Заговорщица
Шрифт:
Спальня короля выходила окнами в квадратный двор замка. Перед спальней располагалось что-то вроде прихожей. Через нее можно было пройти в королевскую гостиную, уже знакомую нашим читателям. Итак, через портик замка, по парадной лестнице гости обычно поднимались в гостиную. Наши читатели помнят, что если король собирал в этом зале совет, то свита герцога де Гиза оставалась или на лестнице, или на террасе, носившей название «Бретонская терраса», или, наконец, ожидала своего господина во дворе замка.
В конце гостиной, направо, находилась дверь в коридор-прихожую перед королевской опочивальней. Именно в этом помещении и развернутся события, к описанию которых мы приступаем. В прихожую выходили три двери. Одна из них, как мы знаем, вела в гостиную, вторая в спальню короля, а третья — в кабинет, выходивший окнами во внутренний двор.
Кабинет был довольно просторный, а за ним находилась еще одна небольшая комната, из которой имелся выход на боковую лестницу. Поднимаясь по этой лестнице, можно было добраться до обиталища Руджьери, а спустившись на один этаж, попасть в покои королевы-матери.
Обычно происходило следующее. Если Гиз, явившись с утра к королю, заставал Его Величество в гостиной, то, естественно, герцог там и оставался, а его свита ожидала господина на лестнице. Но если совет собирался не в гостиной, то Гиз проходил в прихожую. Его великолепная свита в этом случае оставалась в королевской гостиной.
В прихожей всегда дежурило несколько дворян, приближенных Генриха III.
— Где Его Величество? — обычно спрашивал Гиз.
Ему указывали или на дверь спальни, или на дверь кабинета. Герцог де Гиз направлялся прямо туда, где был в данный момент король. Входил он без доклада, ибо Генрих III раз и навсегда приказал пропускать дорогого кузена в любое время дня и ночи.
В это утро капитан Ларшан как всегда сменил посты. Похоже, от исключительных мер предосторожности отказались. У главного портика замка, где в последнее время обычно стояли человек сорок, Ларшан оставил только десять солдат. То же самое случилось и с остальными постами. Казалось, обитатели замка чувствовали себя в полной безопасности.
Но тот, кто заглянул бы во внутренний дворик, куда выходили окна рабочего кабинета и спальни короля, обнаружил бы там три сотни вооруженных аркебузами людей. Они стояли неподвижно, стараясь не шуметь.
Кроме того, вздумай кто-нибудь осмотреть просторное помещение рядом с казармой (обычно там хранили оружие), он увидел бы четыре походные кулеврины, уже поставленные на лафеты. Кулеврины были заряжены. У каждой замерли четверо солдат, да еще с десяток человек, взявшись за привязанные к лафету веревки, ожидали приказа. По первому знаку они готовы были выкатить орудия во двор и открыть огонь.
Крийон мерил шагами квадратный двор. Он был сердит и раздражен, покусывал усы и бормотал проклятия. Офицеры, разбившись на группки, беззаботно болтали — похоже, их более всего занимала охота с гончими.
По парадной лестнице привычно сновали туда-сюда придворные. В гостиной не было никого, только изредка пробегал лакей. В целом же комнаты вокруг королевской спальни выглядели как обычно.
Пройдем, дорогой читатель, через гостиную и заглянем в ту самую прихожую. Мы застанем там тридцать приближенных короля, тридцать человек, входящих в его личную охрану; это были самые преданные слуги Генриха Валуа, готовые чуть не зубами рвать его врагов; в народе их прозвали «Сорок Пять», ибо именно столько человек насчитывала «лейбгвардия» короля. Они были одеты в придворные костюмы, но под бархатными камзолами скрывались кольчуги или кожаные кирасы.
А теперь незаметно проникнем в королевскую спальню. Как и в тот вечер, когда принималось решение о судьбе Гиза, Генрих III сидел у камина и зябко тянул руки к огню. Рядом с ним, словно привидение в черном, стояла бледная как смерть Екатерина Медичи. Старая королева чувствовала себя очень плохо, болезнь совсем лишила ее сил. однако перед лицом угрожавшей сыну опасности она не только поднялась с постели, но и решилась принять участие в грядущих событиях.
На улице было холодно и темно. Серое пасмурное небо тоскливо нависло над городом. Тишина давила на людей и здания. Лишь иногда в вечернем небе проносилась зловещая стая ворон, и их мрачное карканье словно пророчило чью-то близкую смерть.
Екатерина Медичи и король беседовали. Разговаривали они очень тихо, словно боясь спугнуть тишину.
— Вот и наступил этот день, великий день… — сказала старая королева.
— День убийства… — откликнулся Генрих III.
— День вашего освобождения, сын мой. Сегодня в шесть вечера, словно волки в потемках, соберутся банды Гиза. В десять они должны, проникнув в замок (ведь ключи у них есть), пробраться по этой лестнице в спальню. Они хотят заколоть короля прямо в постели…
Генрих III вздрогнул, в горле у него что-то захрипело, и он поднял на Екатерину наполненные ужасом глаза.
— Нынче вечером… нынче вечером, — продолжала королева, — Гиз зарезал бы короля Франции, если бы…
Она остановилась, улыбнулась и уверенно закончила свою речь:
— …если бы королевы-матери не было рядом!.. Но я здесь! И, слава Богу, не утратила чутья! Пусть только явятся сюда проклятые убийцы — и они узнают, на что способна старая королева! Я не дам умертвить моего ребенка!
Неожиданно Екатерина рассмеялась. Смех ее звучал жутко.
— Генрих, сын мой, ты готов?
— Да, матушка! — ответил король.
— Обними же меня! И молчи… Не говори ни слова… теперь пусть свершится воля Господня!
Генрих с трудом встал — ноги отказывались служить ему. Он шагнул к матери, и та крепко обняла любимого сына — единственного человека, к которому она питала искреннюю привязанность.
— Никуда не выходи из этой комнаты, слышишь, Генрих? — прошептала старая королева.
— Да, матушка! — пролепетал король.
— Ты должен только отдать приказ, решающий приказ тем дворянам, что ожидают тебя. Остальное — мое дело! Я сама прослежу за всем.