You raped my heart
Шрифт:
— Ты невыносимый сукин сын.
— Спасибо за комплимент, — салютует он.
Да когда, когда он стал таким? Таким простым, таким доступным, таким знакомым и одновременно совершенно неузнаваемым. Кристина путается. Вдыхает воздух и падает на кровать. Они лежат в безмолвии долго. Девушка пытается считать секунды, но сбивается, едва подходя к первой сотне. Надо бы спать, но грузное мужское тело рядом с ней держит ее в напряжении. Она абсолютно не знает, как себя вести с этим новым, незнакомым Эриком. Можно ей хотя бы руки его коснуться? Или задать какой-то вопрос? Может, стоит попытаться?
— Эрик?
Тишина. Но не давящая и не мрачная. Не та самая, которая постоянно преследовала
— Может, все-таки расскажешь о Фрэнке?
Кристина натягивает одеяло до самого подбородка, смотрит в такой знакомый, изученный вдоль и поперек потолок, в ровные линии углов. Эрик рядом с ней не шевелится. Девушка ждет и, когда почти теряет надежду услышать чужой голос, мужчина все же отвечает.
— Что ты хочешь знать?
Она даже голову поворачивает, стремясь уловить этот момент доверия. И замечает нахмуренное выражение лица, сведенные брови. Эрик все тот же. Странная минута веселья и расслабленности растворилась, словно ее и не было никогда. Демоны все при нем. И злость, и ярость, и боль, и ненависть. Кристина уверена, что теперь он не дал бы ей плевать себе в лицо. За этот поступок он бы сломал ей шею. В этом весь Эрик. Но даже такого его девушка перестает бояться. Ненормальная она. Всегда такой была. Просто не знала об этом.
— Расскажи, что случилось после, — просит она, особо не надеясь на взаимный долгий рассказ. Хотя бы пару слов.
Эрик молчит несколько минут. По крайней мере, ей, с видоизмененным чувством времени от нехватки простого циферблата часов, думается именно так. Когда мужчина начинает говорить, его голос кажется наждачной бумагой, острой, хорошо заточенной, режущей верно и ладно. Он рассказывает о том, что Фрэнк продолжал его воспитывать. Не бил. Но женщин, которых приводил время от времени, поколачивал. На глазах у Эрика. У Эрика-ребенка, у Эрика-подростка. Говорит о том, что привык к крови давно, она прочно вошла в его жизнь с самого детства. Рассказывает, что его дяде удавалось хранить безупречную репутацию уважаемого ученого. А потом Эрик перешел в Бесстрашие, вернулся домой. Мужчина отчего-то говорит это ироничным тоном. И добавляет, что через пару месяцев из газет узнал о том, что Фрэнка арестовали. Причиной ареста была спекуляция бумагами. Это было смешно. Его посадили за то, что он подделывал документы и клал часть государственных денег себе в карман. Эрик помнит, что они действительно всегда жили хорошо. Всплыло ли то зверское убийство? В газетах ни о чем таком не писали, но Макс, всю жизнь покровительствующий Эрику, как-то намекал, что грязь с рук Фрэнка не сойдет долго. Мужчина замолкает, смотрит в потолок, а потом добавляет, что не знает, жив ли сейчас его дядя или сдох.
Кристина впитывает информацию как губка. Сама не знает, зачем. Ей просто надо. Знать об этом человеке, как можно больше. Она переворачивается на бок, подкладывает ладони под голову и смотрит на Эрика. Их отношения пришли к чему-то странному, чему невозможно дать определения, обозвать хоть как-то. Тогда ведь все станет проще. Только найдешь ориентиры в мире и все. Координаты установлены, можно дальше жить. Но с Эриком так не бывает. И Кристина почти смиряется.
— Ты ненавидишь его?
Мужчина молчит, жмет плечами, а потом все-таки говорит:
— Наверное.
