Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)

Стовер Мэтью Вудринг

Она дернула плечом, стряхивая его руку.
– Итак, моя низость сочеталась с трусостью. Вести людей в битву, когда сама я неуязвима...

– Тебя можно сразить. Я могу. Еще парочка моих знакомых смогла бы.

– Но не оружием, с которыми я встречаюсь в битве или на турнире. Трусость. Хуже чем трусость: сокрытие греха под маской добродетели.

– Ох, ради всего дрянного, Ангвасса. Возьми себя в руки.

Голова вздернулась. Лицо обратилось к нему, глаза были полны злости.
– Вы смеете?!

– Еще бы. Люди меня любят именно за это.
– Он встал

на колени, чтобы прямо встречать ее налитый кровью взор.
– Знаю, ты самой себе противна. От презрения к себе не страдают лишь те, кому оно требуется. Одно гнусное дело не превращает тебя в подлеца, как и одно хорошее дело не превращает в героя.

Она снова опустила голову.
– Герой - слово не для нас.

– Не заходя слишком далеко в мистические дебри, скажу - все ваши учения и молитвы и так далее, даже Закон Хрила и Рыцарский Кодекс и прочая дрянь - есть так называемая теофаническая настройка. Она приближает вас к идеалу Хрила. Он выбрал тебя. Нужна мощь бога, чтобы создать живого двойника. Значит, ты ближе к Его видению Поборника - Его образу Себя Самого - чем любой из живущих. Может, во все времена.

– Это комплимент мне или оскорбление Хрилу?

– Если не способна сказать о себе ничего хорошего - просто заткнись.
– Он вскочил.
– Я знаком с многими рыцарями. И не презираю лишь двоих, - сказал он резко. Откровенно и грубо.
– Одной была Марада.

Он протянул руку: - Вторая - ты.

Она отпрянула.
– Теперь насмешки.

– Обычно. Но не теперь.

Она не хотела поднимать взор.

– Марада была героиней. Настоящей героиней. Я заботился о ней. Даже любил, насколько мог кого-то любить в те дни. До сих пор не могу себе простить, как плохо с ней обошелся. Она была настоящим рыцарем и чертовски великолепным человеком, но она не стоила и десятой доли тебя.

– Как вы можете говорить...

– О, знаешь, губами и языком. Как все.

Она опустила голову еще ниже.
– Да какое вам дело?

– Ну, это не от широты моего гребаного сердца. Ты мне нужна.

Теперь она подняла голову.
– Нужна вам..?

– Не то чтобы... Не то, чтобы я желал тебя, - ответил он торопливо.
– Знаешь, я мог бы. Так и есть. Сама видела. Не могу отрицать. Но я с другой.

– С женщиной? Женщиной-человеком?

Он решил, что это не было оскорблением.
– Тебе бы следовало с ней встретиться. Серьезно. Она могла бы тебе помочь. Тебе нужна она. Мне нужна ты.

– Но зачем? И почему? Чего ты хочешь?

– Мне нужна героиня, - сказал он просто.
– Ты единственная, кого я знаю.

– И... и чем могла бы героиня... помочь вам?

Губы растянулись, пока не показались зубы. Множество зубов.
– Что, если бы ты могла отменить самое худшее, что сделала?

Она уставилась на него. Смотрела долго. Без выражения. И наконец моргнула. Набрала много воздуха, вздымая грудь, расправляя плечи. И взяла его руку.

– Круто.
– Он дернул ее, поднимая, и прижал ладонь к сердцу.
– Знаю, чувство истины на мне не сработает. Значит, мы как бы обычные люди. Можешь решиться

и поверить мне, или нет. Я же могу лишь попросить: погляди мне в глаза и поверь, что я никогда сознательно не причиню тебя вреда.

Она смотрела ему в глаза. Долго. Потом коснулась щеки.
– Ради памяти леди Тартелл. Ради чести Марады Яркой-как-Солнце.

Лучше, чем он заслуживал.
– Теперь тебя надо почистить.

– Что ты надеешься совершить?

– Мы.

– Ладно. Мы.

– Мы, - ответил он, и глаза зажглись улыбкой, - можем изменить историю.

Ныне во Всегда 5:

Любовь абсолютна

"Мы вели войну, Кейн. И каждый сражался за то, что любил сильней всего"

Дом (он же Т'наллдион, Возвышенный Ма'элКот и прочая)

Снова падает снег, но только не на лошадиную ведьму.

На остальных снег спускается сказочными снежинками, легкими и прекрасными и холодными ровно настолько, чтобы освежать. День перетек в ночь, и костер не зажгли, но вокруг них и на некое расстояние в шепчущую белизну светит мягкая, туманная, не дающая теней иллюминация. Когда он спросил насчет нее человека, похожего на его сына, Кейн лишь пожал плечами, кивая на Хрила.
– Бог солнца.

– О, конечно. Верно. И как я забыл?

– Нет настоящего мрака, когда Он рядом.

– Наверное, трудно бывает подкрадываться.

– Даже не представляешь.

Через недолгое время Кейн начинает возиться, стискивая зубы и хмурясь сильнее обычного. Затем встает и бредет в темноту. Сейчас он лишь тень, густеющая и пропадающая и показывающаяся вновь по пути к границе видимого.

Дункан глядит на лошадиную ведьму.
– Похоже, он озабочен.

– Озабочен. Всегда тревожится, если есть время тревожиться. Таков уж он. Тревожиться стоит, когда он перестает тревожиться.

– Думаю, я это уже понял. Но что не так? Казалось, он контролирует всё.

– Это игра. Он актер.

– Был.

– Не контролирует. Это против его природы. Когда пытается, всё идет на слом. Люди истекают кровью. Обычно он сам, но иногда и другие. Почти все умирают.

– Ах.

– Он не хочет, чтобы ты оказался в этом числе.

– Я думал, у него есть план.

– Есть. Но он знает, что планы его никогда не работают так, как планировалось. Чаще всего возникает дерьмо. Море дерьма. Но он превосходный пловец.

– Припоминаю. Почему на тебя не падает снег?

– Не люблю снег.

– А я люблю снег, - говорит Дункан.
– Всегда любил.

– Вероятно, потому и снежит.

– Он делает это для меня?

Она качает плечами.
– Трудно сказать наверняка, кто что и для кого делает. Особенно здесь. Может, это ты.

– Как я могу контролировать погоду?

– Еще труднее. Если ты делаешь снег, ты делал его и когда-то еще, не сейчас. Можешь подумать и сказать, как тебе удается?

Он позволяет голову упасть обратно, на холодную подушку сказочного снега. Текут слезы.