Замок Эйвери
Шрифт:
– Я и сам не люблю этого слова, так что и не проси - не буду, я и сам хотел предложить, но вы, юные, как мне кажется, только так и говорите о любви.
– Не все, Сев, не все. Сотвори и мне сигарету, пожалуйста.
Мы оба курим, а я вспоминаю, что забыл дома пепельницу - подарок Блейза из полосы перекрученного дамасского клинка - вещь достаточно опасная, острая, но это же подарок… А пока призываю свою раковину с перламутровым нутром.
– Тебе налить ещё?
– Да, спасибо, - и стакан, как ни в чём не бывало, в третий раз опрокидывает содержимое в желудок Блейза.
Я наливаю себе
– Так спеть ли что-нибудь усталому труверу для услаждения слуха монсеньора Цабиньо?
– Да, Сев, будь любезен.
Phyton, le mervilleus serpent
Que Phebus de sa flesche occit.
Avoit la longueur d`un erpent,
Si com Ovides le descrit.
Mais onques homs serpent ne vit
Si fel, si crueus ne si fier
Com le serpent qui m`escondit,
Quant `a ma dame merci quier.
Il ha sept chi'es, et vraiment,
Chascuns `a son tour contredit
La grace, o`u mon vray desir tent,
Dont mes cuers an doleur languit:
Ce sont Refus, Desdaing, Despit,
Honte, Paour, Durt'e, Dangier,
Qui me blessent en l`esperit,
Quant `a ma dame merci quier.
Si ne puis durer longuement,
Car ma tres dous dame rit
Et prent deduit en mon tournment
Et `es meschi'es, o`u mes cuers vit.
Ce me destruit, ce me murdrit,
Ce me fait plaindre et larmoier,
Ce me partue et desconfit,
Quant `a ma dame merci quier.
– Ну, что понял, франкоязычный ты мой возлюбленный?
– смеюсь я, язык действительно стар, но не настолько, чтобы не понять общего смысла куртуазной баллады, как всегда, терзаний по поводу жестокости сладчайшей дамы.
Примерно это и пересказывает мне Блейз и, выпив ещё стакан (я только допил свой), просит перевести.
– Да зачем тебе это, если и так всё понял?
– Хочу сравнить мои догадки с твоим литературным переводом, ну и заодно ещё раз прослушать затейливый мотив в твоём исполнении. Я же далеко не первый, кому ты поёшь любовные или весёлые баллады, - говорит он, почему-то с горечью, и внезапно понимаю его, говоря:
– Да, не считая профессора Синистры, ты - третий…
– Всего третий?! Но это… невероятно! Сколько же ты прожил с первым супругом, о котором ты ничего не рассказываешь, но всем известным - Героем?!
– Месяц, и супругом моим он стал и, может, это и было основной моей ошибкой, лишь только, как Королева, после Алхимической Свадьбы,
Яотвечаю устало и нажимаю на особые точки на переносице - лучшее тактильное средство от головной боли, но она только разгорается, а Блейз молчит и смотрит куда-то в стену, видимо, нумерологически обрабатывая вероятностную линию моей жизни в связи с открывшимися обстоятельствами. Это я так горько шучу, - на самом дале Блейз полагал, что у меня огромный
список почитателей… ну, только, если в среде Пожирателей кто-нибудь положил глаз на вечно спокойного, равнодушного и холодного «друга» самого Лорда, хотя вряд ли кто-нибудь из них вообще думал, что у меня есть что-то, кроме строгой чёрной одежды, лица - маски и немытых, слипшихся волос.
Нет, мне нужно ещё хотя бы исполнить моему Блейзу авторизованный перевод этой, в общем-то, пустенькой
– Anaestetio localus!
– произношу я вслух - к сожалению, невербальным мне его сделать не удалось… ай, хорошо!
– О чём задумался, Блейз, или пора баиньки?
– О-о, нет, я бы хотел выпить ещё.
– А не многовато ли будет? Мне, конечно, для тебя огневиски не жалко, вот только придётся посмотреть, есть ли в запасе Антипохмельное зелье?
Встаю, смотрю - нет, придётся идти в лабораторию, а вот туда почему-то идти неприятно… - Может, это воспоминания о старом диванчике со сломанной пружиной, что впивалась в рёбра?
– стараюсь я себя приободрить.
– Нет, это воспоминание о Минни, в ужасе кричащей, да, Минни кричала, что Блейз умирает. Всколыхнулось ли во мне что-то тогда действительно впервые по-настоящему? Нет ответа, но идти надо.
– Блейз, я спущусь в лабораторию за зельем для нас, чтобы завтра не было похмелья.
– Сев, а… можно я с тобой?
– Можно, вьюноша ты мой неразумный, совсем без меня не можешь?
– посмеиваюсь я, в душе чувствуя благодарность за то, что не придётся идти одному. Ну почему я просто, без весомой причины, и то, когда совесть замучает, не могу выразить перед этим добрым, слегка заикающимся, красивым мальчиком благодарность, просьбу простить, помочь? Что же со мной произошло - почему я стал таким жёстким даже с самым близким, беззаветно любящим меня юным волшебником? Что-то сломалось во мне тогда, когда мой супруг совершал преступления, превосходящие мифические зверства Пожирателей. Да, они, безусловно, были жестоки, но только целенаправленно - им давалось задание, и они его лишь выполняли, а планировал-то всё это не маравший рук уже долгие годы, со времён первой Войны, Близкий Круг…
А Ремус был просто необуздан, дик, он, наконец, выпустил своего зверя, с которым мы так увлекательно занимались любовью. Когда-то.
Пока я размышляю, мы уже вернулись из лаборатории, а я даже не запомнил, как взял четыре, с запасом, пузырька с зельем и даже зелье не перепутал со стоящим рядом, как сейчас помню, Кроветворным.
– Ну что ж, продолжаем пить и петь - последствий не будет, - говорю я весело.
– Хочешь, не откладывя на потом, спою перевод?
– О-о, да, лю-би-мый, - пропевает Блейз свою прекрасную песнь песней.
… Да, и ещё Ремус любил Малфоевское вино «Песнь Песней», хотя от самой библейской книги, в отличие от Гарри, в восторг не приходил… даже стены здесь, что ли, пропитаны Ремусом? Вот ведь не думал о нём, ни разу, а тут вдруг столько обрывков воспоминаний… бьёт через край… ничего, скоро здесь всё пропитается тончайшим оттенком дамасского клинка, тогда и посмотрим, Ремус Люпин, кто победит…
И я пою, пою для моего возлюбленного Блейза, слышишь, Ремус, не для тебя!
Пифон, сей змей, в смертях повинный,