— А ее? Ее ты тоже ненавидишь? — спрашивает Кристина. — И женщин ненавидишь? — она вдруг наседает с каким-то остервенением, с непривычной
Эрик не понимает. Окружающие не виноваты в его скотской жизни, в том, что он был ненужным ребенком, в том, что его воспитывал патологический безумец. Внутри Кристины что-то шевелится. Это можно было бы назвать яростью, но чувство саднит. Больше похоже на боль. Мужчина садится резко, а она сверлит его спину взглядом.
— Хватит. Довольно.
Этот голос. Холодный, стальной, отдающий металлом. Он принадлежит Эрику, который убивает, Эрику, чьи руки по локоть в крови. Этот голос Кристина слишком хорошо знает. И она замолкает, напуганная собственной смелостью и реакцией мужчины, который, в сущности, остается хищником. Не стоит забывать о том, кто он такой. Уже не важно, что и кто сделал его таким, он просто такой. И рядом с ним никогда не будет покойно. Он жалит, уродует и калечит. А она почему-то забыла об этом. Может, все дело было в том смехе, что все еще отдается легким, далеким гулом в ее ушах. Этот смех слишком не вяжется со всем тем, что она знает об Эрике, что знала всегда, что узнала сейчас.
— Ты отпустишь меня домой? — она размыкает губы, когда он встает с постели и подбирает с пола джинсы. Пряжка мягко звякает в полумраке комнаты.
Кристина очень хочет домой. Дома проще. Дома нет Эрика и этого зудящего чувства во всем теле, что он вызывает, нет этих эмоций и порывов, желаний касаться этого человека, целовать его. Кристина ведь теперь знает, что его руки умеют ласкать. Несколько грубо, беспардонно, даже эгоистично, но ласкать. Она знает, что губы у него жесткие и даже острые, но от них ее не держат ноги, а голову туманит и пьянит. Она всего лишь ненормальная девочка, которая, кажется, совершила самую большую ошибку всей своей жизни. А дома есть Юрай и его тепло, есть Трис и ее улыбка, и столько знакомых лиц. А не эти стены без окон и Эрик, Эрик, Эрик.
— Нет.
Мужчина ставит жирную точку в разговоре, оправляя кожанку. Собачка подпрыгивает в полумраке. Кристина смотрит, как за ним закрывается дверь, моргает, часто-часто, облизывает свои сухие губы и вспоминает о жажде. Она сползает с кровати и на мягких, едва гнущихся ногах идет в ванную комнату. Кран в душевой кабинке она откручивает долго, становится под струи, задирает голову, раскрывает рот и позволяет теплой воде забивать ее глотку. Тело у нее слабое, мышцы отзываются странной болью, и сводит низ живота, такое глухое, пустое чувство в самом нутре. Кристина знает, почему. Потому что она впервые в жизни занималась сексом с мужчиной. Эдвард в ее мире не считается. А сегодня все было так, как должно быть. И осознание накрывает оглушающей волной кристальной ясности. Эрик взял свое. И что теперь будет?
Кристина спит весь следующий день, уставшая и утомленная непривычным занятием в постели и тихими разговорами после. У Эрика же работа. Он щурится солнцу и прячет глаза за темными очками. С утра чуть ли не засыпает на совещании у Джанин Мэттьюс, совершенно не понимая, зачем Макс его сюда потащил. Сука Эрудитов рассуждает о Дивергентах, показывает большую мультимедийную карту, говорит о районах, в которых необходимо сегодня побывать. Эрик вращается в кресле, как часто делает в этом огромном зале для собраний, запрокидывает голову на спинку и прикрывает глаза. О да, мать вашу, он хочет спать, потому что не спал всю ночь. Из-за этой девки. Воздух сквозь сцепленные зубы и вынужденно открытые глаза после толчка Макса в бок. Эрик лишь бросает на него недобрые взгляды, но мужчина в ответ кивает на Мэттьюс. Да слушает, слушает он эту бабу. Закрыла бы рот скорее, да хоть можно будет пойти и проветриться, шваль всякую пострелять.