Запах разума
Шрифт:
– И повторю: биологическая.
– Значит, биологическое оружие. Скажешь, эти осы - не оружие?
– И эксперименты, - добавил Калюжный.
– На людях.
Я еле сдержался.
– Сергей, - сказал я как можно спокойнее, - они людей впервые в жизни видят. И ещё вчера... ладно, пусть позавчера даже представить их себе не могли.
– Так потому и эксперименты!
– Ша, пацаны!
– вдруг дёрнулся Кудинов.
– Динька свалил.
– Может, отлить пошёл, - буркнул Калюжный.
– Не думаю, - щурясь, сказал Виктор. У него на лице вдруг нарисовалось немало интересного из нашего исторического наследия: "враг народа", "предатель", "власовец" - весь этот ассоциативный ряд. Он запахнул на себе одеяло, как плащ с пурпурным подбоем, и сделал шаг к дверному проёму.
В этот момент ко мне вернулось ТПортальное ясновидение. Я отчётливо увидел Диню, дружелюбно беседующего с Лангри и незнакомцем-лицин в чёрно-серых тигровых полосках - и схватил Виктора за локоть.
– Оставь Багрова в покое. Он ушёл работать, пока мы тут... дурью маемся.
Виктор посмотрел на меня с тем же выражением.
– Работать?!
Я про себя недобрым словом помянул "Иглу" - даже не за то, что она загнала нас сюда, а за то, что в группах испытателей не продумана психологическая совместимость. Впрочем, на такое долгое и безумное путешествие никто и не рассчитывал.
– Джентльмены, - сказал я и попытался улыбнуться.
– Я понимаю: все устали, все психуют. Но давайте уже, мать вашу, перестанем играть в войнушку, ладно? Опомнитесь, вы, милитаристы! Никто из нас не шпион и не изменник Родины. И никто из лицин, если Динька прав и они так себя называют, пока не объявлял землянам войну, хоть некоторые земляне и выделываются, как мухи на стекле. Если хоть кто-то из нас может выяснить у местных что-то полезное - так это Багров. И не надо его дёргать, хорошо?
Виктор ощетинился, смерил меня взглядом - но сходу не нашёлся, что возразить. Я взглянул на Калюжного - и вдруг понял, что он едва держит себя в руках, причём хочется ему не подраться, а закатить истерику со слезами и воплями. Его губы дёргались, глаза покраснели, он тискал клок одеяла на груди, будто хотел его оторвать.
С его точки зрения, подумал я вдруг, война, вероятно, не так страшна, как абсолютная неопределённость, непонимание и тоска.
– Серёга, - сказал я, - ты напрасно не поел. Довольно вкусно - и вообще, тут ведь можно жить, могло быть и хуже...
Он взглянул на меня жалобно и яростно - беспомощно:
– Артик, твою мать... да я просто домой хочу. Ёлки, я не могу, я домой хочу - вот и всё...
– Да заткнись ты!
– рявкнул Кудинов.
– Домой не выйдет! Ты больше всех вопил: Марс, Марс - вот, получи, распишись и жри его с кашей, свой Марс! Доволен?!
Калюжный даже не попытался возразить - ему было слишком плохо, плохо всерьёз, он был занят утрамбовыванием воплей и слёз в глубину души. Возражать Виктору пришлось мне.
– Ну что ты на него рычишь?
– сказал я, надеясь, что это не прозвучит слишком высокомерно.
– Он просто и честно сказал о том, что мы все чувствуем, а ты орёшь на него. Тебе не так страшно, когда ты на кого-нибудь орёшь или когда кто-то кажется тебе виноватым?
Они оба уставились на меня поражённо, будто я выдал какую-то невероятную дикость. А я вдохнул и продолжил светским тоном:
– Между прочим, осиный яд отлично помогает, вы заметили? Совершенно не тянет кашлять... и спать хочется, джентльмены. Нам посоветовали отдохнуть - между прочим, дельный совет. Может, поспим?
И Виктор взял себя в руки. Грамотно взял, я восхитился.
– Совет дельный, это да, - сказал он уже нормальным тоном.
– Только учтите, салаги, мир чужой - и спать будем по очереди. На всякий пожарный.
– Хотите, я покараулю пока?
– предложил я.
– Сергею нехорошо, да и у тебя замученный вид. А мне легче - лекарство действует.
– Стрёмно как-то, - сказал Виктор и сел.
Мы с Калюжным присели рядом с ним. Мох на полу был мягок, как роскошный иранский ковёр - и совершенно не казался влажным, как почти всегда ощущается мох или трава. Только запах и выдавал в нём растение. Я выдернул тоненькую прядку мха - она подалась с большим трудом, оказалась удивительно прочна, но мы получили возможность рассмотреть длинный и тонкий, упругий, как кручёный металлический тросик, корешок.
– Ничего ведь тут не сделано попросту, ёлки, - задумчиво проговорил Калюжный.
– Ничего по-людски не сделано. Рубанком, там, топором... или ещё как. Оно же всё выросло. Весь этот дом вырос. Весь этот ковёр, ёлки. Стены эти. Как?
И это уже было почти похоже на нормальный тон. Нормальный тон нормального человека, изучающего окружающий мир. Гораздо лучше, чем накручивать себя, думая о доме, матери, Ришке...
Тут и мне пришлось дать себе ментальную оплеуху. Я втянул дикую тоску внутрь и заставил себя сказать:
– Мне представляется, что они влияют на обычную программу роста здешних растений. Видел мост? Лицин заставили два дерева расти не так, как им велит природа, а так, как архитекторы решили...
Виктор фыркнул:
– Дерево, расти! Расти, кому сказано!
– Не так просто. Быть может, это воздействие на ДНК. Может, на что-то иное... Простите, ребята, я не биолог, я сам не понимаю - но мне кажется, что это не механическое воздействие, а что-то намного, намного более сложное...
– ГМО, что ли?
– хмуро спросил Сергей.
Вряд ли, я думаю, он имел представление о том, что такое ГМО, но по телевизору часто говорили, какая это ужасная штука. Будь ему хоть немного морально легче, я бы, наверное, его высмеял, но ему было так паршиво, что у меня не повернулся язык его пинать.
– Мы ещё ничего толком не знаем, - сказал я.
– Может, да, может, и нет.
Виктор поймал на стене зеленовато-бурую сороконожку, взял её через одеяло. Ему явно было отвратительно, а гадость с длинным суставчатым тельцем извивалась у него в пальцах. И Сергей нагнулся взглянуть.