За решеткой
Шрифт:
Но я не видел этого мужчину. Нигде за этими любопытными интенсивными глазами я не мог найти того, кто ответственен за такое преступление.
Я помедлил, держа бумажку и его карточку, и люк оставался открытым, пока мы стояли и смотрели друг на друга. Он словно приклеился ко мне так же, как я к нему, и я гадал, что он видел, когда смотрел на меня.
Сбросив невидимую нить, связывавшую нас воедино, я нарушил зрительный контакт и сделал шаг назад. Я запер люк и прицепил его бумаги к двери. Я неохотно снова заглянул в окошко, ожидая, что он ушел. Но Бишоп не сдвинулся с места.
Я
— Она твоя бабушка?
Бишоп вздрогнул. Это было почти неуловимым, но я заметил. Его губы чуточку поджались, затем он один раз кивнул.
— Да. А еще она та, кто воспитала меня и моего брата, так что тебе бы лучше не говорить о ней ничего плохого, босс.
Я покачал головой, и мое сердце забилось чуть быстрее от его обороняющегося тона.
— Я бы никогда так не поступил.
— Она — самый лучший человек из всех, что я знаю.
— Похоже, вы близки.
Ничего. Никакого ответа.
— Она часто тебя навещает?
Бишоп казался колеблющимся, будто он не был уверен, что хотел отвечать или говорить со мной о таких личных вещах. Поколебавшись еще немного, он сказал:
— Каждую неделю со дня, когда меня посадили.
Я переварил этот факт, пошаркав ногами и зная, что стоит остановиться на этом и уйти. У меня на языке вертелось столько вопросов, и все же моя совесть орала мне забить на это. Где его брат? Он тоже навещал? Что его семья думала об его приговоре?
— Лучше не задавать вопросов. Я отсюда вижу, как они роятся у тебя в голове. Мудрый совет — будь осторожен, босс. Нам, парням по эту сторону решеток, не стоит доверять. Людям слишком легко скрыть свою истинную природу, и если ты слишком привяжешься или увлечешься, это ни к чему хорошему не приведет. Я видел такое. Мы не заслуживаем твоего сострадания.
— Я в это не верю. Вы все равно люди.
— Вот тут ты ошибаешься. Мы всего лишь монстры в клетках, ожидающие смерти.
Его комментарий заставил мое нутро содрогнуться, и я не знал, что сказать.
— Не заблудись в этом шторме отсека смертников, босс. Если позволишь ему завладеть тобой, то не выберешься отсюда живым. По крайней мере так, чтобы здесь все были дома, — Бишоп постучал себя по виску.
Он повернулся спиной и перекатывал уголек между пальцами, вернувшись к постели и встав на колени, чтобы присмотреться к портрету его бабули.
— Бишоп? — его тело замерло, и он склонил голову, не поворачиваясь, так что я продолжил. — Ты сказал, что люди скрывают свою истинную природу, и я тебе верю. Это не первая моя работа в тюрьме. Я это видел. Здешние парни постоянно носят маски. Они хотят, чтобы ты верил, будто они неспособны на преступления, упрятавшие их за решетку. Я это вижу. Я знаю. Но позволь мне сказать тебе кое-что еще, — я помедлил. Он не пошевелился, но я знал, что он слушает. — Можешь посмотреть на меня? Пожалуйста.
Бишоп повернул голову, и глаза цвета оникса, темные и бескрайние как открытый космос, остановились
— Душа человека не может лгать. Какую бы маску он ни носил, какую бы реальность он ни продвигал, это будет лишь на поверхности. Правда в глазах человека. Они — врата в твою душу. Если посмотреть достаточно внимательно и глубоко, то увидишь, что правда, а что нет. Увидишь их истинную природу. Увидишь правду. И ты не монстр, Бишоп Ндиайе.
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Не всегда. Я совершал предостаточно ошибок, но никогда не чувствовал себя так уверенным в чем-либо, как сейчас. Может, это делает меня идиотом. Только ты знаешь наверняка.
Уголек выпал из руки Бишопа, и он слез с кровати, снова подойдя к окну. Он был выше меня на полголовы, и когда он остановился, мне пришлось задрать подбородок, чтобы поддерживать зрительный контакт.
— Ты знаешь, за что я здесь? — голос Бишопа прозвучал так тихо, что едва-едва выходил за пределы стальной двери.
— Да. Я искал о тебе информацию. Прочел каждую статью.
Он прижал огромную ладонь к окну толщиной семь сантиметров и наклонился, чтобы его лоб тоже прижался к стеклу.
— Тогда ты знаешь, что я за монстр.
От хриплых ноток в его голосе волоски на моей шее сзади встали дыбом. Я взглядом проследил очертания его огромной ладони, заметил бледный шрам, рассекавший ее посередине. Я поднял свою руку и положил поверх его ладони; нас разделяло только укрепленное стекло и решетки ромбиком. В своем воображении я представил, как тепло исходит от Бишопа и просачивается через окно в мою ладонь. Я подумал о том, каково было бы прикоснуться к нему. Я не боялся.
Я вновь поднял взгляд, изучая его лицо, темные бездны глаз, затем покачал головой.
— Я не верю. Монстры не плачут, — прошептал я.
Несколько долгих секунд мы оба не шевелились и не дышали. Затем меня накрыла волна эмоций и смятения, и момент был разрушен. Я опустил руку, сделал шаг назад и посмотрел в обе стороны, не оборачиваясь, я ушел, нуждаясь в облегчении... да в чем угодно от этого неожиданного обмена репликами.
На протяжении остатка смены я избегал разговоров со всеми, кто был заперт за решетками. Проводя почасовой пересчет, я заглядывал в окна ровно настолько, чтобы увидеть обитателя камеры и движение. Я порадовался, что к часу ночи большинство мужчин легло спать, так что мое напряжение немного унялось. Бишоп, однако, не спал до раннего утра. Он читал. Когда я проверял его камеру, он не поднимал головы от книги, и я был благодарен.
Он безо всяких сомнений каждый раз знал, что я там.
В половине четвертого подали завтрак, почту собрали в пять. Пропущенные бланки для покупок тоже забрали для обработки.
Я порадовался, когда в шесть моя смена закончилась. Мы с Джином встретились со сменными надзирателями и доложили о событиях ночи. Мои внутренности вибрировали, маленькие вспышки адреналина то и дело расходились по организму. Мне надо поспать и забыть весь этот разговор с Бишопом. Он нервировал меня всю ночь.