Запах разума
Шрифт:
– Как соображает... Ну, как... Как осы Нгилана соображают, кому вводить легочное, а кому желудочное? Предположу, что у лицин есть способ им объяснить.
– Фигово объясняют, - хмыкнул Калюжный. Он крутил пуговицу на Динькиных брюках.
– Не оторви, - сказал я.
– Иголок с нитками у них, может, и нет.
– Да стой ты, потрогай!
– сказал Калюжный.
И точно: пуговица была чуть-чуть шероховатая на ощупь, будто мелко-мелко обкусанная: в круглых таких вмятинках.
А Динька все тянул:
– Ну мужики, ну без нас же приземлится шар-то... Охота посмотреть!
А Калюжный:
–
А Динька:
– Надо же, пластмассу едят... Ну, ладно, пойдёмте наверх-то!
Ладно. Трусы и майку я надел. Калюжный нож носил засунутым под завязанное одеяло, как за пояс, а теперь хотел в трусы пихнуть, только нож провалился - и он стоял, как балда, с ножом и пустой тарелкой. Артик все одеяла свернул и сложил - и на них тут же мошки насели. И уже ничего не оставалось, как идти туда, наверх.
Ужасно не хотелось. Подстава там ожидалась, просто живот крутило. Но я просто не видел разницы, идти или не идти. Не пойдём - они, если захотят, сами потащат. Я опять думал, что вообще не надо было сюда соваться, и опять думал, что иначе сами в лесу сдохли бы. В общем, очень паршивые вещи крутились в голове, пока мы из этой мушиной прачечной поднимались на самый верх.
А когда вышли, оказалось, что там много народу. Ихнего народу - попадались незнакомые, видимо, те, кто утром в лес уходил. Некоторые смотрели наверх, где громадный воздушный шар, золотистый, блестящий, медленно плыл по розоватому вечернему небу прямо на нас, как парусный корабль; несколько, видно, мужиков возились с какими-то скобами и канатами - наверно, чтобы его привязать, когда причалит. Скобы были вделаны, похоже, давно и насовсем: нормальное тут дело - принимать воздушные шары.
Крыша была широкая, во мху и с бортиками. Чисто по размеру на неё и вертолёт бы поместился без проблем - правда, не факт, что выдержала бы вертолёт. Никакой черепицы, никакого рубероида, никаких вообще таких вещей, которые удерживают воду - я ещё подумал, что, по идее, течь должна такая крыша.
Но самое оно - что ничего спецназовского я не видел и не чувствовал. Чебурашки друганов ждали и встречали, такое было чувство. И, вроде, обрадовались, когда нас увидели.
Цвик с довольным видом подбежал к Диньке, в нос его нюхать. Нгилан всех нюхнул по разику - убедился, что нам лучше, не иначе. Лангри с Разумовским натурально обнюхался, цирк смотреть. Потом ещё эта маленькая блондиночка, с блохами, забрала тарелку у Калюжного, а тот как-то смутился, потерялся и сперва тарелку потянул к себе, а потом сунул ней - она захихикала и зачирикала, совсем как наши девчонки. И все улыбались, показывали на шар: "Цин-цин, вин-вин, цин-вин", - и задирали головы.
Рыженькая в бусах подошла ко мне, мёдом от неё пахло, как духами, а носик оказался влажный, как у кошки. Я её понюхал, как тут по вежливости полагалось - и прямо напротив вышли её глаза, почти наши, тёмные, влажные... улыбнулась, дотронулась своим обезьяньим пальчиком...
И вдруг меня как током шарахнуло. Прямо тряхануло - она испугалась, зацокала, стала меня гладить по руке. Я ей покивал, тоже погладил - ну да, что-то вдруг дёрнуло, бывает, нервный, мол - но так и не успокоился до конца.
У всех чебурашек-то - не руки, а обезьяньи лапы.
Человеческие руки.
Оборудование здешнее, местное, а руки - человеческие. Чётко видел, помню.
Стал вспоминать ещё - вспомнил, что не только руки, а всё. Вот это номер.
Мне, оказывается, снилось, что нас - свои. Но тут. Из-за того, что тут - и показалось, что чебурашки. Но в натуре... вот тебе и ясновидение.
Пока я тормозил и пытался всё это как-то себе объяснить, чебурашки начали причаливать шар. Круто, вообще-то.
Ведь сон - он... По снам главный спец - Фрейд, был такой старинный профессор. А по Фрейду выходит что: если огурец во сне обозначает хер, и банан - его же, то эксперименту почему бы не обозначать другой эксперимент? Тоже жуткий?
Но тут что интересно: ведь чебурашки заметили, что я психанул. Наши не заметили, на шар глазели - а чебурашки заметили. Страх унюхали?
Рыженькая меня обняла за плечо и лизнула в щёку. Буквально, как собачонка. И смотрит: легче мне или нет. Ну хохма, честное слово.
Я ей говорю: "Видзин, видзин..." - а как её звать, забыл: имена у них - язык сломаешь, сплошное чириканье. Но тут подошёл Лангри.
– Вик, - говорит, - диц-хен, гзи-ре?
Ага. "Понял?" - нет, я не понял.
– Я, - говорю, - ни фига не способен к языкам, Лангри. Не гзи-ре.
И он мне руку поднёс к самому носу - на крыше чувствовался ветерок, так ему хотелось, чтобы я обязательно унюхал. А запах был...
Сходу и не объяснишь. Тепло, не вообще, а именно - тепло живого тела. Не знаю, как это словами передать. На что похоже - так на всякие детские штуки; вспомнилось, как мать обнимала, когда я ещё пешком под стол ходил. Как-то... ну, не знаю... родным.
Я даже растерялся. Не знал, как это понять и что делать теперь. Посмотрел на него - а он ткнул мне в нос своей мокрой носопырой. И ухмыльнулся.
И тут до меня дошло - озарило. Это он сказал: "Чувствуй себя, как дома. Расслабься, парень, тут свои - не кипишись". Без слов сказал, одним запахом.
А я подумал: вот интересно, можно запахом соврать? Но это так, мельком подумалось; на самом деле, я ему поверил.
Характерец у Лангри - не нежный, он всем ещё в подвале показал, когда умывались. И если ему не нравится - он даже не подумает прикидываться, что всё хорошо. Если уж Лангри захочется развоняться на весь дом - он уж развоняется, будь спок. Прямого нрава чебурашка.
И если уж он сказал: "Будь как дома", - значит, вправду так думает.
В это время с шара скинули канат, и мужики - Нгилан, серый-полосатый, рыжеватый-гладкий и наш Разумовский - стали его подтягивать. Лангри с Цвиком тоже подключились, а глядя на них - и мы с Калюжным. Подтянули шар к самой крыше; оттуда подали ещё канаты - и мы его закрепили на скобах, как на якорях. Надёжно.
А я всё это время думал: надо же, какой у них там... пилот или кто - аэронавт, да?
– который управляет шаром. Не вертолёт же, тупая штуковина, ветер его несёт, всё управление - вверх-вниз, а ведь, поди ж ты, вышел на самый дом, точно над крышей. Либо и тут тоже какие-то особые технологии, либо все ветра и воздушные потоки просчитаны - и в них вписывались прямо ювелирно.