Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— Вотъ въ томъ-то и дло, молодой человкъ, что вамъ не разгадать этой загадки до сдыхъ волосъ, — сказалъ сапожникъ, вытряхивая пепелъ изъ трубки и вновь набивая ее табакомъ. — Меня запрятали сюда за то, что одному человку пришло въ голову сдлать меня наслдникомъ частицы благопріобртеннаго имъ имущества. Наслдственныя деньги сгубили меня, молодой человкъ.
— Мудрено что-то, старина, и ужъ чуть-ли вы не отливаете пули на мой счетъ, — возразилъ Самуэль. — Я бы очень желалъ, чтобъ какой-нибудь богачъ устроилъ этимъ способомъ мою погибель.
— Вы не врите мн, общипанный селезень, — сказалъ сапожникъ, спокойно покуривая трубку, — на вашемъ мст и я бы не поврилъ; но въ томъ-то и штука,
— Какъ же это случилось? — спросилъ Самуэль, готовый наполовину поврить дйствительности этого непостижимаго факта.
— Да вотъ какъ, — отвчалъ словоохотливый собесдникъ: — жилъ былъ старый джентльменъ, на котораго я работалъ нсколько лтъ и съ которымъ породнился черезъ женитьбу на одной изъ его бдныхъ родственницъ, — она умерла теперь, къ моему благополучію. Этотъ мой родственникъ захворалъ да и отправился.
— Куда? — спросилъ Самуэль, начинавшій уже чувствовать непреодолимую дремоту посл многосложныхъ событій этого дня.
— На тотъ свтъ отправился; но куда именно, не могу доложить, — отвчалъ сапожникъ, выпуская дымъ изо рта и черезъ носъ.
— A! Такъ вотъ что! — сказалъ Самуэль. — Ну?
— Ну, вотъ онъ и оставилъ посл себя пять тысячъ фунтовъ, — продолжалъ сапожникъ.
— Это очень хорошо, — замтилъ Самуэль.
— Одна тысяча пришлась на мою долю, такъ-какъ я женатъ былъ на его родственниц.
— Прекрасно, — пробормоталъ м-ръ Уэллерь.
— Окруженный цлой толпой племянниковъ и племянницъ, онъ зналъ, что они непремнно перессорятся посл его смерти изъ-за этого имнія.
— Это уже какъ водится, — замтилъ Самуэль.
— Поэтому онъ длаетъ меня душеприказчикомъ, — продолжалъ старикъ, раскуривая новую трубку, — и оставляетъ мн все имущество по конфиденціи, дабы я раздлилъ его сообразно требованію завщанія.
— Что это значитъ — по конфиденціи? — спросилъ Самуэль.
— Это ужъ такъ выражаются по закону, — отвчалъ сапожникъ.
— Темновато выражается законъ, и отъ этого, должно быть, вышла бда. Однакожъ, продолжайте.
— И вотъ, сударь мой, когда я только-что хотлъ было приняться за исполненіе этого завщанія, племянницы и племянники, вс до одной души, поголовно ополчились на меня и устроили caveat {Юридическій терминъ, взятый буквально съ латинскаго языка. Такъ называется апелляція, поданная въ судъ для пріостановленія и пересмотра длъ, произведенныхъ по наслдству. Прим. перев.}.
— Это что значитъ?
— Законный инструментъ, которымъ хотятъ сказать, кому слдуетъ: — "не двигайся съ мста".
— Хорошій инструментъ. Ну?
— Но вотъ, сударь мой, ополчившись противъ меня, они вс также перегрызлись между собою и принуждены были взять caveat обратно изъ суда, a я заплатилъ за вс издержки по этому длу. Лишь только я расплатился, какъ одному племяннику опять пришло въ голову подать просьбу, чтобъ высокопочтенные судьи занялись пересмотромъ этого завщанія. Дло закипло снова, въ судейской контор исписали шесть стопъ бумаги, и одинъ старый глухой джентльменъ настрочилъ резолюцію въ такомъ тон: — "поелику завщатель былъ, очевидно, не въ своемъ ум, когда подписывалъ свою духовную, то вышеозначенный мастеръ сапожнаго цеха присуждается симъ отказаться отъ своей доли наслдства, возвративъ оную законнымъ наслдникамъ, и равномрно обязуется, безъ всякаго замедленія, уплатить суду вс юридическія потери и убытки по текущему длу". — Я подалъ апелляцію, и по моей просьб дло перешло на разсмотрніе къ тремъ или четыремъ джентльменамъ, которые уже слышали о немъ подробно въ другомъ суд, гд они считаются адвокатами сверхъ комплекта, — съ тою только разницею, что тамъ называютъ ихъ докторами, a въ этомъ другомъ суд — делегатами. И вотъ эти господа, по чистой совсти, утвердили и укрпили во всей сил резолюцію глухого стараго джентльмена. Посл того я перенесъ весь этотъ процессъ въ высшій сиротскій судъ и вотъ въ немъ-то и купаюсь до сихъ поръ и, какъ надо полагать, буду купаться до скончанія жизни. Адвокаты мои уже давно вытянули изъ моего кармана законную тысячу фунтовъ наслдства, и я посаженъ въ тюрьму на томъ основаніи, что не доплатилъ сотни фунтовъ судебныхъ проторей и убытковъ. Нкоторые джентльмены совтовали мн подать жалобу въ парламентъ, и я бы не прочь отъ этого, да только имъ, видишь ты, недосужно навщать меня въ этомъ мст, a мн тоже неудобно было путешествовать къ нимъ. Длинныя мои письма надоли имъ и прискучили мало-по-малу, и теперь ужъ они совсмъ забыли это каверзное дло. Вотъ и вся чистйшая истина, безъ преувеличеній и прикрасъ, какъ въ этомъ могли бы поручиться около пятидесяти особъ за стнами этого тюремнаго замка, въ которомъ, по всей вроятности, суждено мн умереть.
