Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939)
Шрифт:
В 1923 г. в гербе СССР серп и молот как национальные советские символы были заменены пятиконечной звездой, отражающей, в рамках коммунистической идеологии, идею международной солидарности трудящихся. Эмигранты отреагировали на появление красной пятиконечной звезды довольно болезненно:
Пятиконечная звезда сверкает на рукавах мундиров, она горит на советских зданиях, она везде. Что это за звезда? […] Она горит кровавым красным блеском, упорно, ровно и не мигая. Это вечерняя звезда – предвестница ночи, спускающейся над нашею замученною Родиною. Эта звезда – знак смерти и гробового покоя, а не пробуждения и воскресения (Рус. правда. 1925. июль – авг.).
Свобода интерпретации эмблемы давала простор воображению
Эмблема двуглавого орла стала важной идейно-политической основой сплочения и единения некоторых эмигрантских групп и партий. Большевики же после прихода к власти, естественно, хотели освободиться от этой эмблемы как монархической, царской, эксплуататорской. Во многих эмигрантских группах она приобрела еще больший, чем ранее, монархическо-патриотический вес и выполняла важную политико-воспитательную роль в среде подрастающего поколения, на которое старые и стареющие эмигранты возлагали надежды по скорейшей реставрации монархии в России. Ср. актуализированные в эмигрантском быту эмоционально-психологические аллюзии:
Для пьесы [ «Павел Первый» Д. Мережковского. – А. З.] написан новый занавес с двуглавым орлом – эмблемой мощи и величия России (Призыв. 1920. 13 (29.2) марта. № 62).
Изменение символики и геральдики в советской России затронуло и военную область, к которой большинство эмигрантов как (бывших или настоящих) военных было очень чувствительно. Использование старых терминов и обозначений коммунистами встречало недоумение, непонимание и даже раздражение старой эмиграции; например, введенное в 1935 г. в Советской Армии высшее воинское звание маршал так комментируется эмигрантской газетой:
Любителям проводить параллели и находить сходство между красными маршалами СССР и наполеоновскими, маршалами революционной Франции, необходимо помнить существенную разницу. Маршалы Франции все свои военные заслуги, ордена и свою славу получили в боях с внешним врагом, а советские – исключительно в боях со своим же русским народом. У маршалов Наполеона подлинный военный талант, личный героизм и доблесть. У красных маршалов – карательные экспедиции, кровавая «революционная совесть», партийные интриги (Возрождение. 1937. 20 нояб. № 4107).
Непременный атрибут пионера (красный пионерский галстук) в советском языке 20–30-х гг. еще не имел устоявшегося обозначения, поэтому, например, в СУ не приводится терминологических обозначений этого предмета; термин красный галстук появляется только в МАС-1. Эмигранты именуют пионерский галстук красным платком, а пионерский значок (этот термин уже сложился к 30-м гг.; зафиксирован СУ) – перифрастическим оборотом изображение Ленина: [282]
282
В использовании слова изображение в данной перифразе можно усматривать семантическую кальку (ср. англ. picture, image).
В Лондон на советском пароходе вернулись шестеро детей, которые были три месяца тому назад посланы в СССР английскими коммунистами. Эти «зеленые большевики» вернулись совершенно другими. Их головы забиты доктринами, которых они не понимают. Одеты они в новые костюмы – дар московских рабочих. Воротнички у них сменились красными платками, а в петличках они носят изображения Ленина (Возрождение. 1927. 4 окт. № 854).
Эмблемы и символы – составная часть политического, идеологического, культурного багажа человека. В переломные периоды истории их смысл и прагматика актуализируются, наполняются «свежим воздухом истории». Коренная смена государственной эмблематики сопровождается острыми общественно-групповыми дискуссиями о «семантике» и идейном наполнении символов и эмблем. Полное неприятие нового общественного строя влечет за собой отвержение новых символов, в политическом лагере оппонентов они обычно подвергаются остракизму, высмеиваются, в них ищутся какие-либо содержательные и идеологические «изъяны», несогласованность выражаемых идей, несуразности, они обычно обрамляются в пейоративные модальные рамки. Резкое неприятие советских эмблем обнаружили эмигранты первой волны: отторжение ими советской эмблематики и символики, защита традиционных элементов эмблем выступала важной политико-идеологической составляющей их мировидения и мировосприятия. С другой стороны, как советские, так и традиционные монархические эмблемы являлись важным компонентом агитации и даже политического манипулирования в идеологическом дискурсе эмигрантов, в первую очередь монархистов.
