You raped my heart

salander.

— Я не буду тебя мыть.

Кристина лишь жмет плечами. Эрик чертыхается сквозь зубы.

— Ты серьезно?

Вдох сквозь сжатую линию рта. Выдох носом. Девчонка перед ним не живая. Мертвая. Дышит, даже говорить может, но не живет. Эрик закатывает глаза, снова бросает какое-то матерное слово. Смотрит на Кристину. Когда он наклоняется, вода попадает на его затылок, теплые струи пробираются прямо за шиворот кожаной куртки. Эрик едва грубо задирает ее лицо, так, чтобы было удобнее, и целует. Просто берет и прижимается своим ртом к ее губам. Сначала девчонка не реагирует, но потом распахивает глаза, и рот ее каменеет. Проходит секунда, другая, и вдруг губы ее приоткрываются. Язык скользит внутрь, ладони сжимают лицо сильнее. Жарко, мокро, тесно, горячо. Там. Внутри. Эрик вдруг припадает на одно колено, ощущая, как грузнеет одежда, но ото рта Кристины не отрывается. А девчонка всхлипывает. То ли протест, то ли звук боли, то ли наслаждение. Дрожит. Сжимается. А Эрик въедается в ее рот, совершенно неожиданно для себя дуреет от мякоти девичьих губ, от ощущений

ее юркого язычка и этих тихих, будоражащих полувздохов-полувсхлипов. У Эрика срывает тормоза, когда вместо того, чтобы надавить своими маленькими ладонями на его твердую грудь, девчонка вдруг обнимает его за шею. И вот он чувствует ее соски сквозь ткань, и этот запах. Кровь оставляет разводы на коже, одежда тяжелеет. Кристина снова всхлипывает. Тонко, тихо. Это просто охереть. Он рычит, звереет, пугает ее.

На кой-черт он вообще ее поцеловал? Имбецил.

Эрик сжимает челюсть. Эрик отстраняется.

— Очнулась? — иронично, едва насмешливо, даже жестоко.

А она сжимает его куртку, и кожанка скользит в тонких, изломанных пальцах. Не отпускает. Двинуться. Не отпускает.

— Еще хочешь?

Она кивает.

— Ну и дура же ты, — говорит он, вновь склоняясь к ее лицу. — Я же тебя трахну, засажу так глубоко, что ходить не сможешь. Тебе оно надо?

Эрик чувствует ее губы. Искусанные, окровавленные, неестественно напряженные. У мертвой девочки мертвый рот. А он, как гребаный принц, оживляет ее. Пафосные сказки. У Кристины что-то хрустит в позвоночнике, когда мужчина прижимает ее всем своим телом к стене, обитой кафелем. Кажется, это край.

========== Глава 38 ==========

Сердце бьется под самым горлом, в глотке, расширяет сосуды, и картинки перед глазами, до ярких звезд, всполохов чего-то светлого. Кристина хочет сглотнуть, провести собственным языком по губам, чтобы понять, что они все еще принадлежат ей, что этот черный человек не съел их вместе с ее душой, ее телом, ее мыслями, ее эмоциями. Кристина дрожит. Едва-едва, скорее, просто ощущения, чем что-то иное. Кристина подается вперед. Твердый, такой твердый, словно высеченный из гранита, можно ногти обломать, железный, каленый. Ей бы руки отдернуть, отринуть, но сзади — стена, каменная, мокрая, впереди – он, хрипло дышащий, поедающий ее рот. У Кристины нет губ. Они — полностью его. И такая нужда. Ударяет импульсами в пах, заставляет жалобно, призывно хныкать, пошло тереться о чужое тело.

Одежда мешает. Пристает, мокнет, вязнет, тянет куда-то вниз. У Кристины все волосы к шее прилипли, черными щупальцами заползли под кофту. Лопатки трутся о стену. Если бы не черная материя, то кожа давно бы стала красной. Девушка чувствует рельеф мужской груди, такой твердой, такой отличный от ее собственной. Эрик весь будто спаян из острых углов, чего-то такого опасного и стального. Его рот режет ее, теплая вода падает сверху, попадает на сплетение языков, застилает глаза, ноздри. Кристине хочется фыркнуть, затрясти головой, согнать настырные капли. Но вместо этого она чувствует пальцы. Его пальцы. И захлебывается где-то на вздохе, едва отрываясь от чужого рта. Эрик рычит, Эрик давит на нее. Ей больно. Она кривится. Запрокидывает голову, когда его губы, эти жесткие губы, перемещаются на ее шею. У мужчины подбородок щетинистый, плохо бритый. Царапает ее тонкую кожу, оставляет краснеющие следы. Эрик зализывает их языком. И вода сверху, и мокрота его рта, и все вместе. Круговорот. Кристина хватает его за плечи, сдавливает их своими пальцами. Дышит так тяжело. Мужчина же обхватывает ее лицо своей ладонью — чтобы головой не двигала. Большим пальцем по ее губам, заставляя рот раскрыть, шире, еще шире, палец просовывает, возит им там, давит. Девушка всхлипывает, затылком о кафель трется. И вода сверху. Заливает глаза, попадает в глотку, скользит по шее, смешиваясь с чужой слюной.

