Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
Съ этими словами адвокатъ перебросилъ ногу на ногу, развернулъ газетный листокъ и сдлалъ видъ, будто углубился въ чтеніе какой-то статьи.
— Ну, ужъ такъ и быть, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, вздохнувъ изъ глубины души, — говорите, что y васъ на ум. Я готовъ слушать. Старая исторія, я полагаю?
— Не совсмъ, почтеннйшій, не совсмъ, — отвчалъ Перкеръ, свернувъ газету и укладывая ее въ свой карманъ. — Вдова Бардль, просительница, находится теперь въ этихъ самыхъ стнахъ, извстно-ли вамъ это, сэръ?
— Извстно.
— Очень хорошо. A знаете-ли вы, сэръ, по какому поводу и на какомъ законномъ основаніи заключили сюда вдову Бардль?
— Знаю. По крайней мр, я слышалъ объ этомъ отъ Самуэля, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, съ притворной безпечностью.
— И Самуэль, смю сказать,
— Остаться здсь!
— Да, почтеннйшій, должна-ли она остаться здсь? — повторилъ Перкеръ, облокотившись на спинку стула и устремивъ пристальный взглядъ на своего кліента.
— Какъ вы можете объ этомъ меня спрашивать? — сказалъ м-ръ Пикквикъ. — Это зависитъ отъ Додсона и Фогга: вы знаете это очень хорошо.
— Я ничего не знаю, почтеннйшій, — возразилъ Перкеръ съ твердостью. — Только позвольте вамъ замтить, что это не зависитъ отъ Додсона и Фогга. Вы знаете людей, почтеннйшій, такъ же, какъ я ихъ знаю. Это зависитъ единственно, исключительно и ршительно отъ васъ, почтеннйшій.
— Отъ меня! — вскричалъ м-ръ Пикквикъ, длая судорожное движеніе на своемъ стул.
Адвокатъ произвелъ двойной стукъ по крышк своей табакерки, открылъ ее, зацпилъ большую щепоть и, закрывая табакерку, опять энергически повторилъ:
— Отъ васъ, почтеннйшій.
М-ръ Пикквикъ остолбенлъ.
— Да, почтеннйшій, — продолжалъ Перкеръ, разнюхивая табакъ, — я говорю, что немедленное освобожденіе вдовы Бардль или постоянное ея заключеніе въ этой тюрьм зависитъ отъ васъ, и только отъ васъ однихъ. Выслушайте меня внимательно, терпливо, безъ всякаго огорченія и досады, иначе вы только вспотете и надсадите свою грудь, нисколько не уяснивъ сущности этого дла. Итакъ, почтеннйшій, я говорю и утверждаю, что никто, кром васъ, не можетъ освободить вдову Бардль изъ этого логовища нравственнаго уничиженія и нищеты, и вы только въ состояніи положить разумный конецъ этому процессу, вручивъ господамъ Додсону и Фоггу вс судебныя издержки какъ за себя самого, такъ и за вдову. Не горячитесь, почтеннйшій, прошу васъ объ этомъ всепокорнйше.
Въ продолженіе этой рчи м-ръ Пикквикъ и краснлъ, и блднлъ, и негодованіе его едва не обнаружилось въ самыхъ сильныхъ порывахъ; однакожъ онъ удержалъ себя и угомонился. Перкеръ, между тмъ, зацпилъ еще щепоть табаку и продолжалъ съ новымъ одушевленіемъ:
— Я видлъ эту женщину сегодня поутру. Уплативъ судебныя издержки, вы освобождаетесь отъ неустойки и благополучно выходите изъ тюрьмы вмст съ нею. Это первый пунктъ. Второй, главнйшій и существенный пунктъ состоитъ собственно въ томъ, что вдова Бардль даетъ добровольное собственноручное показаніе, въ форм письма ко мн, что все это дло, отъ начала до конца, было ведено по наущенію этихъ безсовстныхъ людей, Додсона и Фогга; что она, вдова Бардль, приноситъ искреннее сожалніе и раскаяніе въ томъ безпокойств, которое она, по своему неблагоразумію, причинила вамъ, почтеннйшій, и на этомъ основаніи, она проситъ меня употребить свое ходатайство передъ вами, испрашивая вашего великодушнаго прощенія.
— Вслдствіе, то есть, этихъ издержекъ, которыя я заплачу за нее! — перебилъ м-ръ Пикквикъ съ величайшимъ негодованіемъ.
— О, нтъ, почтеннйшій, вслдствіе письма, о которомъ я сейчасъ упомянулъ, — сказалъ Перкеръ торжествующимъ тономъ. — Это письмо было другою женщиною принесено въ мою контору сегодня ровно въ девять часовъ, прежде, чмъ нога моя переступила за порогъ этого зданія, и прежде, чмъ я увидлся съ вдовою Бардль. Клянусь вамъ въ этомъ своею юридическою честью.
И, вынувъ это письмо изъ пачки другихъ бумагъ, адвокатъ положилъ его подл м-ра Пикквика и потомъ принялся разнюхивать огромную щепоть табаку.
— Все-ли вы сказали? — спросилъ м-ръ Пикквикъ кроткимъ тономъ.