Выводы
1. при помощи прецедентных феноменов эмигранты пытались объяснить советские события и тем самым «вписать» их в исторический контекст. Сопоставление советских событий с прецедентными феноменами в эмигрантской прессе имеет явную цель «принизить», умалить их новизну, превратить в заурядные, банальные и известные факты, лишив ореола исключительности.
2. наименования событий, связанные с религиозными, традиционными русскими праздниками и их атрибутами, в демократической и особенно монархической публицистике сохраняют свою прежнюю номинативную и прагматическую роль, как это было и в дореволюционный период жизни эмигрантов. Повышенное внимание эмигрантских газет приковано к процессам, происходящим в советских календарно-обрядовых ритуалах.
3. становление нового социального строя, сопровождавшееся заменой старых геральдических символов и эмблем новыми, советскими, также получает модально-оценочные интерпретации, как правило, сводившиеся к неприятию смысла эмблем и поиску субъективно-окрашенных негативных ассоциаций.
5. Прецедентные тексты и высказывания
Прецедентные тексты или высказывания участвуют в построении коммуникативного акта между автором/редакцией печатного органа и читателем; это обычно развернутые фразы из литературно-прецедентного текста (детские стихи, анекдоты, фрагменты популярных песен) или отдельные слова из таких текстов, приобретшие в данной культуре прагматические «приращения» и часто воспроизводимые в речевом общении. Набор прецедентных текстов и высказываний в значительной мере зависит от внешних по отношению к речи факторов: как глобальных (социально-политическая ситуация в стране, господствующий режим), так и локально-территориальных. В последнем случае применительно к нашему материалу это особенно важно: эмигранты, живущие в разных местах своего рассеяния, могут обращаться к прецедентным текстам страны проживания, понимать другу друга в региональном масштабе, но речевые вкрапления имеют опасность оставаться непонятыми и, следовательно, «непрочитанными» эмигрантами, живущими в других странах. В лингвистике существует несколько альтернативных наименований данного термина: завуалированные аллюзии, прямые цитаты, стереотипы, включающие, в свою очередь, паремии, крылатые слова, афоризмы [Сорокин & Михалева; Николаева 2000; Потылицина 2002; Прохоров 2004]. Функции прецедентных текстов в речи – либо объединяющая, кооперативная, либо отвергающая, негационная: «Чужой текст-стереотип возникает либо в знак согласия, либо в знак протеста» [Николаева 2000: 114].
1. Одними из наиболее актуальных и часто воспроизводимых в эмигрантской прессе являются фрагменты из библейских текстов. Активность библейских выражений в эмигрантской публицистике отнюдь не случайна, а мотивирована двумя причинами: 1. наличием большого числа таких высказываний в речевом обиходе индивидов до момента эмиграции; 2) обновлением, актуализацией библеизмов в эмигрантской жизни с целью сравнения, идентификации библейских исторических событий (вообще библейского духовно-психологического, христианского опыта) с психоментальным состоянием диаспоры.
Среди библеизмов доминируют такие, содержание и прагматический потенциал которых направлены на отрицательную модально-оценочную характеризацию: вавилонская башня, камня на камня не оставить, золотой телец, искать козлов отпущения, отряхнуть прах с ног, выжигать каленым железом, печать Каина, Каиново дело, волк в овечьей шкуре, по образу и подобию, страх иудейский, стереть с лица земли, сорвать фиговый листок, печать зверя на лбу, служитель тьмы, метать бисер перед свиньями и др.: