Закат
Шрифт:
– Конечно, вы хотели бы ее осмотреть?
– Положите ее вон на тот столик, месье.
– На столик? Но ведь здесь намного более выгодное освещение.
– Положите ее на тот стол. Пожалуйста.
Сетракян не выполнил просьбу, прозвучавшую как приказ. Он остался стоять на месте, держа в руках тяжелый том.
– Но вам, должно быть, не терпится заглянуть внутрь.
Древерхавен перевел взгляд с серебряного переплета на лицо Сетракяна и впился глазами так, словно пытался вобрать его в себя.
– Борода, месье Пирк. Она мешает рассмотреть ваше лицо. И придает ему иудейскую наружность.
– Разве? Я так понимаю,
– Это они не любят меня. Твой запах, Пирк… Он мне знаком.
– Почему бы вам не рассмотреть книгу поближе?
– Мне это не нужно. Книга поддельная.
– Возможно. Очень даже может быть. Но серебро – могу заверить вас, что серебро самое что ни на есть настоящее.
Сетракян приблизился к Древерхавену, держа книгу перед собой. Вампир отпрянул, затем движения его замедлились.
– Твои руки, – сказал он. – Ты калека.
Глаза Древерхавена снова обшарили лицо Сетракяна.
– Плотник. Значит, это ты.
Сетракян рывком распахнул пальто и из-под левой полы выхватил скромных размеров меч с серебряным лезвием.
– Вы обленились, герр доктор, – сказал он.
В ярости Древерхавен метнул свое жало. Не на полную длину – скорее, это был ложный выпад. Жирный вампир отпрыгнул назад, уперся спиной в стену, а затем снова попытался достать гостя жалом.
Сетракян предвидел эту уловку. По правде говоря, доктор был куда менее проворен, чем большинство других вампиров, с которыми пришлось выходить на бой. Авраам прочно стоял на ногах спиной к окнам – единственному пути отхода для вампира.
– Вы слишком медлительны, доктор. Ваша охота здесь была очень уж необременительной.
Вампир зашипел. В глазах твари появилась тревога; от напряжения его жар усилился, и косметика, покрывавшая лицо, потекла.
Древерхавен бросил взгляд на дверь, но Сетракян не поддался и на эту уловку. Он знал, что твари всегда обеспечивают себе запасной выход. Даже такой разжиревший клещ, как Древерхавен.
Сетракян сделал ложный выпад – стригой шатнулся, потерял равновесие и снова атаковал, правда, весьма неловко. Древерхавен метнул жало – но лишь наполовину. Сетракян ответил молниеносным взмахом меча – если бы жало вышло на полную длину, он наверняка отсек бы его.
И тут Древерхавен решил удрать. Он боком, по-крабьи, побежал вдоль книжных полок, занимавших всю заднюю стену комнаты, однако Сетракян оказался проворнее. Книга все еще была в его руке, и он со всей силы швырнул ее в жирного вампира. Тварь в ужасе отшатнулась от ядовитого металла, а в следующую секунду Сетракян был уже рядом с Древерхавеном.
Он прижал кончик серебряного меча к верхней части вампирской глотки. Голова Древерхавена откинулась, его затылок уперся в корешки бесценных книг, выстроившихся на верхней полке. Он жег Сетракяна взглядом.
Серебро ослабило вампира, он не мог выпустить жало. Сетракян залез свободной рукой в глубокий карман пальто с освинцованной подкладкой и вытащил связку увесистых серебряных побрякушек: они были, каждая по отдельности, убраны в тонкую металлическую сеточку и нанизаны на отрезок многожильного кабеля.
Глаза вампира расширились, но деваться ему было некуда: после того как ожерелье Сетракяна легло на плечи, тварь не могла двинуться с места.
Серебряный воротник тянул стригоя к земле, будто связка с булыжниками, каждый по полцентнера весом. Сетракян придвинул кресло как раз вовремя, чтобы
Сетракян подобрал книгу – на самом деле это был экземпляр шестого издания дарвиновского «Происхождения видов» в переплете с корешком и крышками из серебра Британия [20] – и бросил ее в дорожную сумку. С мечом в руке он подошел к книжным полкам – к тому месту, куда столь отчаянно рвался Древерхавен.
Тщательно осмотрев полки, в том числе на предмет мин-ловушек, Сетракян наконец нашел книгу, служившую пусковым механизмом. Он услышал щелчок, секция немного подалась вперед, Сетракян толкнул ее, и вся стенка повернулась вокруг невидимой оси.
20
Серебро Британия – название серебра исключительно высокого качества, 958-й пробы.
Первым делом на Сетракяна нахлынул запах. Заднее помещение квартиры Древерхавена, лишенное окон, непроветриваемое, представляло собой гнездовье вампира, набитое ненужными книгами, всяким мусором и смрадным тряпьем. Однако не мусор и не тряпье, пахучие сами по себе, были источником совсем уже чудовищной вони – эта вонь лилась с верхнего этажа, куда вела забрызганная кровью винтовая лестница.
Именно там, на втором этаже, Сетракян обнаружил операционную. Посреди комнаты, на черном кафельном полу, запятнанном чем-то жутким – видимо, запекшейся людской кровью, – стоял стол из нержавеющей стали. Все поверхности покрывали какая-то немыслимая грязь и ссохшиеся человеческие выделения, копившиеся здесь десятилетиями. В углу стоял заляпанный кровью холодильный шкаф для мяса, вокруг него с жужжанием вились мухи.
Задержав дыхание, Сетракян открыл холодильник – просто потому, что должен был сделать это. На полках лежали лишь свидетельства кошмарной извращенности Древерхавена – и ничего такого, что представляло бы реальный интерес. Ничего полезного для поисков. Авраам вдруг подумал, что ему становятся привычны картины порока и безнравственности, сцены бессмысленной резни и издевательств над человеческой плотью.
Он вернулся к твари, изнемогающей под грузом серебра. Весь грим, вся косметика уже стекли с физиономии Древерхавена, обнажив истинную личину стригоя. Сетракян подошел к окну. Первые проблески рассвета только начали просачиваться сквозь стекло. Скоро ясный солнечный день возвестит о себе, ворвется в эту квартиру и, прогнав мрак, очистит ее от вампира.
– С каким же ужасом я ждал каждого нового рассвета в лагере, – сказал Сетракян. – Начала очередного дня в хозяйстве смерти. Я не боялся смерти. Всякий день она могла выбрать меня, однако я не хотел ее выбирать. Я выбрал выживание. Но, сделав это, я тем самым выбрал страх.
Я рад умереть.
Сетракян взглянул на Древерхавена. Стригой больше не заботился об артикуляции, эта уловка потеряла смысл.
Вся моя страсть, вся моя похоть давным-давно удовлетворена. Я зашел так далеко, как только может зайти существо в этой жизни, будь то зверь или человек. Я больше ничего не жажду. Повторение лишь гасит удовольствие.