У Эрика большие руки. Как у медведя. Сравнение приходит неожиданное, дарит нервный смешок на губы. Кристина думает, что в конец сошла с ума. Эрик затыкает ее непрошенный смех своим ртом, тянет ее тело на себя. Хрупкое, утлое, острое, все эти коленки да локти, еще ключицы и подбородок. Он целуется с рвением. Все берет, берет и берет. Ртом, языком, даже зубами. Мужчина прокусывает девушке нижнюю губу. Кристина всхлипывает, старается отстраниться, чуть продохнуть. Эрик не дает. Ее мягкая грудь вдавливается в его широкую и твердую, он заставляет обвить себя ногами, сдавить бедрами его бедра. И его широкие ладони на ее ягодицах, поддерживают, не дают до конца обмякнуть, одуреть от всех этих пьянящих, крышесносящих ощущений. От этих губ, рук, дрожи, всхлипов, и тянет что-то внизу живота. Его язык у нее во рту. Глубоко, далеко, щекочет небо. У Кристины начинают болеть губы, опухать, а он все жалит и жалит. Словно дорвался, словно свое берет, клеймит, запечатывает. У Эрика широкий затылок, кожа теплая. Кристина теперь знает, Кристина чувствует.

Никто. Никогда. Не. Делал. Такого. С. Ней.

Просто руками.

Просто губами.

Матерь божья.

Забавно, у него пальцы холодные, словно тока крови в самых кончиках не хватает. И эта дрожь, когда он пробирается под ее насквозь промокшую майку. Кристина лишь шею вытягивает, остро так. Эрику нравится ее лизать. Языком, губами, прихватывать кожу, и еще ниже, на ключицы, зубы о них точить. Ненормальная. Сумасшедшая. Безумная. И его руки выше, грудь накрывают. У девочки твердые соски, утыкаются в мужскую ладонь. А Эрик давит, Эрик сжимает горошину, катает меж пальцев, снова сжимает. У Кристины грудь небольшая, но аккуратная, полная,

ложится в его руку. Такая мякоть, такая теплота. Вторая рука пробирается в самый низ, оттягивает пояс джинсов, ныряет ниже, за все эти слои ткани. Девочка дрожит, бьется в агонии ощущений и эмоций. Эрик криво усмехается, проталкивает язык в ее рот, кажется, мешает Кристине дышать. У нее голова болтается, и какой-то бессвязный шепот в его губы. Его пальцы путаются в ее волосках на лобке, скользят ниже, раздвигают складки. Сладкие, сочные. Такая мокрая, насквозь мокрая. Эрик чувствует, как его фаланги обхватывает томительная нега, и он проталкивает их вперед, давит, двигает, снова давит, и снова двигает. Осторожнее, чем стоит ожидать. Аккуратнее, чем кажется. Кристина дышит шумно, острый сосок режет мужскую ладонь, грудная клетка вздымается и опадает. Девчонка на грани, девчонку мутит. К одному пальцу присоединяется второй, раздвигает складки, ныряет дальше, глубже, где так тесно и плотно. Кристина вздрагивает всем телом, сдавливает плечи Эрика до боли. У нее губы дрожат под его губами. И бедрами она ведет, будто сама на его руку наседает. Эрик кривит рот в ухмылке, целует, целует и целует. У девушки — тремор. Там, везде, в груди, меж бедер, по рукам, на губах. Вот-вот и всхлипнет, заскулит. Такая сладкая, такая мягкая, такая податливая. Откликается так естественно, слишком жадно, чуть неумело и бесстыдно откровенно. Незамаранная, чистая. Эдвард — ничто. Всего лишь тупое воспоминание. Девочка стонет. Эрик ловит ее стоны губами, глотает их вместе с водой и ее слюной. Двигает пальцами, растягивая, толкая их вглубь, где влага, теснота, жар.

Охуительные ощущения.

— Кричи, — шепчет он ей на ухо, — я хочу, чтобы ты кричала. Давай.

И пальцы, пальцы, пальцы. Раздвигают, трут, погружаются. Кристина изгибается сильно. Кристина бьется. Эрик вонзается в нее глубоко, так, что ей почти больно, так что, кажется, хрустит шея. Смотрит на ее лицо. На эти опухшие губы от его жадных, глубоких поцелуев, на полуоткрытый рот, из которого дыхание толчками, теплое, сбитое, судорожное, на ее полузакрытые глаза. Веки дрожат, ресницы трепещут. И жилка на шее. Бьется так настойчиво. Эрик сжимает ее губами. Девичье тело в его руках напрягается, пальцам внутри становится так горячо. Кристина кричит, почти плачет, шепчет что-то бессвязно, обмякает в его руках. У нее ошалелые, безумные глаза, дрожащая нижняя губа. Девочка ладонями по его плечам, слабыми, легкими. Едет вниз, не держится.

— Я только начал, — говорит Эрик. — Только начал. — И за подбородок ее хватает, в глаза смотрит. — Выдержишь? — и ухмылка, эта наглая, невыносимая ухмылка. В ней — превосходство, в ней — доминирование.

Кристина дышит. Шумно, надсадно, в чем-то истерично. Все смотрит на него. На лице — калейдоскоп эмоций. Все по грани. Все безумно. Эрик склоняется к ней, снова целует губы. Странно так, медленно, аккуратно, непривычно. Эрик так не целуется, не тянет нижнюю губу, не сжимает меж своих, не ведет языком, не толкается туда вперед, словно испрашивая разрешения. Эрик берет. А он ладони ее перехватывает, заставляет положить себе на плечи. Девушка давно не чувствует одежду. Только руки, только жесткую грудь, только щетинистый подбородок, только язык, быстрый, горячий, мокрый. От воды и от слюны. Кристине хочется еще. Она тянется, она просит. Ее так не целовали. Никто до него. И вряд ли кто-то после него. Бредни влюбленной девчонки. Эрик подхватывает ее за бедра, устраивается меж ними. Все еще в одежде, взмокшей, набухшей, все еще под струями воды, которые тарабанят по кафельному полу, по мужским плечам, по ее ладоням, по их лицам. Эрик прижимается к ней плотно. И тогда она чувствует. Все эти стальные мышцы, взращенные годами тренировок, и шрамы, и кожу, и член, утыкающийся в ее промежность. Жаркий, выпуклый. Это пугает почему-то. Особенно когда мужчина хватает ее за лицо обеими руками, глубже проталкивает язык в ее рот, вновь превращаясь в такого знакомого Эрика. Властного, жадного, эгоистичного. Ее руки бьются о стену, косточками запястий о кафель. Кристина морщится, а он пальцами давит, не пускает, словно распластывает ее по холодному камню. Давит на ее хрупкое, маленькое тело, бедрами двигает, совершает жаркие, поступательные движения. И ткань мешает. Трется, елозит, наседает, вдавливается. Кристина почти чувствует, может вообразить, как он проникает в нее, погружается своей плотью в ее плоть. Туда, сквозь. Одуреть. Очуметь. Охуеть. Просто охуеть. Так не бывает.

Отпускает ее руки, сжимает маленькие бедра и снова толкается, имитирует соитие, через одежду, через сантиметры ткани. Не дает Кристине дышать. Этими своими губами, и языком, и дыханием. Вновь толкается. Девочка вздрагивает. И еще один толчок. А в мир приходят серые краски. Губы Эрика перемещаются на шею, ладони скользят на ягодицы, а Кристина вдруг болезненно вздрагивает. Уже не страсть. Уже страх. Только мужчина не замечает. Трется о ее тело, распаляет себя. И эти зуд, жжение, напряженные соски, болезненно ноющий член, его пальцы, пахнущие ее дыркой. Это будет так. Сегодня он будет в ней.

— Эрик…

Голосок совсем тонкий, хриплый, сбитый. Эрик не хочет его слышать. Эрик сосет ее шею. Вот так бы пить ее, пить и пить.

— Эрик…

Повторяет, сука, повторяет.

— Не надо…

Это, блять, что еще такое? Как так не надо? Охуела что ли? Да у него сейчас башню сорвет. Это все она. Тугая, узкая, маленькая, пиздец какая сладкая, теплая, мягкая. Так и хочется насадить на член. Как это, вашу мать, не надо? А девчонка отталкивает, взбрыкнуться пытается. Эрик понимает, что у нее в груди бешено стучит сердце, и глаза такие испуганные. Боится. Боится. Нет, ну не забавно ли? Он ухмыляется.