Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
Глава XLIV. Мелкія приключенія тюремной жизни и таинственное поведеніе мистера Винкеля, со включеніемъ нкоторыхъ подробностей объ арестант изъ сиротскаго суда
М-ръ Пикквикъ, растроганный до безконечной степени удивительною привязанностью своего врнаго слуги, не обнаружилъ ни малйшаго гнва или неудовольствія по поводу безразсудной торопливости, съ какою Самуэль заключилъ себя въ долговую тюрьму на безсрочное время. Ему только слишкомъ хотлось узнать имя безсовстнаго кредитора, не оказавшаго молодому человку никакой пощады; но относительно этого пункта, м-ръ Уэллеръ ршился хранить глубочайшее и упорное молчаніе.
— И стоитъ-ли вамъ, сэръ, разспрашивать объ этомъ? — сказалъ м-ръ Уэллеръ. — Кредиторъ мой — человкъ безъ души, безъ сердца, ростовщикъ и такой ужасный скряга, что готовъ, при случа, повситься за какую-нибудь копейку. Его ничмъ нельзя усовстить.
— Но послушайте, Самуэль, — возразилъ м-ръ Пикквикъ, — это вдь такая ничтожная сумма, что уплатить ее ничего бы не стоило. И притомъ, ршаясь
— Очень вамъ благодаренъ, сэръ, — отвчалъ м-ръ Уэллеръ съ важностью, — но мн казалось, что ужъ лучше бы этого не длать.
— Не длать — чего, Самуэль?
— Не унижаться передъ этимъ безсовстнымъ кредиторомъ.
— Да тутъ не было бы никакого униженія, если бы вы просто заплатили ему свой долгъ.
— Прошу извинить, сэръ, — отвчалъ Самуэль, — это было бы съ моей стороны большимъ одолженіемъ и милостью, a безпардонный ростовщикъ не заслуживаетъ ни милости, ни одолженія. Нтъ, ужъ что сдлано, то сдлано, и вы, сэръ, не извольте безпокоиться изъ-за такихъ пустяковъ.
Здсь м-ръ Пикквикъ, волнуемый разными недоумніями, началъ слегка потирать кончикъ своего носа, и на этомъ основаніи м-ръ Уэллерь счелъ приличнымъ свести свою рчь на другіе предметы.
— Я поступилъ въ этомъ случа по правилу, сэръ, такъ какъ и вы, я думаю, поступаете всегда по извстнымъ правиламъ, — замтилъ Самуэль, — a это приводитъ мн на память одного джентльмена, который изъ за правила лишилъ себя жизни. Вдь объ этомъ, я полагаю, вы слышали, сэръ?
Предложивъ этотъ вопросъ, Самуэль пріостановился и посмотрлъ изподлобья на своего господина.
— Нтъ, вы попадаете не всегда въ цль, Самуэль, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, стараясь улыбнуться наперекоръ своему внутреннему безпокойству, — слава джентльмена, о которомъ говорите вы, еще не достигала до моихъ ушей.
— Неужели! — воскликнулъ м-ръ Уэллеръ, — вы изумляете меня, сэръ, потому что этотъ джентльменъ былъ человкъ извстный, и служилъ въ одной изъ правительственныхъ конторъ.
— Право?
— Увряю васъ, сэръ, и если сказать правду, сэръ, это былъ презабавный джентльменъ! — сказалъ м-ръ Уэллеръ. Наблюдая чистоту и опрятность, онъ, какъ скоро на двор стояла скверная погода, надвалъ всегда резиновыя калоши съ пожарное ведро величиною, и вс его рубашки сшиты были изъ заячьей шкуры. Онъ копилъ деньги по правилу, каждый день перемнялъ блье тоже по правилу, никогда не говорилъ со своими родственниками изъ опасенія, чтобы не попросили y него денегъ взаймы, и въ то же время, сэръ, это былъ прелюбезнйшій джентльменъ. Онъ стригся два раза въ мсяцъ по принятому правилу и, ради экономическихъ разсчетовъ, заключилъ съ портнымъ контрактъ, чтобы тотъ каждогодно доставлялъ ему по три фрака и бралъ назадъ его старое платье. Любя во всемъ аккуратность, онъ обдалъ каждый день въ одномъ и томъ же мст, гд заплатите только одинъ шиллингъ и девять пенсовъ и ужъ ржьте говядины, сколько душ угодно. И аппетитъ его быль такого рода, что трактирщикъ, бывало, со слезами разсказывалъ, какъ онъ обжирался всякихъ, этакъ, трюфелей, рюфлей и свинтюфлей, не говоря уже о томъ, что, въ зимнюю пору, усаживаясь посл обда y камина, съ кочергой въ рукахъ, онъ переводилъ углей по крайней мр на четыре съ половиною пенса за одинъ присстъ. A какъ любилъ онъ читать журналы и газеты! Бывало, только что входитъ въ двери, и ужъ кричитъ трактирному мальчишк: — "Подать мн "Morning Post", когда дочитаетъ его джентльменъ! да посмотрите, Томъ, не свободенъ-ли «Times». Дайте мн заглянуть въ "Morning Herald", когда будетъ готовъ, да не забудьте похлопотать насчетъ «Chronicle». Теперь, покамстъ, принесите мн «Advertiser»: слышите?" — И затмъ, усаживаясь на стулъ, онъ не сводилъ глазъ съ часовъ. За четверть минуты передъ тмъ, какъ разносчикъ долженъ былъ явиться съ вечернимъ листкомъ, онъ выбгалъ къ нему навстрчу и, вооружившись этой газетой, принимался читать ее съ такимъ неослабнымъ усердіемъ, что приводилъ въ отчаяніе всхъ другихъ постителей трактира, и особенно одного горячаго старичка, который, говорятъ, уже не разъ собирался проучить его, да и проучилъ бы, если бы слуга не смотрлъ за нимъ во вс глаза. Такъ вотъ, сэръ, сидлъ онъ тутъ битыхъ три часа, занимая самое лучшее мсто, a потомъ, переходя черезъ улицу въ кофейную, выпивалъ чашку кофе и съдалъ четыре масляныхъ лепешки. Посл этого онъ благополучно отправился домой въ Кенсингтонъ и ложился спать. Однажды онъ захворалъ и послалъ за докторомъ. Докторъ прізжаетъ въ зеленой коляск съ робинсоновскими подножками, устроенными, какъ вы знаете, такимъ манеромъ, что можно изъ экипажа выйти и опять войти, не безпокоя кучера на козлахъ. A это было теперь тмъ боле кстати, что y кучера камзоль-то былъ ливрейный, a панталоны просто изъ сермяги, неизвстной моды и покроя, чего, разумется, никто не могъ замтить, когда онъ спокойно сидлъ себ на козлахъ. — "Что съ вами?" говоритъ докторъ. — "Очень нездоровъ", говоритъ паціентъ. — "Что вы кушали въ послднее время?" говоритъ докторъ. — "Жареную телятину", говоритъ паціентъ. — "Еще что?" говоритъ докторъ. — "Еще масляныя лепешки", говоритъ паціентъ. — "Такъ оно и есть", говоритъ докторъ, — "я пришлю къ вамъ коробочку пилюль, и вы ужъ больше не кушайте ихъ". — "Чего — ихъ? пилюль, то-есть?" говоритъ больной. — "Нтъ, лепешекъ", говоритъ докторъ. — "Какъ?" говоритъ паціентъ, привскакивая на своей постели, — "я вотъ ужъ пятнадцать лтъ каждый вечеръ съдаю по четыре лепешки, и это заведено y меня по правилу". — "Ну, такъ теперь я прошу васъ отказаться, на время, отъ этого кушанья по правилу", говоритъ докторъ. — "Лепешки, сэръ, здоровая пища", говоритъ паціентъ. — "Нтъ, сэръ, лепешки — вредная пища", говоритъ докторъ. — "Но вдь он такъ дешевы, что за ничтожную сумму набиваешь ими полный желудокъ", говоритъ паціентъ. — "Но вамъ он обойдутся слишкомъ дорого", говоритъ докторъ, — " вы не должны кушать ихъ даже въ томъ случа, когда бы самимъ вамъ предложили за это цлую кучу золота и серебра. Съдая по четыре лепешки въ сутки, вы подвергаетесь опасности умереть не дальше, какъ черезъ полгода". — Паціентъ пристально смотритъ ему въ глаза, думаетъ, да подумываетъ, a потомъ и говоритъ: — "Уврены-ли вы въ этомъ, сэръ?" — "Я готовъ отвчать за это своей докторской славой и честнымъ именемъ благороднаго человка", говоритъ докторъ. — "Очень хорошо, сэръ", говоритъ паціентъ, — "а сколько надобно състь лепешекъ, чтобы умереть въ тотъ же день?" — "Не знаю", говоритъ докторъ. — "Довольно-ли купить ихъ на полкроны?" говоритъ паціентъ. — "Довольно, я полагаю", говоритъ докторъ. — "А если купить ихъ на три шиллинга?" говоритъ паціентъ. — "Въ такомъ случа непремнно умрете", говоритъ докторъ. — "Вы ручаетесь?" говоритъ паціентъ. — «Ручаюсь», говоритъ докторъ. — "Очень хорошо", говоритъ паціентъ, — "спокойной вамъ ночи, сэръ". Поутру на другой день онъ всталъ, развелъ огонь въ комнат, заказалъ на три шиллинга лепешекъ, поджарилъ ихъ, сълъ вс до одной, взялъ пистолетъ и — застрлился.
