Забытый август
Шрифт:
– Я могу в любое время, - сказал я тете Аиде.
– Я сейчас совершенно свободен. Неля молчала.
– Лучше с утра, - решила за нее тетя Аида.
– Приходи в одиннадцать часов.
– Нет худа без добра, - сказал дядя Христофор.
Я попрощался и пошел к двери. Натолкнулся на стул. Неля закрыла за мной дверь и улыбнулась, когда сказала "до свидания"...
14 августа
Утром я проснулся от звуков горна в воинской части. Играли побудку. Так рано я давно не вставал. Подошел к окну и увидел, как через пустырь к воротам части бежит сын полка, на ходу застегивая ремень. Неужели он продолжает служить в армии? Тогда почему живет на квартире?
На краю пустыря, там, где начинался овраг, я увидел небольшую толпу. Оказывается, ночью на нашем пустыре оглушили милиционера. Ударили по голове молотком или чем-то другим тяжелым и вытащили из кобуры револьвер. Когда я прибежал к оврагу, его уже увезли, но на месте происшествия еще толпились люди. Тетя Сима, мать Лени, первая увидела его рано утром по дороге на работу. Об этом сообщил мне дядя Шура, который был в курсе дела.
– Милиционер сам ее позвал, - он торопливо рассказал мне все, что знал. Она шла на работу, слышит, кто-то зовет ее: "Гражданка, гражданка" - и стонет. Вот здесь он лежал, прямо на этом месте. Она подумала, что ему плохо стало, а он говорит: "Нет, гражданка, меня ударили по голове сзади". И действительно, на голове вот такая шишка.
– Дядя Шура соединил две свои ладони.
– Почти вся голова опухла. "И револьвер мой украли, прошу вас, сообщите в милицию". Приехали за ним и забрали... Это кто-то из наших хулиганов его стукнул, понизив голос, оглянулся дядя Шура.
– Он им не давал в карты играть в овраге. А заодно и револьвер стянули.,.
Появился Рафик. Я рассказал ему все как было.
– Идем на свалку, - предложил Рафик.
– Там не то что револьвер - гранату можно найти. Прошлый раз ребята несколько "лимонок" принесли...
– Сегодня не могу, - сказал я.
– В одиннадцать часов у меня важное дело. Хорьку скажешь, что меня мать к бабушке послала.
Ровно в одиннадцать я пришел к Неле. На столе уже лежала "Геометрия", экзаменационные билеты и тетрадка в клетку. Неля была одета в широкий, длинный, до полу, халат своей матери.
– Ты пока посмотри первый билет, - сказала она, - а я сейчас приду.
Я не стал смотреть билет и, пока она что-то делала в передней (причесывалась, кажется), осмотрел комнату. Над круглым столом с бархатной скатертью низко висел красный матерчатый абажур (поэтому с крыши комната казалась нам красной). Между шифоньером и буфетом висела занавеска, за которой были видны две кровати. На стене я увидел фотографии Нели, ее отца и матери, а на круглом столе у окна стояла в рамке еще одна фотография, на ней черноволосая молодая женщина с большими глазами мечтательно смотрела куда-то вдаль.
Я взял фотографию в руки.
– Нравится?
– спросила Неля, войдя в комнату. Она поменяла прическу.
– Да... красивая...
– Это моя тетя... В Москве живет.
– Сколько ей лет?
– Здесь девятнадцать, - показала на портрет Неля, - а вообще двадцать семь. Это до войны она снялась. Мы похожи с ней?
Я посмотрел на Нелю, но сразу же отвел глаза.
– Все говорят, что мы очень похожи.
– Она улыбнулась, почувствовав, что я смущаюсь.
– А мне кажется, что нет. Она такая красивая...
– Сходство, несомненно, есть, - сказал я.
– У меня глаза серые, - сказала Неля.
И мне пришлось посмотреть на нее. Глаза, действительно, были серые.
– А я думал, голубые.
– Все так думают... У них меняется цвет... А у тебя какие?
– Не знаю.
Она заглянула мне в глаза и спросила, почему я такой маленький. Я сказал, что не знаю.
– Тебе уже исполнилось пятнадцать?
– Нет.
– А-а... Ну тогда все нормально. А я думала, тебе больше.
Я сказал, что мне в феврале будет пятнадцать.
– А сколько лет вашему Пахану?
– Семнадцать.
– Он в меня очень влюблен?
– Откуда я знаю!
– А почему вы все его боитесь?
Я не знал, что ответить ей.
– Он нахал страшный, - продолжала Неля.
– Руки распускает. Вы все его боитесь. Я знаю.
– Мы не боимся, - возразил я.
– Дети вы, вот что я тебе скажу, - перебила она.
– Глупостями занимаетесь. У меня есть знакомые мальчики. Они совсем по-другому себя ведут. А им столько же лет.
– Мы на яхтах будем плавать, - сказал я.
– На настоящих яхтах в открытом море.
Она посмотрела на меня недоверчиво. Потом вдруг спросила:
– А ты стихи писать можешь?
Я соврал, что могу.
– Дашь мне почитать?
– Она села за стол и взяла в руки "Геометрию".
Я обещал дать и тоже сел за стол.
Мы занимались два часа.
Потом я побежал на свалку. За последние дни здесь появилось еще несколько куч с гранатами "лимонками", противогазами. Среди них мы надеялись найти годные к употреблению.
На свалке шел бой. Наши гнали ребят из дома железнодорожников. Их было человек пятнадцать, наших чуть побольше.
Я подоспел вовремя. Наскочил с тыла и заорал: "Бей железнодорожников!" Они задрапали еще быстрее и попрятались, Я несколько раз врезал одному толстяку. Он задержался, чтобы мне ответить, и мы захватили его в плен. Он сильно сопротивлялся, пришлось скрутить ему руки и перевязать ремнем за спиной. А чтобы он ногами не лягался, посадили его на землю. Он обозвал нас гадами и сказал, что мы хуже фашистов.
Мне показалось, что я его откуда-то знаю.
– Сам ты фашист!
– сказал я.
– Чуть глаз мне не выбил.
– Замолчи лучше, а то хуже будет, - пригрозил ему Хорек.
– Вам сколько раз говорили, чтобы вы сюда не ходили!
– Это не ваша свалка, городская. Сюда весь город может ходить.
– Весь город может, а вы нет, - сказал Хорек.
– Мы же не лезем к вам в парк.
– Пожалуйста, лезьте, - возразил толстяк.
– Там всем места хватит. Кто вас не пускает?
– Нам ваш парк не нужен, а вы не ходите на свалку.
– Это не ваша свалка, - упрямо повторил толстяк. И тут я вспомнил, что видел его на бульваре. Это он учился плавать на веревке.