За пять веков до Соломона
Шрифт:
Моисей не находил нужных слов. Все, что повторял по несколько раз на день последние две недели, вдруг испарилось и показалось таким мелким и несущественным. Он еще раз вздохнул и, чуть-чуть отстранившись, взял лицо Мариам в ладони. Оставалось говорить только правду. Или ту ее часть, которую Мариам была готова воспринять.
— Мариам, возлюбленная моя. Я здесь из-за тебя и из-за всех еврейских людей. Все эти годы я думал над твоими последними словами. Что ты не можешь покинуть страну без отца и матери, без брата и остальных родных. И я пришел исполнить данное обещание. Вывести вас из рабства, дать свободу всему еврейскому народу.
Мариам недоуменно смотрела на него. Не этих слов ожидала она услышать после долгой разлуки. Но Моисей очень нуждался в ее помощи. Без этого план, как предотвратить кровавую бойню, не имел никаких шансов на успех. Моисей еще раз заглянул в бездонные глаза и решил повременить со всей правдой. Он нежно обнял Мариам и произнес:
— У нас еще будет время обо всем поговорить, но сейчас нужно спешить. Фараон дал всего пять дней, чтобы убедить всех евреев покинуть Египет и обрести свободу в дальних странах. Мне нужна твоя помощь. Я ведь могу на тебя рассчитывать?
Мариам опять задрожала и еще теснее прижалась к Моисею. Казалось, она ничего не воспринимает. Но маленький кивок подтвердил, что, не смотря на потрясение от неожиданной встречи, Мариам услышала слова Моисея…
Облизав пересохшие губы, Моисей сделал шаг вперед. Три десятка пар глаз из рода Рувима пристально следили за каждым вздохом.
Мариам на самом деле помогла. Она сумела договориться с патриархами одного из древних родов и организовать вечером встречу Моисея со старейшинами и членами совета Рувимова колена. Собрание проходило на краю города, на постоянно засыпаемом песком поле, где одиноко высился, перекошенный жертвенный алтарь. Дабы не допустить религиозных бунтов, фараон давал время от времени разрешения иноземцам на справление их обрядов. По египетским законам на таких собраниях должен был присутствовать и кто-то из верховных египетских жрецов — для предотвращения наведения порчи на Египет, насылания проклятий на фараона и просто подготовки заговоров против существующей власти. Когда-то давно наблюдение за иноземными жертвоприношениями считалось почетной обязанностью и входило в курс обучения высших египетских жрецов. Но в последнее время, то ли у жрецов забот прибавилось, то ли просто лень было каждый день на край города таскаться — то с ливийцами, то с нубийцами, то с израильтянами — потому кроме Моисея и рабов никого у алтаря не было.
Кровь почему-то шумела в висках, мешая сосредоточиться.
— Друзья, — начал он голосом, который ему совсем не понравился. Высокий и фальшивый, словно у молоденького жреца Изиды. Пришлось остановиться и откашляться вдоволь. Вместо улыбки, Моисей явственно почувствовал, будь он неладен, оскал шакалий. Тщательно подобранные слова путались на языке, нарушая плавный поток мыслей, словно запруда на быстрой горной реке. И как вода, в поисках выхода поднимается из берегов, так и Моисей почувствовал, как в нем нарастает злость, от этого внезапно напавшего косноязычия.
Он резко взмахнул рукой, рубанув ладонью сверху вниз, так что люди, стоявшие поблизости, шарахнулись в стороны. Моисей широко улыбнулся — от этого невольного жеста исчезли и злость, и волнение. Вернулась привычная уверенность в себе. А также предчувствие, что все будет хорошо.
Продолжая сиять глазами, Моисей обвел взглядом израильтян. Простые открытые лица. Людей, которые привыкли повиноваться приказаниям и работать с утра до вечера. С которыми и говорить надобно только так: просто да понятно.
— Хочу вопрос один задать, — начал спокойно Моисей. — Ведомо ли вам, что случается, если кто из рабов от хозяина сбежать решится?
Мрачноватая тень пробежала по лицам собравшихся людей: знали, хорошо знали. Не раз такое на памяти случалось. А вот отвечать не спешили, не понимая пока, что за человек такой странный стоит перед ними и чего ожидать от него следует. В богатых одеждах с чудным выговором чужеземным, но со взглядом вроде приветливым. Моисей надеялся, что простым вопросом удастся снять напряжение первой встречи, но все упорно молчали.
— Неужто смельчака меж вами не найдется? — Моисей лихорадочно соображал, что предпринять, если никто не отзовется.
— Известно что — фараон отряд во главе с Сотником за беглецом высылает, — раздался вдруг звонкий голос.
Моисей удивленно отыскал глазами говорившего. А тот стоял красный, словно заходящее солнце, под пристальными взглядами рабов, и яростно тер прыщи на щеке.
Аарон! Спаситель! Моисей был готов обнять парня, который второй раз за сегодняшний день выручал его. А ведь он вроде из совсем другого рода! Что же тогда здесь делает? Но времени решать эту загадку не было.
— Истинно так, отряд на дорогах засады устраивает, и колодцы в округе проверяет, не спрятался ли где беглец отчаянный. А если поймают, ждет его участь незавидная — дают палок в тройном размере и на три месяца на цепь сажают. Это, коли он за границы Египетского царства выбраться не успел. А ежели раба беглого Ханаанейский или, скажем, Нубийский царь выдает фараону, то вдобавок раб языка лишается.
Многочисленные кивки подтвердили, что истину ту все хорошо знают. В то же время Моисей ловил все больше и больше недоуменных взглядов, бросаемых украдкой. Не ясно подневольным людям было, с чего это знатный незнакомец речи такие ведет, что из уст хозяев слышать ни разу не приходилось.
— А хотите, скажу вам, почему с рабами беглыми так жестоко обходятся? Боятся фараон и прочие вельможи знатные, что узнай вы всю правду о жизни в странах, что за морями да пустынями расположились, ничто вас больше на месте не удержит.
— А что такого в жизни той, коли сам фараон правды боится? — выкрикнул рослый раб, стоявший чуть в стороне.
— В тех странах людям рабство неведомо. Вырастают они свободными — и сами решают, что делать, на ком жениться, с кем жить. Никто не может их заставить под палящим солнцем глину месить. Или детей навсегда отбирать, продавая за дебен серебра. Сами себе они хозяева. Фараон и остальные знают, что раз той свободы вкусив, рабу уже никогда не забыть. Потому и держат на цепи, чтобы опять не бежали. Потому и лишают языка, чтобы остальным правду о свободной жизни не поведали.
Моисей почувствовал азарт. У него получалось! Получалось! Все лица были обращены к нему, напряженно внимая каждому слову.
— Когда вы были маленькими детьми, то искренне верили, что этот мир создан только для вас. Вы были в нем самыми особенными и неповторимыми. Солнце всходило и двигалось по небу — потому что вам так хотелось. Ночь наступала, чтобы вы могли отдохнуть. Пальмы зеленели, чтобы вам было прохладно играть в тени.
— Но что случилось потом? Вас принялись убеждать, что все это неправда. День за днем, год за годом. Что ваше предназначенье — работать на хозяев. Что ваше существование — не радость от каждого прожитого дня, а цепь унижений и наказаний. Что вы не можете сами определять свою судьбу — вправе решать только хозяин. А вы — лишь песчинки в огромной пустыне, капельки в безбрежном море. Ваша жизнь не имеет ценности. Всегда может прийти хозяин и забрать ее. А вам суждено лишь смиренно склонять голову, терпеливо снося страдания да непосильную работу!