Закат
Шрифт:
Эф вспомнил – теперь он почувствовал от этого острый укол стыда – ту апатию, которая охватила его после ареста, когда он сидел в опросной комнате резиденции ФБР. Он с отвращением посмотрел на предложенный ему коктейль – Палмер все еще ожидал, что Эф выпьет его.
– Самым разумным ходом с вашей стороны было бы заключить сделку, – продолжил Палмер.
– Мне нечего предложить, – сказал Эф.
Палмер помолчал, размышляя над услышанным.
– Именно поэтому вы продолжаете сопротивляться?
– Отчасти. Почему все веселье должно достаться лишь таким, как вы?
Палмер
– Это все мифы. Кино, книги, легенды… Они просто впечатались в сознание, укоренились в памяти. Те развлечения, что мы вам продавали… подразумевалось, что они должны успокаивать вас, примирять с действительностью. Все было задумано так, чтобы вы оставались в повиновении, но продолжали мечтать. Желать нового. Надеяться. Жаждать большего. Все, что угодно, лишь бы поменьше чувствовали себя животными, лишь бы отвлекли свое внимание от этого ощущения и обратили бы его на вымыслы, рассказывающие вам о существовании, наполненном куда как большим смыслом… о высшем предназначении. – Палмер опять улыбнулся. – О чем-то, что лежит за пределами привычного цикла «рождение – воспроизводство – смерть».
Эф указал на Палмера своей вилкой:
– Но разве не этим вы сейчас озабочены? Вы полагаете, что скоро выйдете за пределы смерти. Вы верите в те же самые вымыслы.
– Я? Жертва того же великого мифа? – Палмер задумался об этой точке зрения, но быстро отбросил ее. – Я сотворил себе новую судьбу. Я отрекаюсь от смерти во имя избавления. Мое видение таково: то человечество, о котором у вас так болит душа, уже подчинено и полностью запрограммировано на порабощение.
Эф пронзительно взглянул на него:
– Порабощение? Что вы имеете в виду?
– Я не собираюсь рассказывать вам все в деталях, – покачал головой Палмер. – Не потому, что, вооружившись этой информацией, вы могли бы сотворить нечто героическое. Наверное, могли бы, но – не теперь. Слишком поздно. Жребий брошен.
У Эфа голова пошла кругом. Он вспомнил речь Палмера, произнесенную… когда же? Да сегодня, только раньше. Вспомнил его торжественное заявление.
– Зачем вам понадобился карантин? Зачем блокировать города? Какой в этом смысл? Разве только… Вы что, хотите согнать нас в стада?
Палмер не ответил.
– Они не могут обратить всех и каждого, – говорил Эф, – потому что тогда кровяные обеды закончатся. Вам нужен надежный источник пищи…
Тут-то до него и дошло, что именно провозгласил Палмер в своей речи.
– «Система продовольственного снабжения…» «Разнообразные мясоперерабатывающие учреждения…» Неужели вы… Нет…
Палмер сложил на коленях старческие руки.
– Но тогда… Что там насчет атомных электростанций? – напирал Эф. – Почему вы хотите ввести их в строй?
Ответом Палмера была все та же фраза:
– Жребий брошен.
Эф положил на стол вилку, вытер салфеткой лезвие ножа и аккуратно присоединил нож к вилке. Его тело требовало белковой пищи, как тело торчка – очередную дозу, но сейчас откровения Палмера убили в нем всякие позывы к еде.
– Вы
Он пристально разглядывал Палмера, словно вчитываясь в него.
– Вы даже не злобны. Вы в отчаянии. И конечно же, страдаете манией величия. Вы абсолютно извращены. Неужели эта чудовищная круговерть порождена всего лишь смертным страхом одного богатого человека? Вы пытаетесь откупиться от смерти? Фактически выбираете альтернативу? Но – чего ради? Что вы еще не сделали в жизни такого, к чему испытываете страстное вожделение? И что останется для вас такого, чего следовало бы вожделеть?
На какую-то мимолетную долю секунды в глазах Палмера промелькнула тень слабости, может быть, даже страха. В это мгновение он и явил себя тем, кем был на самом деле, – слабым, хрупким, больным стариком.
– Вы не понимаете, доктор Гудвезер, – сказал он. – Я всю жизнь болен. Всю мою жизнь. У меня не было детства. Не было отрочества. Сколько себя помню, я всегда боролся с собственной гнилью. Страх смерти? Я проживаю с ним каждый день. Чего я хочу сейчас, так это превзойти его. Заставить его умолкнуть. Это бытие в человеческом обличье – что оно дало мне? Каждая радость, каждое удовольствие, которые я когда-либо испытывал, были испоганены этим неумолчным шепотком болезни и разложения.
– Но… стать вампиром? Неким… некой тварью? Кровососущим монстром?..
– Ну что же… Определенные меры уже приняты, соглашения достигнуты. Я буду неким образом возвышен. Понимаете ли, даже на следующем этапе существует какая-то классовая система. И мне обещано место на самом верху.
– Обещано вампиром. Вирусом. А как насчет его собственной воли? Он собирается подавить вашу точно так же, как подавил волю всех остальных, отобрать ее у вас, сделать вас продолжением себя самого. Что в этом хорошего? Просто замена одного шепотка на другой…
– Поверьте мне, я справлялся с куда большими бедами. Но с вашей стороны очень любезно, что вы проявляете такую заботу о моем благополучии.
Палмер перевел взгляд на огромные окна, словно пытаясь рассмотреть сквозь отражение в стекле гибнущий город, лежавший внизу.
– Люди предпочтут этой участи любую судьбу, какая бы она ни была. Вот увидите, они с воодушевлением примут нашу альтернативу. Будут приветствовать любую систему, любой порядок, который пообещает им иллюзию безопасности. – Он отвел взор от окна и снова посмотрел на стол. – Однако вы даже не притронулись к напитку.
– Возможно, я не запрограммирован. Возможно, люди более непредсказуемы, чем вам представляется.
– Я так не думаю, – возразил Палмер. – У каждой модели есть индивидуальные аномалии. Вот, например: знаменитый врач и ученый становится убийцей. Забавно. Чего не хватает большинству людей, так это видения – видения истины. Способности действовать с неотразимой уверенностью. Не-ет, как группа – как стадо, говоря вашими словами, – они легко управляемы и замечательно предсказуемы. Они вполне способны продавать, обращать и убивать тех, кого они заверяют в своей любви, – лишь бы обрести взамен спокойствие духа или получить горстку съестного.