Закат
Шрифт:
Профессор наклонился поближе к банке, и из сердца тут же выметнулся похожий на щупальце отросток: на его кончике была присоска – ни дать ни взять крохотный рот, – которая мгновенно приклеилась к стеклу. Эти кровяные черви – опасные прилипалы. Фет знал, что старик уже много десятилетий кормил уродливую тварь капельками своей крови, нянчил ее, и в процессе этого пестования у профессора сформировалась какая-то жуткая, даже суеверная привязанность к червю. Возможно, это было даже до некоторой степени естественно. Но в той нерешительности, которую сейчас проявлял Сетракян, помимо меланхолии, была и еще какая-то эмоциональная составляющая.
Это больше походило на глубокую печаль. Или на крайнее отчаяние.
И тут Василий кое-что понял. По временам – это всегда было глубокой ночью – он видел, как старик, кормя червя, обитающего в банке, разговаривал с ним. Сидя рядом, при свете свечи, старик разглядывал сердце, что-то нашептывал ему и гладил холодное стекло, за которым таилась нечестивая тварь. А однажды – Фет мог поклясться в этом – он услышал, как старик что-то напевает. Сетракян пел тихо, на каком-то незнакомом языке – явно не армянском, как следовало бы из его фамилии, – и это была, похоже, колыбельная…
Старик почувствовал, что Фет смотрит на него.
– Простите меня, профессор, – сказал Василий. – Но… чье это сердце? Та история, что вы нам рассказали…
Сетракян кивнул, понимая, что он разоблачен.
– Да… Якобы я вырезал это сердце из груди молодой вдовы в одной деревушке на севере Албании? Вы правы. То, что я вам поведал, не совсем правда.
В глазах старика сверкнули слезинки. Пока длилось молчание, одна из них упала, и Сетракян наконец заговорил. Он понизил голос до самого тихого шепота – как того и требовал рассказ.
Третья интерлюдия
Сердце Сетракяна
В 1947 году Сетракян, практически без средств к существованию, оказался в Вене. В таком же положении, как и он, были многие тысячи людей, переживших холокост. Сетракян поселился в советском секторе оккупации. Молодой человек даже несколько преуспел – он покупал, чинил и перепродавал мебель, теми или иными способами попадавшую к нему из бесхозных складов и владений во всех четырех оккупационных зонах города.
Один из клиентов Сетракяна стал также его наставником. Это был профессор Эрнст Цельман, принадлежавший к очень узкому кругу переживших войну – и оставшихся в Европе – членов «Винер крайс», «Венского кружка», философского общества, сформировавшегося в 1920-е годы и прекратившего существование после захвата Австрии нацистской Германией. Цельман вернулся в Вену из изгнания; большая часть его семьи погибла в лагерях Третьего рейха. Профессор испытывал огромную симпатию к молодому Сетракяну. В Вене, городе, исполненном боли и молчания, во времена, когда говорить о «прошлом» и обсуждать нацизм считалось гнусным и отвратительным, Цельман и Сетракян находили великое утешение в компании друг друга. Профессор Цельман позволял Аврааму брать любую литературу из своей обширной библиотеки, и Сетракян, будучи холостяком, к тому же страдающим бессонницей, поглощал книги быстро и систематизированно. В 1949 году он впервые подал заявление о приеме на философский курс, а спустя несколько лет Авраам Сетракян уже занял пост адъюнкт-профессора в сильно раздробленном после войны и пока еще очень доступном Венском университете.
В начале 1960-х Сетракян получил солидную материальную поддержку от финансовой группы, возглавляемой Элдричем Палмером из США, промышленным магнатом, известным как своими инвестициями в американской оккупационной зоне Вены, так и пристальным интересом к оккультизму. После этого влияние Сетракяна сильно возросло, а его коллекция объектов материальной культуры резко увеличилась, увенчавшись драгоценной находкой – тростью с набалдашником в виде волчьей головы, той самой тростью, которая когда-то принадлежала таинственно исчезнувшему Юзефу Сарду.
Впрочем, определенные открытия и определенные результаты, полученные в той области, которой они оба занимались, в конце концов убедили Сетракяна, что его интересы и интересы Палмера не очень-то совпадают. Более того, конечная цель Палмера была, в сущности, полной противоположностью намерениям Сетракяна выследить вампиров и разоблачить их дьявольский заговор, – и это повлекло за собой крайне неприятный, даже опасный разрыв отношений.
Авраам, конечно же, знал, кто впоследствии распространил слухи о его романе со студенткой, приведшие к увольнению Сетракяна из университета. Увы, эти слухи были чистой правдой, и теперь, когда тайное стало явным, а Сетракян обрел свободу, он сделал то, о чем и мечтал, – немедленно женился на прелестной Мириам.
