Языки Пао
Шрифт:
Аппарат выключился — к Гитане вернулось сознание. Ее отвели в соседнее помещение, усадили в кресло и попросили подождать; тем временем вычислительная машина анализировала и классифицировала генетическую структуру зародышевых клеток.
На экране появился отчет: «Плод мужского пола, нормальный во всех отношениях. Ожидается развитие ребенка категории АА». В отчете были указаны также генетические индексы матери и отца.
Оператор, глядевший на экран без особого интереса, встрепенулся и присмотрелся, заметив отцовский индекс. Он подозвал другого врача, они понимающе усмехнулись; гинеколог набрал код на клавиатуре видеофона.
Послышался голос лорда Палафокса: «Паонезская девушка? Покажите мне ее лицо... Да, я ее помню. Я осеменил ее перед тем, как передал подопечному. Вы уверены в том, что это мой ребенок?»
«Совершенно уверены, лорд Палафокс. Мы хорошо знакомы с вашим индексом».
«Что ж, я отвезу ее к себе в дортуар».
Палафокс явился уже через несколько минут. Он чопорно поклонился Гитане Нецко, испуганно смотревшей на него широко открытыми глазами.
«Судя по всему, ты беременна моим ребенком, мужского пола и высшей категории — превосходный результат! — похвалил ее Палафокс. — Теперь я отвезу тебя в свою палату для ожидающих матерей — там о тебе позаботятся».
Гитана недоуменно моргнула: «У меня в животе — ваш ребенок?»
«Это подтверждено анализом, — кивнул раскольник. — Если все будет хорошо, ты заслужишь премиальные. Уверяю тебя, ты не сможешь обвинить меня в скупости».
Гитана вскочила на ноги, ее глаза пылали: «Это чудовищно! Я не позволю жить твоему ублюдку!»
Бешено распахнув дверь, она пронеслась через лабораторию, раздвинула еще одну дверь и выскочила в коридор. Палафокс и фельдшер поспешили за ней.
Не разбирая пути, Гитана со всех ног пробежала мимо выхода в приемную, где ее ждал Беран, и оказалась в конце коридора — здесь ей пришлось остановиться на площадке перед напоминающей гигантский позвоночник опорой лифта, перевозившего персонал на верхние и нижние ярусы клиники.
Девушка обернулась — ее лицо исказилось гримасой ненависти. Сухопарая фигура Палафокса была уже в нескольких шагах. «Стой! — страстно кричал старый раскольник. — В тебе мой сын!»
Гитана не ответила; отвернувшись, она смотрела вниз, в шахту лифта. Закрыв глаза, она выдохнула и подалась вперед. Все ниже и ниже падало ее бесчувственное тело, ударяясь о перекладины опоры и кувыркаясь в воздухе; Палафокс остановился у края площадки и с изумлением смотрел вниз. Наконец скорченный маленький силуэт застыл на дне шахты — вокруг него расползалось пятно крови.
Фельдшеры погрузили ее на носилки, но ребенок был мертв — Палафокс с отвращением удалился.
Несмотря на тяжелые травмы, девушка еще дышала — но она твердо решила умереть, и все ухищрения бесподобной медицины Раскола не смогли вернуть ее к жизни.
На следующий день Беран вернулся в клинику. Ему сообщили, что отцом ребенка был лорд Палафокс и что, будучи уведомлена об этом, девушка вернулась в дортуар наставника, чтобы со временем получить премию за рождение сына. Фактические обстоятельства строго умалчивались — согласно представлениям, существовавшим в Раскольном институте, ничто не могло серьезнее подорвать престиж мужчины или сделать его более смехотворным в глазах конкурентов, чем трагический эпизод такого рода. Подумать только: женщина предпочла самоубийство перспективе стать матерью его сына!
Целую неделю Беран то сидел у себя в комнатушке, обхватив голову руками, то бесцельно бродил по улицам, пока не промерзал до костей. Подсознательно, как в глубоком сне, ноги приводили его обратно в общежитие.
Никогда еще жизнь не представлялась ему столь мрачной и пустынной.
В какой-то момент оцепенение и отупение сменились злобным ожесточением. Беран с головой окунулся в учебу, набивая голову знаниями, как изоляцией, ограждавшей его от мучительной скорби.
Прошло два года. Беран вырос на пару вершков; лицо его стало угловатым, аскетически костлявым. Воспоминание о Гитане Нецко превратилось в подобие безнадежной мечты.
Тем временем произошли два странных события, с точки зрения Берана не поддававшихся объяснению. Однажды он встретился с Палафоксом в коридоре Института, и Палафокс бросил на него настолько ледяной взгляд, что Беран недоуменно застыл на месте. Потерю понес он, а не Палафокс — чем, в таком случае, была вызвана враждебность наставника?
В другой раз, занимаясь в библиотеке, Беран поднял голову и заметил стоявшую поодаль группу высокопоставленных наставников — все они смотрели на него с насмешливым вниманием, словно с ними только что поделились забавной шуткой, и главным действующим лицом анекдота был Беран. Так оно и было: кто-то из фельдшеров проболтался, Гитана Нецко стала притчей во языцех. На Расколе скандал такого рода невозможно было скрывать бесконечно — отныне Беран рассматривался «знающими» людьми как юнец, настолько превзошедший лорда Палафокса в постели, что его наложница предпочла покончить с собой, лишь бы не возвращаться к Палафоксу.
Со временем шутка устарела, ее почти забыли; но от раны, нанесенной самолюбию Палафокса, остался заметный шрам.
По мере того, как память о Гитане Нецко начинала стираться, Беран стал снова наведываться к космический порт — скорее в надежде узнать последние новости с Пао, нежели для того, чтобы любоваться на женщин. Посетив терминал в четвертый раз, он с удивлением заметил выходившую из орбитального челнока многочисленную группу молодых мужчин, весьма напоминавших паонов — их было сорок или пятьдесят человек. Подойдя поближе, чтобы расслышать их речь, Беран убедился в том, что это действительно были его соотечественники!
Паоны выстроились в очередь, ожидая регистрации. Беран подошел к одному из них — высокому юноше не старше его самого, с серьезным сосредоточенным лицом — и спросил, притворно-безразличным тоном: «Как идут дела на Пао?»
Новоприбывший внимательно изучил внешность Берана, словно оценивая, насколько откровенно он мог выражаться, не подвергая себя риску. В конце концов молодой человек решил не брать на себя лишнюю ответственность: «Жизнь идет своим чередом — в той мере, в какой это возможно, учитывая обстоятельства».
Беран надеялся на более содержательный ответ: «Что вы тут делаете, на Расколе, и почему вас так много?»
«Мы — студенты-лингвисты. Нас привезли на Раскол для повышения квалификации».
«Лингвисты? Кому на Пао нужны лингвисты? Никогда не слышал ни о чем подобном!»
Приезжий пристально посмотрел Берану в глаза: «Вы говорите без акцента, как урожденный паон. Странно, что вы ничего не знаете о том, что делается на Пао».
«Я прожил на Расколе восемь лет. За все это время, кроме женщин, с Пао сюда никого не привозили, а с чужими наложницами здесь говорить не принято».