифт:
Аббревиатура СССР привлекала самое пристальное внимание эмигрантов, вызывая удивление своим звуковым обликом и уже вследствие этого служа объектом языковых манипуляций. Новизна, непривычность и непонятность такого обозначения рождала самые различные ассоциации или толкования. Одно из них – прочтение второго компонента как существительного Союз Советов (вместо правильного советских) Социалистических Республик:
…главным соперником Японии на Дальнем Востоке… являются не Америка и не Китай, а ближайший и коварнейший сосед в лице Союза Советов [sic] Социалистических Республик, или короче – СССР-ия (Голос России. 1932. сент. – окт. № 13–14–15).
Возможны и иные ассоциации, мотивированные структурными особенностями топонима. Аббревиатурное наименование страны вписывалось, в представлении эмигрантов, в словообразовательную и лексическую сферу коммерческой, экономической аббревиации:
Уже одно то, что буква [имеется в виду аббревиатура СССР. – А. З.] напоминает скорее наименование какого-нибудь банка или акционерного общества не может не иметь значения… (Младоросская искра. 1933. 5 янв. № 26).
Громоздкость аббревиатуры и возникающие в связи с этим очевидные затруднения при склонении аббревиатурного имени приводят в эмигрантском узусе к языковой попытке морфологической трансформации аббревиатуры СССР и включения ее в группу названий стран на – ия. Это – обычное явление на страницах эмигрантских изданий, которое может свидетельствовать о следующих семантико-морфологических и прагматических процессах:
1) стремление фонетически видоизменить, скорректировать труднопроизносимую аббревиатуру путем внедрения гласных звуков;
2) приспособление к названиям типа Россия и неологизмов послереволюционного времени Совдепия, Большевизия;
3) включение механизмов языковой игры, дискредитирующей чуждое идеологическое и политическое обозначение:
…порой казалось, будто комиссар, сам на замечая, читал какую-нибудь белобандитскую газету, в которой описывалось положение крестьян и рабочих на заводах и в деревнях СССР-ии, а не очередную агитационную статью… (Голос России. 1933. янв. – февр. – март. № 17–18–19)
…начиная от Северного Кавказа, через Волгу и Урал на Западную Сибирь и далее вплоть до берегов Тихого океана по СССР-ии прокатилась грозная волна землеробных восстаний… (Голос России. 1933. янв. – февр. – март. № 17–18–19)
…неизбежные нарастания настроений народных масс в СССР-ии, создающие внутреннее накапливание горючего материала (Голос России. 1931. 1 окт. № 3).
Там, в СССР-ии, в пятнадцатилетней изуверской пытке четвертования души и тела, русский народ безусловно приносит искупительную жертву за тяжкий грех временного ослабления в Христовой вере и братской любви, и, перерождаясь, постепенно пробуждается к возрождению национального единства» (Голос России. 1933. янв. – февр. – март. № 17–18–19).
Активизация образований на – ия для обозначения политико-географических реалий не является чисто эмигрантским изобретением, эта модель была вообще в ходу в языке 1920-х гг.: Скоропадия (по имени гетмана Скоропадского), Совдепия и даже Эрэсэфэсерия ([Mazon 1920: 32]. Очевидно, словообразовательная модельность спровоцировала также возникновение в речи стилистически (отрицательно) окрашенного окказионализма Большивизация/большевизия, выступавшего и как нарицательное, и как собственное существительное:
Этот, когда-то очень талантливый, писатель [А.Толстой] еще в 1922 году сменил эмигрантское существование на советское житье-бытье. В большевизии [sic] сразу же занял он весьма сытное местечко подле власть имущих… (Возрождение. 1939. 14 июля. № 4192).
В Большевизии нельзя звонить в колокола (Дни. 1925. 10 февр. № 1).
Таким образом, наименование СССР в эмигрантском публичном обиходе подвергалось многочисленным трансформациям; эта языковая свобода, вольность в обращении с аббревиатурой была вызвана лингвокультурным шоком от переименования и неприятием как нового строя, так и имени.
Фрейм языковых манипуляций органически связан с первым и вытекает из него. Повышенное внимание к непривычному фонетическому облику аббревиатуры СССР, выбранной в качестве имени для государства, вызывала негативные аллюзии лингвокультурного характера, порождая ассоциативный ряд, начинающийся с фоники слова (три звука «с») и заканчивающийся социальным «диагнозом»:
Оффициально [sic] в этом году России не было. Она была переименована в четыре звука какого-то разбойничьего посвиста – СССР… (За свободу. 1925. 1 янв. № 1 (1405)).
Сопоставление данной аббревиатуры со свистом соотносится со следующими культурными моделями:
1) народно-фольклорным мотивом свиста как разбойничьего сигнала на дорогах, обозначающего призыв к грабежу (путешественника, прохожего, проезжающего);
2) ассоциативно-фонетической связи с глаголом просвистеть «(разг.) бездумно истратить (деньги, имущество), растратить на пустяки, зря; профукать»; ср. народно-разговорную сентенцию: всю страну просвистели.
Пересечение, тесное сплетение обеих прецедентных ситуаций создает в эмигрантском культурно-речевом пространстве чрезвычайно плотное, пропитанное культурно-историческими и фольклорными ассоциациями [Плотникова 1999], модально-оценочное и прагматическое поле данной аббревиатуры.
Протест эмигрантов против использования труднопроизносимой консонантной аббревиатуры СССР для наименования своей родины рождает в эмигрантской публицистике окказиональное обозначение Триесерия/Триэсерия (с иронично-негативной окраской):
…рассчитывать на сытую и привольную жизнь в условиях Триесерии не приходится (Рус. голос. 1939. 1–14 янв. № 406).
Невежественные правители Триэсерии, настроенные, как и полагается истинным революционерам, истерически… (Возрождение. 1939. 14 июля. № 4192).
И ровно через двадцать пять лет отпразднует Англия четырехсотлетие со дня рождения Шекспира. Но откликнется на это празднество, даст Бог, уже не Триэсерия, а настоящая национальная Россия (Возрождение. 1939. 14 июля. № 4192).