Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
М-ръ Винкель и м-ръ Снодграсъ учтиво раскланялись съ "Горемычнымъ Яшей" и, потребовавъ себ пунша, въ подражаніе членамъ остальной компаніи, услись за общій столъ
— Теперь, стало быть, вы можете разсказать намъ свою повсть, — сказалъ м-ръ Пикквикъ. — Мы съ удовольствіемъ готовы слушать.
"Горемычный Яша" вынулъ изъ кармана грязный свертокъ бумаги и, обращаясь къ м-ру Снодграсу, поспшившему вооружиться записной книгой, — спросилъ охриплымъ и басистымъ голосомъ:
— Вы поэтъ?
— Я… Я… немножко: поэзія — мой любимый предметъ, — отвчалъ м-ръ Снодграсъ, нсколько озадаченный неожиданнымъ вопросомъ.
— О! поэзія — то же для жизни, что музыка и свчи для театра: она животворитъ и просвщаетъ всякаго человка, выступающаго на сцену жизни. Отнимите y театра его искусственныя украшенія, и лишите жизнь ея фантастическихъ мечтаній: что тогда? Лучше смерть и безмолвная могила.
— Совершенная
— Сидть передъ сценой, за оркестромъ, — продолжалъ горемычный джентльменъ, — значитъ то же, что присутствовать на какомъ-нибудь блестящемъ парад и наивно удивляться шелковымъ тканямъ мишурной толпы: быть на самой сцен, значитъ принадлежать къ дйствующимъ лицамъ, посвятившимъ свои способности и силы на забаву этой пестрой толпы. Неизвстность, голодная смерть, совершенное забвеніе — все можетъ случиться съ человкомъ. Такова судьба!
— Истинно такъ! — проговорилъ м-ръ Снодграсъ.
Такъ какъ впалые глаза горемычнаго джентльмена были исключительно обращены на его лицо, то онъ считалъ своей обязанностью сказать что-нибудь въ подтвержденіе его словъ.
— Пошевеливайся, что ли! — сказалъ съ нетерпніемъ испанскій путешественникъ, — раскудахтался, какъ черноглазая Сусанна… тамъ въ переулк… Ободрись и начинай!
— Передъ началомъ не угодно ли еще стаканчикъ пунша? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.
— Не мшаетъ. Вино и поэзія — родныя сестры, и я не думаю, чтобъ кто-нибудь изъ людей съ джентльменскими наклонностями сомнвался въ этой истин, утвержденной вками.
Горемычный джентльменъ, проглотивъ залпомъ полстакана пунша, принялся читать и въ то же время разсказывать слдующій анекдотъ, отысканный нами въ "Запискахъ клуба", подъ заглавіемъ:
Повсть кочующаго актера.
"Нтъ ничего чудеснаго въ моей исторіи, — сказалъ "Горемычный Яша", — ничего даже необыкновеннаго не найдетъ въ ней человкъ, хорошо знакомый съ разнообразными явленіями житейской суеты. Болзнь и нищета — обыкновенные спутники человческой жизни. Я набросалъ эти строки единственно потому, что лично зналъ несчастнаго героя своей незатйливой исторіи. За нсколько лтъ передъ этимъ я слдилъ за нимъ шагъ за шагомъ, до тхъ поръ, пока онъ, наконецъ, тломъ и душой, не погрузился въ мрачную бездну, откуда уже никогда не могъ выбраться на божій свтъ.
"Человкъ, о которомъ намренъ я говорить, былъ скромный пантомимный актеръ, и слдовательно — горькій пьяница, какъ почти всегда бываетъ y насъ съ людьми этого разряда. Въ лучшіе дни, прежде чмъ ослабили его развратъ и болзнь, онъ получалъ порядочное жалованье и, при воздержной жизни, могъ бы, вроятно, получать его еще нсколько лтъ. Говорю н__с_к_о_л_ь_к_о, потому что эти люди всего чаще оканчиваютъ свою карьеру ранней смертью, или вслдствіе неестественнаго изнуренія и возбужденія тлесныхъ силъ преждевременно утрачиваютъ т физическія способности, на которыхъ единственно основываются ихъ средства къ существованію. Какъ бы то ни было, господствующая его страсть возрастала и усиливалась съ такой быстротой, что въ скоромъ времени оказалось невозможнымъ употреблять его въ тхъ роляхъ, гд онъ исключительно былъ полезенъ для театра. Трактиръ имлъ для него чарующую силу, и никогда не могъ онъ устоять противъ искушеній соблазнительной влаги. Запущенная болзнь и безнадежная нищета, сопровождаемыя преждевременной смертью, неизбжно должны были сдлаться его удломъ, еслибъ онъ упорно продолжалъ идти по той же дорог. Однакожъ, онъ дйствительно шелъ по ней очертя голову, не оглядываясь назадъ и не видя ничего впереди. Послдствія были ужасны: онъ очутился безъ мста и безъ хлба.
"Случалось ли вамъ видть, какое полчище оборванныхъ и жалкихъ бдняковъ принимаетъ участіе въ театральныхъ представленіяхъ, какъ скоро разыгрывается какая нибудь пантомима, или пьеса въ восточномъ вкус? Это собственно не актеры, правильно ангажированные, но балетная толпа, хористы, клоуны, паяцы, которыхъ распускаютъ тотчасъ же посл спектакля, до тхъ поръ, пока вновь не окажется нужда въ ихъ услугахъ. Къ такому-то образу жизни принужденъ былъ обратиться мой герой, и скудный заработокъ при одной ничтожной театральной групп, платившей нсколько шиллинговъ въ недлю, доставилъ ему снова несчастную возможность удовлетворять свою роковую страсть. Но и этотъ источникъ скоро изсякъ для него: трактирныя похожденія, принимавшія съ каждымъ днемъ самый безпорядочный и буйный характеръ, лишили его скуднаго заработка, и онъ буквально доведенъ былъ до состоянія, близкаго къ голодной смерти. Изрдка только удавалось ему выманить взаймы какую-нибудь бездлицу отъ своихъ старыхъ товарищей, или зашибить копейку въ какомъ-нибудь балаган, и пріобртеніе его, въ томъ и другомъ случа, немедленно спускалось въ кабак или харчевн.
"Около этого времени я былъ ангажированъ на одинъ изъ второстепенныхъ лондонскихъ театровъ, и здсь-то опять, сверхъ всякаго ожиданія, встртился я съ несчастнымъ героемъ, котораго уже давно выпустилъ изъ вида; потому что я странствовалъ по провинціямъ, a онъ скрывался въ грязныхъ захолустьяхъ Лондона, и никто изъ насъ не зналъ, чмъ и какъ онъ жилъ. Окончивъ свою роль, я переодвался за кулисами и собирался идти домой, какъ вдругъ кто-то ударилъ меня по плечу. Во всю жизнь не забыть мн отвратительнаго вида, который встртилъ мой взоръ, когда я обернулся назадъ. То былъ мой герой, одтый для пантомимы, со всею нелпостью клоунскаго костюма. Фантастическія фигуры въ "Пляск смерти", уродливыя и странныя каррикатуры, нарисованныя когда-либо на полотн искуснымъ живописцомъ, никогда не могли представить и въ половину такого ужаснаго, замогильнаго лица. Его пухлое тло и дрожащія ноги, — безобразіе ихъ во сто разъ увеличилось отъ фантастическаго костюма, — стеклянные глаза, странно противорчившіе толстому слою румянъ, которыми было испачкано его лицо; трясущаяся голова, карикатурно разукрашенная пестрой шапкой съ разввающимися перьями, длинныя костлявыя руки, натертыя и вылощенныя мломъ: все это сообщало его наружности отвратительный, гадкій и такой неестественно-ужасный видъ, о которомъ я до сихъ поръ не могу и подумать безъ замиранія сердца. Онъ отвелъ меня въ сторону и началъ дрожащимъ голосомъ исчислять длинный рядъ недуговъ и лишеній, умоляя, какъ водится, ссудить ему нсколько шиллинговъ на самое короткое время. Получивъ отъ меня деньги, онъ опрометью бросился на сцену, и черезъ минуту я слышалъ оглушительный смхъ и дикій ревъ, которыми сопровождались его первые прыжки и кувырканья.
