Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— Я посиню, вроятно, и, можетъ быть, даже побагровю, прежде чмъ вы успете прочесть эти статьи, — отвчалъ Бобъ.
М-ръ Поттъ искоса взглянулъ на Боба Сойера и потомъ, обращаясь къ м-ру Пикквику, сказалъ:
— Вы, конечно, видли литературныя статьи, которыя въ послдніе три мсяца помщались въ "Итансвилльской синиц". Он, смю сказать, обратили на себя всеобщее вниманіе и произвели во всхъ единодушный восторгъ.
— Я долженъ сказать вамъ откровенно, — отвчалъ м-ръ Пикквикъ; приведенный въ нкоторое затрудненіе этимъ вопросомъ:- въ послднее время были y меня занятія, не имвшія никакого отношенія къ литератур, и я никакъ не удосужился прочесть вашихъ статей.
— Напрасно, сэръ, напрасно, — сказалъ м-ръ Поттъ, длая очень строгую мину. — Это очень жаль.
— Я
— Прочитайте непремнно. Он появлялись подъ однимъ общимъ заглавіемъ "О китайской метафизик", сэръ.
— А! — замтилъ м-ръ Пикквикъ. — И все это, натурально, произведеніе вашего пера, сэръ?
— Нтъ, произведеніе моего сотрудника въ отдл критики, сэръ, — отвчалъ Поттъ съ большимъ достоинствомъ.
— Предметъ, должно быть, очень трудный, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.
— Чрезвычайно трудный и удивительно интересный, — отвчалъ Поттъ съ глубокомысліемъ истиннаго философа. — Сотрудникъ мой, по моему указанію, воспользовался всми источниками, какіе только могъ найти въ Британской Энциклопедіи.
— Это однакожъ странно, — замтилъ м-ръ Пикквикъ. — Я не зналъ до сихъ поръ, что въ Британской Энциклопедіи помщены какіе-нибудь матеріалы относительно китайской метафизики.
— Ничего нтъ страннаго, — отвчалъ Поттъ, положивъ одну руку на колно м-ра Пикквика и бросая вокругъ себя многозначительную улыбку. — Разумется, вы не найдете тамъ отдльнаго трактата о метафизическихъ воззрніяхъ китайцевъ, за то сыщете статью о метафизик подъ буквой М. и статью о Кита подъ буквой К. Все это надобно сравнить, сличить, взвсить, сообразить и переварить въ горнил чистаго, абсолютнаго размышленія, и все это, дйствительно, подъ моимъ непосредственнымъ наблюденіемъ и руководствомъ, сдлалъ мой неутомимый сотрудникъ. Дло мастера боится, м-ръ Пикквикъ.
И при этихъ ученыхъ соображеніяхъ физіономія м-ра Потта приняла такое всеобъемлющее выраженіе необыкновенной мудрости, что м-ръ Пикквикъ не осмливался возобновить разговора въ продолженіе нсколькихъ минутъ, и уже не прежде, какъ черты журналиста разгладились до степени обыкновеннаго джентльмена, онъ возобновилъ бесду такимъ образомъ:
— Позволительно-ли спросить, какой великій предметъ завлекъ васъ въ эту сторону, столько отдаленную отъ постояннаго поприща вашихъ дйствій?
— Этотъ великій предметъ, сэръ, — благо моего отечества, — отвчалъ м-ръ Поттъ съ кроткою улыбкой, — то самое благо, которое обыкновенно вдохновляетъ и одушевляетъ меня при всхъ этихъ гигантскихъ трудахъ.
— Вроятно, вы имете какое-нибудь важное порученіе отъ вашего общества? — спросилъ м-ръ Пикквикъ.
— Да, сэръ, вы угадали, — отвчалъ Поттъ и, наклоняясь къ уху м-ра Пикквика, прибавилъ таинственнымъ шопотомъ, — Желтые завтра вечеромъ даютъ балъ въ Бирмингем.
— Неужели!
— Да, сэръ, балъ и ужинъ!
— Возможно-ли это?
— Очень возможно, если я вамъ говорю.
Но, несмотря на необычайное изумленіе при этой оглушительной всти, м-ръ Пикквикъ, почти незнакомый съ мстною политикою, не могъ составить ни малйшаго понятія о важности желтыхъ замысловъ и желтыхъ плановъ, имвшихъ отношеніе къ этому политическому балу. Замтивъ это обстоятельство, м-ръ Поттъ вынулъ изъ кармана послдній нумеръ "Итансвилльской синицы" и для общаго назиданія громогласно прочиталъ слдующій параграфъ.
"Послднее пронырство желтой сволочи".