— Не совсмъ, — отвчалъ Перкеръ. — Не могу ручаться, что слова и выраженія росписки, представленной теперь въ судъ адвокатами вдовы, могутъ послужить для насъ достаточнымъ доказательствомъ, что противъ васъ, почтеннйшій, составленъ былъ заговоръ этими людьми. Уличить ихъ трудно. Додсонъ и Фоггъ слишкомъ умны для того, чтобъ разставить себ ловушку въ этомъ род. Но то не подлежитъ ни малйшему сомннію, что вс факты, взятые и сведенные вмст, могутъ окончательно оправдать васъ въ глазахъ всхъ разсудительныхъ людей. Благоволите теперь сами, почтеннйшій, обратить вниманіе на сущность всего дла. Сумма въ какихъ-нибудь полтораста фунтовъ съ небольшимъ, или около того, для васъ ровно ничего не значитъ. Присяжные ршили тяжбу не въ вашу пользу. Приговоръ ихъ несправедливъ, конечно, но все же они судили по крайнему своему разумнію, по долгу совсти и чести. И вотъ теперь представляется вамъ чрезвычайно легкій и удобный случай поставить себя въ самомъ выгодномъ положеніи, какого, разумется, вы никогда бы не достигли, оставаясь въ этомъ мст. И поврьте мн, почтеннйшій, пребываніе ваше въ тюрьм вс и каждый могутъ приписать только самому упорному, закоснлому и совершенно неразсудительному упрямству, которое, разумется, не длаетъ особенной чести ни вашему уму, ни сердцу. Станете-ли вы еще колебаться, какъ скоро, по одному движенію благой воли, вы можете возвратиться къ своимъ друзьямъ, къ своимъ прежнимъ занятіямъ и удовольствіямъ, освобождая въ то же время своего врнаго и преданнаго слугу, который, въ противномъ случа, былъ бы принужденъ обречь себя на вчное затворничество изъ-за вашего непростительнаго каприза. Примите въ соображеніе и то обстоятельство, что вы можете великодушно отмстить за себя, удовлетворяя благороднйшему побужденію своего сердца: вы освободите несчастную женщину изъ логовища нищеты и разврата, гд слишкомъ тяжело прозябать даже мужчин съ твердымъ характеромъ и основательнымъ разсудкомъ. Теперь спрашиваю васъ, почтеннйшій, какъ адвокатъ вашъ и вмст искренній другъ: неужели вы откажетесь отъ благопріятнаго случая привести въ исполненіе вс эти великодушныя цли по одному тому, что было бы вамъ жаль разстаться съ нсколькими фунтами, которые попадутъ въ карманъ двухъ ловкихъ негодяевъ, ненасытимыхъ въ своемъ жадномъ стремленіи къ пріобртенію богатства? Не вамъ и не мн исправить ихъ, сэръ: люди этого сорта не различаютъ никакихъ средствъ, какъ скоро идетъ дло объ ихъ прибытк. По моему, чмъ скоре развязаться съ ними, тмъ лучше. Вс эти соображенія, почтеннйшій, я представилъ на ваше благоусмотрніе весьма слабо и въ самомъ несовершенномъ вид; но я прошу самихъ васъ, усиліями собственнаго размышленія, пролить на нихъ надлежащій свтъ. Думайте и гадайте, сколько вамъ угодно: я стану терпливо дожидаться вашего отвта.
Прежде, чмъ м-ръ Пикквикъ усплъ собраться съ духомъ для произнесенія приличныхъ возраженій на эти хитросплетенные софизмы, и прежде, чмъ Перкеръ усплъ засунуть въ носъ двадцатую частицу новой щепоти табаку, снаружи послышался смутный говоръ голосовъ и затмъ кто-то постучался въ дверь.
— Ахъ, что это за неугомонная дверь! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, задержанный весьма некстати на самомъ интересномъ пункт своихъ глубокомысленныхъ соображеній. — Кто тамъ?
— Я, сэръ, — отвчалъ Самуэль, просовывая свою голову.
— Теперь я не могу говорить съ вами, Самуэль. Я занятъ въ эту минуту.
— Прошу извинить, сэръ, но тутъ васъ спрашиваетъ леди и говоритъ, что ей непремнно нужно видться съ вами.
— Я не могу видть теперь никакой леди, — отвчалъ м-ръ Пикквикъ, живо вообразивъ передъ собою ненавистную фигуру м-съ Бардль.
— Нтъ, сэръ, прошу извинить, вы бы не сказали этого, если бы знали, какая тутъ особа напрашивается на свиданье съ вами.
— Кто же она?
— A вотъ увидите. Прикажете впустить?
— Какъ вы думаете, Перкеръ? — сказалъ м-ръ Пикквикъ, посмотрвъ на своего адвоката.
— Я думаю, вамъ нельзя отказать, почтеннйшій.
— Браво! — закричалъ Самуэль. — Рога трубятъ, барабаны бьютъ, и на сцен — дв неожиданныя особы.
Говоря это, Самуэль Уэллеръ отворилъ дверь, и въ комнату вошелъ м-ръ Натаніель Винкель, ведя за руку ту самую молодую леди, которая нкогда, на хутор Дингли-Делл, щеголяла въ мховыхъ полусапожкахъ. На ней была теперь щегольская шляпка, прикрытая богатымъ кружевнымъ вуалемъ, и въ этомъ наряд молодая особа, робкая и застнчивая въ своей поступи, казалась еще прелестне, чмъ прежде.