Замыкание
Шрифт:
— Никак нет, господин полковник. Переживать будет, надумает себе всякого. — Не согласился я. — Выручать пойдет. А тут шум не нужен, господин полковник. Все тихо должно пройти.
— Иногда мне кажется, штабс-ротмистр, что вы отчаянней меня, — дернул головой Давыдов, словно пытаясь сделать так, чтобы мысли встали на свои места, и мир вокруг обрел хоть какую-то логичность.
— У меня отличный учитель, господин полковник! И он преподал мне великолепный урок.
— Это какой же? — Зарделся князь Давыдов, жестом заставляя конвоиров и Ломова отойти в сторону и чуть подождать.
— Два раза не умирают, господин
Глава 13
Где суждено быть встрече, которой не желаешь? Иван Александрович Черниговский повертел в руках тяжелый стакан, прозрачный и до безобразия пустой, и катнул его через барную стойку.
Стакан без вопросов вновь наполнили коньяком — от красной купюры, отданной бармену двадцать минут назад, должно было оставаться еще прилично.
Может, если он будет пьян, к нему не придут? Навряд ли — но всегда есть надежда, что серьезные вопросы отложат до утра, подарив ему эти часы спокойствия и сна, которых в его жизни осталось не так и много. Старик покосился вправо, на витражные окна кафетерия, через которые было видно оживленную улицу, и пригубил напиток. Почти полное, несмотря на будний день, заведение гудело предновогодними предвкушениями и азартом — город, который никогда не спал, иногда казалось, никогда не работал. Откуда они тут все? И как смеют они быть счастливы, когда бывший князь Черниговский сутулится за барной стойкой и ожидает неизбежного.
Руки слегка дрожали от страха признаться себе, кого именно он ждет: следователей или неизвестную высокопоставленную личность, которая поведет его убивать княжну Черниговскую. Потому что со следователем еще оставались шансы выжить, а с Самойловыми… Перед глазами Ивана Александровича возникло перекошенное от боли и удивления лицо Первого советника, в сердце которого вонзили нож.
Дело не в способе убийства — бывший князь повидал их немало за свою жизнь: подлых и прямых, из милосердия и растянутых пропорционально ненависти. Но вчера было нарушено табу — пролита императорская кровь, легко и буднично, словно у простого смертного. Что ждать от опасных безумцев, способных на такое? Ему назначено стать курьером для документов и сопровождающим некому персонажу, но выйдет ли из башни кто-нибудь живым? Ведь договор с Самойловым — им нарушен…
А может, он наберется достаточно смелости, чтобы прийти в Кремль и сознаться… Сознаться в том, что так и не узнал, кто стоит за покушением? Первый советник мертв, Наумов ничего не знает, а сегодняшнюю встречу Иван Александрович провалит, если сбежит сдаваться… Ведь так?
Малодушие или холодный расчет, желание жить или воля, страх или выдержка заставляли бывшего князя Черниговского сидеть и глушить коньяк, который становился все паршивей и паршивей — молодой бармен с бородкой и хитрыми глазами явно считал себя хитрее всех остальных. Все молодые считают себя умнее. Ругаться не хотелось. Все равно что та гадость, что эта — и ни черта не пьянит. Хороший коньяк остался в Чернигове, перейдя в чужие руки вместе с княжеством, и нет более возможности его вернуть.
Если, конечно, человек Первого Советника не окажется достаточно могущественным, чтобы продолжить игру на его стороне.
Ведь все знают — умные помирают стариками, а молодые мертвецы
Иван Александрович спрятал взгляд за поднятым стаканом, чтобы никто не увидел смесь затравленной ярости, сомнений, надежды и отчаянного упрямства. И надо было все-таки признаться себе, что главным страхом Ивана Александровича являлось то, что личность посланника Первого Советника окажется слишком ничтожной, чтобы поставить на нее.
Сверху забубнил телевизор — чем-то заинтересовавшийся бармен достал пульт и прибавил громкости, чтобы голос диктора новостей стал чуть громче фоновой музыки кафетерия.
«…благодаря введенным ограничениям на передвижения по столице, обрушение Сенатского дворца не затронуло экскурсионные группы. Остается невыясненной судьба Первого советника империи и персонала дворца. На разборе завалов задействованы шесть бригад МЧС, организован чрезвычайный штаб.»
На экране показывали дикое, невообразимое событие — разрушенное здание в кольце Кремлевских стен, над которым кружил вертолет, выгадывая картину посочнее и помрачнее. Разваленные и расколотые каменные блоки, среди которых панически-алым выглядывают лоскуты ковров и штор, позолота и узорчатый мрамор.
Иван Александрович невольно потянулся к вороту рубашки и ослабил его на пару пуговиц, давая вспотевшей шее дышать.
«По данным нашего источника, виновником может оказаться некто Самойлов Максим Михайлович, девятнадцати лет, штабс-ротмистр лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка. Бывший студент МГУ, отчислен персональным императорским эдиктом «за лихость в мирное время». Женат трижды, трудовую деятельность начал в тринадцать лет директором школы… К-хм, простите, тут какая-то ошибка, данные будут уточнены. Секретариат Его императорского величества воздерживается от комментариев, пресс-конференция назначена на завтра в полдень. Специально для вас, с места событий, «Первая кнопка», новости».
— Еще налей. — отвернулся старик от экрана и нервно затребовал добавки.
— За упокой? — Вопросительно поднял бровь бармен, кивнув на экран.
«Смотря кто придет» — молча опрокинул в себя коньяк Иван Александрович и медитативно уставился в свое отражение на столешнице.
Алкоголя в крови хватило, чтобы это зрелище увлекло его как бы не на четверть часа.
Но потом за окном кафе захлопали двери — в месте, где нельзя было парковаться. В городе, где вообще временно запретили передвижение на собственном автотранспорте.
Бывший князь Черниговский неохотно обратил внимание на входящих господ в черных пальто — их было трое, по-спортивному широкоплечих и по-чиновьичьи наглых. Один несуетливо перехватил официантку и попросивших ее проводить до администратора, махнув нераскрытым удостоверением. Второй отправился на кухню, а третий удалился в сторону уборной — проверять и там.
А еще совсем скоро суетливый администратор, вышедший из подсобки вместе с господином в черном, принялся с извинениями выпроваживать посетителей из кафе. Для ускорения процесса, у его сопровождающего в руках была пачка красных купюр, от которой отлистывалось по бумажке каждому из сидящих за столиками — в качестве компенсации. Правда, это не была бы Москва, если кое-кто не возмутился и не фыркнул с пренебрежением на деньги — но тем хватило удостоверения, на этот раз распахнутого, чтобы взять купюру и молча удалиться.