"Черезъ нсколько вечеровъ оборванный мальчишка опустилъ въ мою руку грязный лоскутокъ бумаги, гд было нацарапано нсколько словъ карандашомъ, изъ которыхъ явствовало, что герой мой опасно боленъ, и что онъ, во имя человколюбія и дружбы, покорнйше проситъ меня навстить его посл спектакля, въ такой-то улиц — я забылъ ея имя — недалеко, впрочемъ, отъ нашего театра. Я веллъ сказать, что приду, и въ самомъ дл, лишь-только опустили занавсъ, я отправился на свой печальный визитъ.
"Было поздно, потому что я игралъ въ послдней пьес, и спектакль вообще тянулся очень долго вслдствіе бенефиса въ пользу главнаго актера. Была темная холодная ночь. Сырой и пронзительный втеръ подгонялъ къ окнамъ и фасадамъ домовъ крупныя капли проливного дождя. Въ глухихъ и тсныхъ улицахъ накопились цлыя лужи, и какъ втеръ загасилъ большую часть фонарей, то прогулка сдлалась въ самой высокой степени неудобною и опасною. Къ счастью, однакожъ, я пошелъ по прямой дорог, и посл нкоторыхъ затрудненій мн удалось отыскать квартиру моего героя — угольный сарай съ надстройкой въ род чердака: въ задней комнат этого жилища лежалъ предметъ моего печальнаго визита.
"На лстниц встртила меня какая-то женщина — оборванное и жалкое созданіе, съ сальнымъ огаркомъ въ рук. Она сказала, что мужъ ея лежитъ въ забытьи, и, отворивъ дверь, спшила поставить для меня стулъ y его постели. Лицо его было обращено къ стн, и онъ не могъ замтить моего прихода. Отъ нечего длать, я принялся разсматривать мсто, куда завлекла меня судьба.
"Больной лежалъ на старой складной кровати, убиравшейся въ продолженіе дня. Вокругъ изголовья торчали лоскутья грязнаго занавса, сгруппированные для защиты отъ втра, который, однакожъ, свободно дулъ по всей комнат, пробираясь черезъ щели въ стнахъ и двери. Въ развалившемся камин, за изломанной ршеткой, перегорали и хрустли остатки каменнаго угля, и передъ ршеткой былъ поставленъ старый круглый столъ съ пузырьками изъ аптеки, разбитымъ зеркаломъ, щеткой и другими статьями домашняго хозяйства. На полу, среди комнаты, валялся ребенокъ на приготовленной для него постели, и подл, y изголовья, на трехножномъ стул, сидла его мать. Справа на стн утверждены были дв полки, гд виднлись тарелки, чашки, блюдечки и дв пары театральныхъ башмаковъ. Внизу, подъ этой полкой, висли дв рапиры, арлекинская куртка и шапка. Вотъ все, что я могъ замтить въ этомъ странномъ жилищ, за исключеніемъ, впрочемъ, нсколькихъ узловъ съ лохмотьями, безпорядочно разбросанныхъ по угламъ комнаты.
"Долго я прислушивался къ тяжелому дыханію и лихорадочнымъ вздрагиваньямъ больного человка, прежде чмъ узналъ онъ о моемъ присутствіи. Наконецъ, въ безполезномъ усиліи отыскать спокойное мсто для своей головы, онъ перебросилъ черезъ постель свою руку, и она упала на мою. Онъ вздрогнулъ и устремилъ на меня блуждающій взоръ.
"— М-ръ Готли, Джонъ, — проговорила его жена, давая знать обо мн,- м-ръ Готли, за которымъ ты посылалъ сегодня. Забылъ разв?
"— А! — воскликнулъ больной, проводя рукою по лбу, — Готли… Готли… кто, бишь, это… дай Богъ память!