Сапожникъ остановился, желая удостовриться въ произведенномъ впечатлніи; но Самуэль въ эту минуту уже спалъ и было очевидно, что конецъ исторіи не достигнулъ до его ушей. Арестантъ испустилъ глубокій вздохъ, вытряхнулъ пепелъ изъ трубки, завернулся въ одяло, и скоро отрадный сонъ сомкнулъ его глаза.
Поутру, на другой день, м-ръ Пикквикъ сидлъ одинъ въ своей комнат за чашкой чаю, между тмъ какъ Самуэль Уэллеръ, въ комнат башмачника ваксилъ господскіе сапоги и чистилъ платье. Въ это время кто-то постучался въ дверь, и прежде, чмъ м-ръ Пикквикъ усплъ произнести: — "войдите!" за порогомъ его жилища показалась косматая голова и грязная бархатная фуражка, въ которыхъ великій человкъ немедленно угадалъ личную собственность м-ра Смангля.
— Съ добрымъ утромъ, сэръ! — сказалъ этотъ достойный джентльменъ, сопровождая свой вопросъ дюжиною маленькихъ поклоновъ, — вы сегодня ожидаете кого-нибудь? Вонъ тамъ внизу спрашиваютъ васъ какіе-то три джентльмена, должно быть, славные ребята: они стучатъ во вс двери, и жильцы наши бранятъ ихъ на чемъ свтъ стоить за это безпокойство.
— Ахъ, Боже мой, какъ это глупо съ ихъ стороны! — воскликнулъ м-ръ Пикквикь, быстро вставая съ мста. — Я не сомнваюсь, что это нкоторые изъ моихъ близкихъ друзей: я ожидалъ ихъ еще вчера.
— Ваши друзья! — вскричалъ Смангль, схвативъ м-ра Пикквика за руку. — Ни слова больше. Будь я проклятъ, если съ этой минуты они не будутъ также и моими друзьями. Мивинсъ тоже будетъ считать ихъ своими друзьями. Вдь этотъ Мивинсъ, скажу я вамъ, собаку сълъ на вс руки, не правда ли, почтеннйшій? — заключилъ м-ръ Смангль съ великимъ одушевленіемъ.
— Я еще такъ мало знаю этого джентльмена, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — что…
— Ни полслова больше, ни четверть слова! — перебилъ Смангль, ухватившись за плечо м-ра Пикквика, — вы узнаете его вдоль и поперекъ не дальше, какъ сегодня, и, ужъ разумется, будете отъ него въ восторг. У этого человка, сэръ, — продолжалъ Смангль, принимая торжественную позу, — такіе комическіе таланты, что онъ былъ бы истиннымъ сокровищемъ для Дрюриленскаго театра.
— Неужели?
— Клянусь честью. Послушали бы вы, какъ онъ декламируетъ лучшія мста изъ нашихъ національныхъ комедій: просто трещатъ уши, и глазамъ не вришь. Вотъ что! И ужъ я поручусь заране, что вы полюбите его больше всхъ своихъ друзей, иначе быть не можетъ. Водится за нимъ одинъ только маленькій гршокъ… ну, да это пустяки, вы знаете.
Когда м-ръ Смангль при этомъ намек тряхнулъ головой и бросилъ на своего собесдника симпатическій взглядъ, м-ръ Пикквикъ въ ожиданіи дальнйшихъ объясненій, проговорилъ только: — "А!" — и съ безпокойствомъ взглянулъ на дверь.