Юность в яловых сапогах
Шрифт:
Мы молча слушали. Наш чай давно остыл, и мы не притронулись ни к меду, ни к печеням с пряниками. Рассказ нас очень потряс, по крайней мере меня. Неужели все, что рассказала тётя Лена правда? Тогда у меня возникало такое ощущение, что я попал в какую-то сказку. Все кругом было каким-то нереальным, словно во сне. Там в училище я, услышав этот рассказ, не поверил бы ни единому слову. Но сегодня, будучи свидетелем появления приведения, я верил всему. Тем более, этот рассказ был не детской выдумкой, а поведан нам взрослой женщиной, матерью двоих взрослых детей.
– Ну, что вы так ничего и не поели и к чаю даже не притронулись! Давайте я подогрею
– Да, нет! Тёть Лен! Спасибо! Поздно уже. Мы пойдем! – стал собираться Строгин.
– Да, пойдем, - согласился я, но с меньшим рвением.
– А может еще посидите? – как-то просительно спрашивает она.
– Нет, и хотелось бы, но в следующий раз!
Мне не очень-то улыбалось идти поздней ночью по этому странному городку, где приведения и ведьмы кишели на каждом шагу. Одна только мысль о том, что нам возвращаться в гарнизон через парк не вселяла в меня ни мужества, ни храбрости, ни решимости. Если бы эта добрая женщина, мать моей любимой девушки предложила бы нам остаться на ночь, то я бы с радостью согласился. Но она этого не сделала.
* * *
– Зачем это? – я киваю на чистое, отглаженное полотенце, принесенное нам Ольгой.
– Наташа тебе подскажет и объяснит, когда оно потребуется! – отвечает девушка и хитро улыбается. – Ты как ученик на экзамене, так волнуешься! Ты что в первый раз?
– Так – в первый! – я действительно волнуюсь.
– Повезло тебе! Многие это ни разу не делают! Наташка все-таки очень разборчивая в этом плане.
– А ничего, что вы обсуждаете меня в моем же присутствии? – вставляет моя девушка.
Мы сидим на диване в квартире Ольги. У нее родители приезжают только послезавтра и все последние дни мы усиленно эксплуатируем «хату». Кроме того, послезавтра уезжает Наташа. Ее каникулы закончились. Какие-то они были уж очень короткие. Даже месяца не предоставили, всего две недели. Но и наша стажировка скоро подойдет к концу. Нам остаются жалкие десять дней. Строгин сказал, что начальник штаба в связи с отменой полетов решил отпустить нас пораньше. Вот и заканчивается вторая жизнь курсанта.
Предчувствуя долгое расставание, Наташа решилась на сумасшедший по ее меркам шаг. Она решилась переспать со мной. Все эти дни у нас дальше поцелуев, жарких объятий и трений возбужденных органов друг о друга не продвигалось. Моя девушка с трудом, но пресекала все мои настойчивые попытки продвинуться дальше. Как мы не были бы возбуждены, все заканчивалось всегда незадолго до непосредственной интимной близости. Нет, близость была, но, как бы это сказать, она была без своей вершины, пика. Я, признаться был этому всегда, мягко говоря, удивлен, и блуждал в поисках объяснения такому странному поведению моей, а в этом у меня уже не было никаких сомнений, девушки. Со мной раньше такого не случалось. Конечно, сказать, что я был бабником нельзя, но и девственником обозвать было бы несправедливо. Так вот у меня ни разу такого не случалось, чтобы так долго меня не допускали к телу. Конечно, если вспомнить первую ночь с Леркой, то вроде и не впервой, но тогда случай был единичным и на другой раз крепость легко принесла ключи от своих бастионов. Впрочем, и бастионы-то те были давно разрушены и от времени сравнялись с землей.
И вот только сегодня я понял причину поведения Наташи. Она сама мне сказала об этом, а Ольга удивилась, узнав, что
– Ну, я пошла… - Ольга закрывает за собой дверь.
Мы остаемся одни. После такого вступления мы не спешим предаться физической любви. Что-то помешало нам и сейчас нужно время и какая-то искорка, которая зажжет в нас пыл и страсть.
– Может разденемся? – спрашиваю я девушку, предполагая, что оголенное тело быстрее поднимет мое и ее настроение.
– Давай… - соглашается Наташа и начинает с узких потертых джинсов, которые с трудом поддаются, хотя она очень миниатюрная и худенькая.
Я тоже следую ее примеру и снимаю свои вельветовые штаны. Мы остаемся в трусах и верхних частях одежды, я в рубашке, она в блузке.
– Продолжаем? – спрашиваю я, всматриваясь в ее реакцию.
– Давай… - моя девушка не отказывается и у нас начинается нечто похожее на какую-то немного странную любовную игру.
– Рубашки?
– Да… - кивает она.
Верхняя часть одежды вслед за штанами оказывается на пестром ковре. Мы остаемся в нижнем белье. Я в трусах, Наташа еще и в бюстгальтере. У нее он, наверное, первого размера, грудь небольшая, но тем не менее упругая и привлекательная. Мне нравятся небольшие груди у девушек. Они мне кажутся подтянутыми, и уж точно не диссонируют со стройным, худым и миниатюрным телом. Кроме того, говорят, что с возрастом они меньше подвержены отвисанию и практически не теряют своей первоначальной формы.
– Сними с меня сначала лифчик… - просит Наташа и я стараюсь его расстегнуть, но у меня это не получается, тогда девушка сама это делает.
Бросив и его на пол, она устремляется ко мне и обвивает мое тело, прижимаясь упругой грудью, подтянутым животом, щекоча мои ноздри свежевымытыми волосами.
– Ты правда меня любишь? – спрашивает она, на секунду оторвав голову от моей груди и пристально всматриваясь в мои глаза, чтобы попытаться уловить малейшую ложь.
– Правда… Я правда тебя очень люблю... Я тебя люблю, когда ты рядом, когда в шаге от меня и я безумно люблю, на разрыв, когда не вижу тебя, когда ты пусть даже в одном со мной городе, но все равно уже далеко, в ста метрах, в километре, в десяти! Я скучаю без тебя, мои мысли нет-нет, но летят к тебе. Ты стала за эти две недели для меня всем смыслом моей жизни! – я это говорю очень искренне, говорю то, что думаю на самом деле, что чувствую внутри себя, в голове и сердце.
Она опять прижимается ко мне и целует мою грудь, плечи, живот. Я вздрагиваю во время каждого прикосновения ее горячих губ к моему прохладному телу. Не в силах сдерживать себя, и я начинаю целовать ее волосы, уши, шею.
– Не так… Не так, дурашка… Смотри, как нужно… - она подносит губы к моему уху и сначала обдает их своим горячим дыханием, потом она змейкой выбрасывает свой язычок и щекочет им мне в ухе, увлажняя его. И, потом, вдруг, вдыхает в себя весь воздух в округе, охлаждая мое ухо. От этого я весь трясусь в невероятном возбуждении.