Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— Истинно такъ.
— И выходитъ, что этого не должно быть, Самуэль.
— Ужъ это какъ водится.
— Стало быть, рчь о томъ, какъ уладить это дло?
— Именно объ этомъ, — отвчалъ Самуэль. — Ты, старичина, уменъ не по лтамъ, позволь теб это замтить: говоришь ладно, складно, и видишь впереди всю подноготную, какъ этотъ вотъ краснощекій Никсонъ, котораго продаютъ съ картинками въ маленькихъ книжкахъ по шести пенсовъ за штуку.
— Что это за человкъ, Самми? — спросилъ м-ръ Уэллеръ.
— До этого ужъ теб нтъ дла, кто онъ таковъ, — возразилъ Самуэль, — довольно съ тебя, что онъ не извозчикъ.
— Знавалъ я въ старину одного конюха, котораго звали Никсономь: не онъ-ли Самми?
— Нтъ,
— A что такое кудесникъ?
— A это, видишь ли, человкъ, который знаетъ будущее такъ, какъ мы съ тобой не знаемъ и настоящаго.
— Вотъ что! Желалъ бы я познакомиться съ такимъ человкомъ, Самуэль, — сказалъ м-ръ Уэллеръ. — Авось онъ повдалъ бы мн кой-что насчетъ печенки и заваловъ, о которыхъ мы съ тобой бесдовали. Но ужъ если онъ скончалъ свой животъ и никому не передавалъ своего секрета, такъ нечего объ этомъ и распространяться. Ну, Самми, катай дальше, любезный! — заключилъ Уэллеръ, вздохнувъ изъ глубины души.
— Ты вотъ расклалъ по пальцамъ лучше всякаго кудесника, что будетъ съ нашимъ старичкомъ, если оставить его одного въ тюрьм,- сказалъ Самуэль.- A не знаешь-ли ты, какъ бы этакъ намъ съ тобой помочь этому горю?
— Нтъ, другъ мой, не возьму въ толкъ, — сказалъ м-ръ Уэллеръ посл минутнаго размышленія.
— И не видишь ты никакого средства?
— Средства, то есть, какъ бы выручить честнаго мужа изъ несчастія! Нтъ, Самми, не вижу… a вотъ разв попробовать…
Необыкновенный свтъ премудрости озарилъ чело почтеннаго старца, когда онъ приложился къ уху своего возлюбленнаго сына и шопотомъ сказалъ:
— Принесемъ-ка, любезный, складную кровать, впихнемъ его туда, да и вынесемъ такъ, чтобъ не пронюхалъ ни одинъ тюремщикъ. — Или еще лучше: нарядимъ его старухой и прикроемъ его фатой.
Но Самуэль объявилъ, что оба эти плана никуда не годятся и снова предложилъ свой вопросъ.
— Нтъ, — сказалъ старый джентльменъ, — если онъ не хочетъ сохранить тебя при своей особ, такъ я ужъ ршительно не вижу никакого средства. Не продешь, Самми, будь ты тутъ хоть семи пядей во лбу.
— Прохать можно, да только осторожно, — возразилъ Самуэль. — Послушай, старичина: ссудика ты мн фунтиковъ двадцать пять.
— A на что теб? — спросилъ м-ръ Уэллеръ.
— Это ужъ мое дло, — отвчалъ Самуэль. — Можетъ, теб вздумается потребовать отъ меня эти денежки минутъ черезъ пять, a я, можетъ статься, не заплачу и заартачусь. Не придетъ ли, этакъ, теб охота задержать своего сынка и отправить его въ тюрьму за долги?
При этой остроумной выдумк отецъ и сынъ обмнялись полнымъ кодексомъ телеграфическихъ взглядовъ и жестовъ, посл чего м-ръ Уэллеръ старшій слъ на каменную ступень и расхохотался до того, что лицо его покрылось багровой краской.
— Что это за старый истуканъ! — воскликнулъ Самуэль, негодуя на безполезную трату дорогого времени. — Какъ теб не стыдно разсиживаться, какъ птуху на на шест, когда тутъ не оберешься хлопотъ на цлый день? Гд y тебя деньги?
— Въ сапог, Самми, въ сапог,- отвчалъ м-ръ Уэллеръ, подавляя въ себ этотъ припадокъ необыкновеннаго веселья. — Подержи-ка мою шляпу, Самми.
Освободившись отъ этого груза, м-ръ Уэллерь внезапно перегнулся на одинъ бокъ, засунувъ свою правую руку за голенище, и черезъ минуту вытащилъ изъ этого оригинальнаго влагалища бумажникъ огромнаго формата въ осьмушку, перевязанный толстымъ ремнемъ. Отдохнувъ, сколько было нужно посл этой трудной операціи, онъ вынулъ изъ бумажника дв нахлестки, три или четыре пряжки, мшочекъ овса, взятаго на пробу, и наконецъ небольшой свертокъ запачканныхъ ассигнацій, изъ которыхъ тотчасъ же отдлилъ требуемую сумму для своего возлюбленнаго сына.