— Зачмъ? — спросилъ вдругъ м-ръ Пикквикъ совершенно озадаченный непредвидннымъ окончаніемъ этой трагической исторіи.
— Какъ зачмъ? — отвчалъ Самуэль. — Онъ доказалъ этимъ справедливость своего правила, что масляныя лепешки — здоровая пища, и притомъ, дйствуя всегда по правилу, онъ ни для кого не хотлъ измнить своего образа жизни.
Анекдотами и разсказами въ этомъ род м-ръ Уэллеръ забавлялъ своего господина до поздняго часа ночи. Испросивъ позволеніе м-ра Пикквика, Самуэль нанялъ, для собственнаго помщенія, особый уголъ въ одной изъ комнатъ пятаго этажа, y лысаго сапожника, который за еженедльную плату согласился раздлить съ нимъ свое убогое жилище. Сюда м-ръ Уэллерь перенесъ свой матрацъ и койку, взятую напрокатъ y м-ра Рокера. Въ первую же ночь онъ водворился здсь, какъ y себя дома, и смотря на его спокойную физіономію, можно было подумать, что онъ родился и выросъ въ этихъ четырехъ стнахъ.
— Вы этакъ всегда покуриваете трубку, когда лежите въ постели, старый птухъ? — спросилъ м-ръ Уэллеръ своего хозяина, когда оба они отправились на сонъ грядущій.
— Всегда, молодой селезень, — отвчалъ сапожникъ.
— Не можете-ли вы разъяснить мн, почтенный, зачмъ вы устроили свою постель подъ этимъ досчатымъ столомъ? — спросилъ м-ръ Уэллеръ.
— A затмъ, что я привыкъ спать между четырьмя столбами, прежде чмъ переселился на эту квартиру, — отвчалъ сапожникъ. — Здсь я нахожу, что четыре ноги стола могутъ съ нкоторымъ удобствомъ замнять кроватные столбы.
— Вы, я вижу, человкъ съ характеромъ, почтеннйшій, — замтилъ м-ръ Уэллеръ.
— Спасибо за ласку, любезнйшій, — отвчалъ сапожникъ.
Въ продолженіе этого разговора м-ръ Уэллеръ распростертъ былъ на матрац въ одномъ углу комнаты, тогда какъ хозяинъ его лежалъ на противоположномъ конц. Комната освщалась ночникомъ и сапожниковой трубкой, которая, подъ столомъ, имла видъ пылающаго угля. Разговоръ этотъ, при всей краткости, сильно предрасположилъ м-ра Уэллера въ пользу его хозяина: онъ приподнялъ голову, облокотился на руку и принялся тщательно осматривать физіономію лысаго джентльмена, на котораго до этой поры ему удалось взглянуть только мимоходомъ.
Это быль мужчина съ желтымъ, гемороидальнымъ цвтомъ лица, какой обыкновенно бываетъ y мастеровъ сапожнаго ремесла, и борода его, какъ y всхъ сапожниковъ, имла подобіе щетины. Лицо его представляло весьма странную, крючкообразную фигуру, украшенную двумя глазами, которые, вроятно, осмысливались встарину выраженіемъ радости и веселья, потому что даже теперь въ нихъ отражался какой-то добродушный блескъ. Ему было лтъ подъ шестьдесятъ, и Богу одному извстно, на сколько годовъ онъ состарлся въ тюрьм. Ростомъ былъ онъ очень малъ, сколько, по крайней мр позволяла судить объ этомъ его скорченная поза подъ столомъ. Во рту торчалъ y него коротенькій красный чубукъ: онъ курилъ и самодовольно посматривалъ на ночникъ. Можно было подумать, что онъ находился въ состояніи самаго завиднаго покоя.
— Давно вы здсь, старый ястребъ? — спросилъ Самуэль, прерывая молчаніе, продолжавшееся нсколько минутъ.
— Двнадцать лтъ, — отвчалъ сапожникъ, закусывая конецъ чубука.- A за что, вы думаете, посадили меня?
— За долги, врно?
— Нтъ, любезнйшій, я въ жизнь никому не былъ долженъ ни одного фартинга.
— За что же?
— Угадайте сами.
— Ну, можетъ быть, вы вздумали строиться и разорились на спекуляціяхъ?
— Нтъ, не отгадали.
— Такъ неужели за какой-нибудь уголовный проступокъ? Этого быть не можетъ: вы смотрите такимъ добрякомъ.