Мириам Захер в детстве перенесла полиомиелит. Девочка выжила, но могла передвигаться только с помощью костылей. На взгляд Авраама она была изящнейшей птичкой, потерявшей способность летать. Первой специальностью Мириам были романские языки. Она записалась на несколько семинаров Сетракяна, стала их посещать и мало-помалу завоевала внимание профессора. К свиданиям преподавателей со студентами в университете относились более чем предосудительно, поэтому Мириам уговорила своего богатого отца нанять Авраама как частного репетитора. Чтобы добраться до поместья Захеров, Сетракяну приходилось ехать на двух трамваях до окраины Вены, а потом еще добрый час идти пешком. В поместье не было электричества, и молодые люди читали книги в фамильной библиотеке при свете масляной лампы. Мириам передвигалась по библиотеке в плетеном инвалидном кресле на колесиках, а Авраам обычно помогал ей, толкая кресло, когда нужно было подъехать к полкам, чтобы взять новую стопку книг. При этом он вдыхал нежный чистый запах ее волос. Этот запах действовал на него опьяняюще, он надолго оставался в памяти и сильно отвлекал от любых занятий в те немногие часы, которые они с Мириам проводили врозь. Вскоре их взаимные устремления стали настолько явными, что сдержанность и благоразумие уступили место осознанию любви, и Авраам с Мириам стали прятаться в темных пыльных уголках особняка, чтобы их дыхания могли пересечься, а языки – встретиться.
Потом начался долгий процесс лишения Сетракяна штатной должности в университете, – процесс, который, с точки зрения академических пуритан, покрыл его позором. Плюс ко всему Авраам встретил сильное сопротивление со стороны родителей Мириам. В конце концов он, Сетракян, еврей, бежал со своей возлюбленной, принадлежавшей к «чистокровному» роду Захеров, и они тайно поженились в коммуне Менхгоф. На церемонии бракосочетания были только профессор Цельман и горстка друзей Мириам.
По прошествии лет Мириам превратилась в партнера Сетракяна по его экспедициям, стала верным утешителем в темные времена и со всей страстью уверовала в его дело. Все эти годы Сетракяну удавалось как-то зарабатывать на жизнь: он писал небольшие брошюры, подвизался в качестве поставщика древностей для разных антикварных магазинов по всей Европе. Мириам эффективно и экономно использовала их скромные ресурсы, и вечера в доме Сетракянов обычно не были отмечены какими-то особыми событиями. В конце каждого дня Авраам растирал ноги Мириам спиртовым настоем камфары и целебных трав, а потом терпеливо массировал болезненные узлы, которые мешали работе мышц и суставов, – скрывая тот факт, что во время такой работы его руки болели не меньше, чем ее ноги. Вечер за вечером профессор рассказывал Мириам о древнем знании и мифах, читал по книге памяти истории, полные скрытого смысла и сокровенного опыта. А под конец намурлыкивал ей старые немецкие колыбельные, чтобы Мириам забыла о боли и погрузилась в сон.
Весной 1967 года, оказавшись в Болгарии, Авраам вышел на след Айххорста, и жажда мести с новой силой вспыхнула в его груди. Именно Айххорст, комендант Треблинки, выдал Сетракяну специальную нашивку – знак ремесленника, который тот должен был носить наряду с желтой шестиконечной звездой. И именно Айххорст дважды обещал казнить умельца-плотника, пользовавшегося его благосклонностью, причем собирался сделать это лично. Такова была участь еврея в лагере смерти.
Сетракян проследил перемещения Айххорста и определил, что тот пребывает в одной из балканских стран. Поиски привели его в Албанию. Со времен войны в Албании установился коммунистической режим – по непонятным причинам стригои процветали в странах именно с таким политическим и идеологическим климатом. Сетракян питал большие надежды, что его бывший лагерный начальник – мрачный божок того жуткого царства конвейерной смерти – приведет его к самому Владыке.
Из-за немощности Мириам Сетракян оставил жену в деревушке близ Шкодера, а сам, навьючив лошадь, отправился за пятнадцать километров в древнюю крепость Дришт. Взбираясь по крутому склону известнякового холма – по старой оттоманской дороге, ведущей к вершине, – Сетракян тянул упрямое животное за собой.
Крепость Дришт – Kalaja e Drishtit – была построена в тринадцатом веке и представляла собой одно из звеньев цепи византийских фортификаций, возводившихся на вершинах холмов. Когда-то эта местность была под властью Сербского королевства, затем – непродолжительное время – под венецианцами, а в 1478 году ее захватили турки. Теперь, спустя без малого пять столетий, от крепости остались одни руины, а внутри замкового комплекса, помимо самого заброшенного замка, стены которого давно сделались жертвой природы, расположились несколько жилых построек и небольшая мечеть.