— Вотъ теб, другъ мой Самми, — сказалъ старый джентльменъ, когда нахлестки, пряжки и пробный овесъ были вновь уложены на свое мсто въ неизмримомъ карман за голенищемъ, — теперь надо теб доложитъ, Самми, что я знаю тутъ одного джентльмена, который мигомъ подсмолитъ намъ всю эту механику… Сорвиголова, Самми, собаку сълъ въ законахъ: мозгъ y него, какъ y лягушки, разсянъ по всему тлу, и каждый палецъ прошпигованъ такимъ умомъ, что просто ротъ разинешь. Онъ другъ самого лорда-канцлера, Самми, и стоитъ ему пикнуть одно только словечко, такъ тебя упрячутъ, пожалуй, на всю жизнь въ какую угодно тюрьму.
— Ну, нтъ, старичина, — возразилъ м-ръ Уэллеръ, — авось мы обойдемся безъ этой механики.
— Какъ же это?
— Слыхалъ-ли ты, что тутъ называется y нихъ по судейской части Habeas corpus?
— Нтъ. A что?
— A это, сударь мой, такое изобртеніе, лучше котораго человку ничего не придумать до скончанія вковъ. Объ этомъ читалъ я и въ книгахъ.
— Да ты-то что станешь съ нимъ длать?
— Войду черезъ него въ тюрьму къ своему старшин и больше ничего, — отвчалъ Самуэль. — Только ужъ лорду-канцлеру про это ни гугу, — иначе, пожалуй, пойти-то пойдешь этой дорогой, да тамъ и застрянешь навсегда, какъ ракъ на мели.
Соглашаясь съ мнніемъ своего сына, м-ръ Уэллеръ старшій, не теряя драгоцннаго времени, отправился еще разъ къ ученому Соломону Пеллю и познакомилъ его со своимъ желаніемъ подать немедленно бумагу ко взысканію двадцати пяти фунтовъ, со включеніемъ судебныхъ издержекъ, съ нкоего Самуэля Уэллера, отказавшагося выплатить этотъ долгъ. Благодарность за труды по этому длу перейдетъ въ карманъ Соломона Пелля, и онъ получитъ впередъ за свои хлопоты.
Стряпчій былъ въ самомъ веселомъ расположеніи духа, такъ какъ несостоятельный кліентъ его былъ въ эту минуту благополучно освобожденъ изъ коммерческаго суда. Онъ отозвался въ лестныхъ выраженіяхъ относительно удивительной привязанности Самуэля къ его господину и объявилъ, что этотъ случай напоминаетъ ему его собственную безкорыстную преданность къ лорду-канцлеру, почтившему его своимъ вниманіемъ и дружбой. Окончивъ предварительные переговоры, они оба отправились въ Темпль, и м-ръ Соломонъ Пелль, съ помощью своего письмоводителя, изготовилъ въ нсколько минутъ, по всей юридической форм, просьбу о взысканіи вышеозначенной суммы за собственноручнымъ подписаніемъ заимодавца.
Самуэль, между тмъ, отрекомендованный почтеннымъ представителямъ кучерского сословія, сопровождавшимъ несостоятельнаго джентльмена, освобожденнаго изъ суда, былъ принятъ ими со всми признаками искренняго радушія, какого могъ заслуживать единственный сынъ и наслдникъ м-ра Уэллера. Они пригласили его принять участіе въ ихъ пиршеств, и Самуэль съ великой охотой послдовалъ за ними въ общую залу трактира.
Веселость этихъ джентльменовъ иметъ обыкновенно спокойный и серьезный характеръ; но по поводу настоящаго радостнаго событія, каждый изъ нихъ, оставляя обычное глубокомысліе, ршился вести себя нараспашку, предаваясь, безъ всякаго ограниченія, душевному разгулу. Пиршество началось громогласными и торжественными тостами въ честь главнаго комиссіонера въ коммерческомъ суд,м-ра Соломона Пелля, удивившаго въ тотъ день извозчичью компанію своими эксцентрическими талантами по юридическому крючкотворству. Наконецъ, посл обильныхъ возліяній, одинъ пестролицый джентльменъ въ голубой шали сдлалъ предложеніе, чтобы кто-нибудь изъ почтенной компаніи проплъ какую-нибудь псню для общей потхи. На это отвчали единодушнымъ требованіемъ, чтобы пестролицый джентльменъ самъ принялъ на себя трудъ развеселить компанію вокальной музыкой, и когда тотъ отказался наотрзъ отъ этого неучтиваго требованія, послдовалъ разговоръ весьма шумный и крупный, воспламенившій извозчичьи сердца.