"Одинъ изъ нашихъ соотечественниковъ, олицетворяющій въ себ гнусную и пресмыкающуюся гадину, отрыгнулъ недавно зминый ядъ безсильнаго бшенства и злобы противъ знаменитаго и славнаго представителя нашего въ парламент, достопочтеннаго м-ра Сломки, — того самаго Сломки, о которомъ мы предсказали въ свое время, — и кто не видитъ, что предсказаніе наше оправдалось и сбылось блистательнйшимъ образомъ, — что онъ сдлается украшеніемъ и честью своей націи, ея защитникомъ и могущественной опорой во всхъ начинаніяхъ, клонящихся къ общественному благу. И что же? Этотъ змевидный соотечественникъ, говоримъ мы, позволилъ себ издваться по поводу издержекъ, употребленныхъ на покупку великолпной угольницы изъ чистаго серебра, которую благодарные сограждане вознамрились поднести своему достойнйшему сочлену. Отринувъ всякій стыдъ и совсть, этотъ безымянный извергъ, готовый кощунствовать надъ всякими благороднйшими движеніями сердца, вздумалъ съ безпримрною дерзостью уврять, будто достопочтенный м-ръ Сломки самъ, черезъ одного изъ пріятелей своего домоуправителя, подписалъ на три четверти всей суммы, какой долженъ былъ стоить этотъ вышеозначенный подарокъ. Жалкая тварь! Неужели, спрашиваемъ мы, не видитъ этотъ пресмыкающійся гадъ, что, предположивъ даже дйствительность этого факта, достопочтенный м-ръ Сломки выставляется еще въ боле выгодномъ и блистательнйшемъ свт, если только это возможно? Думаетъ-ли онъ, что этотъ великодушный поступокъ въ состояніи отвратить отъ него умы и сердца благородныхъ согражданъ, если только они не хуже какихъ-нибудь свиней, или, другими словами, не столь низки и презрнны, какъ этотъ гнусный извергъ?… Но это еще не все: желтая сволочь, продолжая свои интриги, думаетъ на этихъ дняхъ прибгнуть къ самому отчаянному пронырству, какое только когда-либо рождалось въ узколобыхъ головахъ. Утверждаемъ смло и ршительно, что въ настоящую минуту совершаются скрытымъ и тайнымъ образомъ приготовленія къ желтому балу, и этотъ балъ данъ будетъ въ желтомъ город, въ самомъ центр, или, правильне, въ самомъ гнзд желтаго народонаселенія, которое на этотъ случай избираетъ желтаго церемоніймейстера, приглашаетъ четырехъ ультражелтыхъ членовъ изъ парламента и заготовляетъ для входа только желтые билеты! Но… ожидаетъ-ли этого безстыдный соотечественникъ? Пусть онъ томится и крушитъ себя въ безсильной злоб, когда перо наше начертываетъ эти слова: "Мы будемъ тамъ!"
— Будемъ и дадимъ себя знать, — сказалъ Потть, складывая газету и вытираясь платкомъ. — Вотъ, сэръ, цль моего путешествія. Понимаете?
— Понимаю, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.
Въ эту минуту содержатель и трактирный слуга принесли въ комнату обдъ: журналистъ съ безпокойствомъ приставилъ палецъ къ своимъ губамъ, въ ознаменованіе, что жизнь его находится теперь въ рукахъ м-ра Пикквика, зависитъ отъ его скромности. Бенжаменъ и Бобъ Сойеръ, дремавшіе въ продолженіе чтенія краснорчиваго отрывка изъ "Итансвилльской синицы", мгновенно встрепенулись при одномъ слов "обдъ" и поспшили ссть за столъ съ веселымъ духомъ и превосходнйшимъ аппетитомъ.
За столомъ посл обда, когда разговоръ спустился мало-по-малу на обыкновенные житейскіе предметы, журналистъ извстилъ м-ра Пикквика, что супруга его, вслдствіе злокачественности итансвилльскаго воздуха, путешествуетъ въ настоящее время по разнымъ минеральнымъ заведеніямъ съ цлью поправленія здоровья и возстановленія прежней веселости духа. Это, собственно говоря, служило поэтическимъ прикрытіемъ дйствительнаго факта, состоявшаго въ томъ, что м-съ Поттъ, не разъ угрожавшая разводомъ своему супругу, привела наконецъ, при содйствіи своего брата, лейтенанта, въ исполненіе свою угрозу, заключивъ напередъ юридическую сдлку, по которой м-ръ Поттъ обязался ежегодно выдавать ей половину дохода, доставляемаго подписчиками "Итансвилльской синицы".
Между тмъ какъ журналистъ разсуждалъ объ этихъ и многихъ другихъ интересныхъ предметахъ, безпрестанно приводя цитаты изъ собственныхъ своихъ литературныхъ произведеній, какой-то суровый незнакомецъ, высунувшись изъ окна дилижанса, остановившагося y подъзда "Сарациновой головы" для передачи писемъ и пакетовъ, заботливо освдомлялся, можетъ-ли онъ, съ нкоторымъ комфортомъ, провести ночь въ этой гостиниц.
— Безъ всякаго сомннія, сэръ, — отвчалъ содержатель.
— Есть y васъ хорошая постель?
— Да, сэръ.
— И ужинъ?
— Все будетъ къ вашимъ услугамъ, сэръ.
— Очень хорошо, — сказалъ суровый незнакомецъ. — Кучеръ, я здсь выйду. Кондукторъ, достаньте мой чемоданъ.
Пожелавъ другимъ пассажирамъ счастливаго пути, незнакомецъ вышелъ изъ кареты. Это былъ низенькій, приземистый джентльменъ съ густыми черными волосами, поднимавшимися щетиной на его голов. Видъ его былъ повелителенъ и грозенъ, обращеніе надменно и надуто, глаза его выражали какую-то неугомонную юркость и внутреннее безпокойство, и вс его манеры обличали чувство величайшей увренности въ самомъ себ и сознаніе неизмримаго превосходства передъ всми другими людьми.