Закат
Шрифт:
Палмер нахмурился, явно разочарованный услышанным.
– Должен признаться, мне хотелось бы видеть его на вашем месте. Во всяком случае, он должным образом оценил бы то, что я сделал. Масштаб того, чего мне удалось достичь. Он понял бы величие моих деяний, пусть даже осуждая их. – Палмер подал сигнал господину Фицуильяму. – Сетракян не тот человек, каким вы его видите.
– Разве? – удивился Эф. – И каким же я его вижу?
Господин Фицуильям приблизился к столу, везя за собой большой медицинский аппарат на колесиках – машину, предназначение которой Эф не мог определить.
– Вы видите его добрым старичком, – сказал Палмер. – Белым волшебником.
Эф промолчал. Господин Фицуильям аккуратно задрал рубашку Палмера, обнажив два клапана, вживленных сбоку впалого живота. Кожа магната была сплошь иссечена шрамами. Господин Фицуильям прикрепил к клапанам две трубки, идущие от аппарата, плотно заклеил места соединения и включил машину. Это явно было какое-то питающее устройство, нечто вроде кормушки.
– В сущности, он большой болван. Мастер вопиющих ошибок. Мясник, палач, психопат. Запятнавший себя ученый. Короче, неудачник – во всех отношениях.
Эф улыбнулся словам Палмера:
– Будь он таким уж неудачником, вы сейчас не рассуждали бы о нем. И не мечтали бы, чтобы он оказался на моем месте.
Палмер сонно моргнул несколько раз. Он снова поднял руку – в дальнем конце зала открылась дверь, в проеме появилась фигура. Эф внутренне сжался. Что еще приготовил для него Палмер? Если у этого заморыша какие-нибудь особые представления о мести… Но нет. Фигура оказалась все тем же слугой. На этот раз он нес на кончиках пальцев небольшой поднос.
Слуга величаво подплыл к Эфу и поставил перед ним какой-то коктейль; в янтарной жидкости плавали кубики льда.
– Мне говорили, вы из тех, кто получает удовольствие от крепких напитков.
Эф долго смотрел на питье, затем перевел взор на Палмера.
– Как это понимать?
– Это «Манхэттен», [39] – пояснил Палмер. – Кажется, вполне подходит к случаю…
– Я не про напиток, черт побери! Почему я здесь?
– Вы мой гость. Я пригласил вас на обед. Последний обед. Не для вас – для меня. – Кивком головы Палмер указал на машину-кормушку.
39
«Манхэттен» – популярный американский коктейль, состоит из сладкого красного вермута и виски (бурбона). Если по правилам, то он подается безо льда в коктейльной рюмке.
Слуга вернулся с блюдом, накрытым куполообразной крышкой из нержавеющей стали. Поставив блюдо перед Эфом, он снял крышку. Глазированная угольная рыба, молодая картошка, рагу из овощей с грибами по-восточному – все горячее, исходящее паром.
Эф не пошевелился – лишь тупо уставился на блюдо.
– Ну же, доктор Гудвезер. Вы ведь много дней не видели такой пищи. И не беспокойтесь о том, что с ней «поработали» – подмешали яду или наркотиков. Если бы я захотел, чтобы вы были мертвы, господин Фицуильям, присутствующий здесь, позаботился бы об этом очень споро и сам насладился бы вашим обедом.
Однако Эф на самом деле смотрел вовсе не на еду, а на разложенные перед ним столовые приборы.
Он схватил нож из серебра высшей пробы и поднял его так, чтобы на нем заиграл свет.
– Да, это серебро, – подтвердил Палмер. – Сегодня вечером – никаких вампиров.
Эф взял вилку и, не отрывая взора от Палмера, принялся за рыбу. Он старался не производить шума, но наручники все равно тихонько позвякивали. Палмер тоже не сводил с него глаз. Вот Эф отделил кусочек, поднес ко рту, прожевал.
– Уже несколько десятилетий я не принимаю пищу через рот, – сказал Палмер. – Приходя в себя после многочисленных хирургических операций, я раз за разом отучался от поедания пищи. В сущности, потерять вкус к еде, оказывается, удивительно легкое дело.
Он замолчал, наблюдая, как Эф пережевывает и глотает пищу.
– Когда смотришь со стороны, спустя какое-то время простой акт поедания пищи обретает совсем уже звериные черты. По сути, становится не более чем гротеском. Все равно что смотреть на кошку, пожирающую мертвую птичку. Пищеварительный тракт «рот-глотка-желудок» – это такой грубый путь к насыщению… Такой примитивный…
– Мы все для вас – просто животные? – усмехнулся Эф.
– «Потребители» – вот более приемлемый термин. Но в принципе, конечно, животные. Мы, сверхкласс, давно взяли в свои руки базисные человеческие устремления и, эксплуатируя их, сами продвинулись далеко вперед. Мы обратили в деньги человеческое потребление, мы долго манипулировали моралью и законами, управляя массами посредством страха или ненависти, и в процессе сумели создать систему обогащения и вознаграждений, которая позволила сконцентрировать огромные ресурсы, большую часть мировых сокровищ в руках немногих избранных. Полагаю, на протяжении двух тысячелетий эта система работала вполне прилично. Однако все хорошее рано или поздно заканчивается. На примере последнего краха фондового рынка вы могли видеть, как мы сами довели дело до этой неизбежной, но казавшейся невозможной катастрофы. Деньги, выращенные на деньгах, которые в свою очередь были выращены на деньгах… Остается только один выбор. Либо полный и окончательный коллапс, что, разумеется, никого не привлекает, либо самые богатые жмут на педаль газа до упора и приходят к финишу первыми, то есть забирают все. И вот мы там, где мы есть.
– Это вы привезли сюда Владыку, – сказал Эф. – Вы устроили его перелет на том самолете.
– Да, действительно. Но послушайте, доктор, последние десять лет я был столь поглощен режиссурой этого представления, что рассказывать вам о нем во всех подробностях было бы, честно говоря, напрасной тратой моих последних часов. Если вы, конечно, не возражаете.
– Вы распродаете род человеческий, чтобы купить вечную жизнь в качестве вампира?
Палмер сложил руки словно бы в молитвенном жесте, но на самом деле он всего лишь потер ладони, чтобы немного их согреть.
– Вам известно, что этот самый остров, на котором мы с вами находимся, когда-то давал приют такому же количеству видов животных и растений, какое ныне насчитывается в Йеллоустонском национальном парке?
– Нет, не известно. И что же получается? Мы, люди, допрыгались и теперь должны получить по заслугам, так вас следует понимать?
Палмер тихо рассмеялся:
– Нет-нет. Дело вовсе не в этом. То, что вы говорите, звучит слишком уж моралистично. Любой доминантный вид опустошил бы эту землю с равным, если не с большим, энтузиазмом. Я хочу лишь сказать, что земле нет до этого никакого дела. И небу до этого никакого дела нет. И планете нет никакого дела. Вся система структурирована таким образом, что за долгим и нудным распадом с неизбежностью следует возрождение. Почему вы так цепляетесь за свое драгоценное человечество? Вы ведь чувствуете уже, что оно ускользает от вас, прямо в эти минуты. Вы разваливаетесь буквально на глазах. Неужели это ощущение настолько болезненно?