Запах разума
Шрифт:
Дом изнутри выглядел корзиной с цветами.
Цветочных горшков лицин не признавали в принципе и не нуждались в них: цветы всевозможных видов росли прямо на стенах, каскадами спускались вдоль лестниц, гирляндами обрамляли потолки. Но при всём изобилии форм и цвета местные комнатные растения почти не пахли: видимо, запах цветов не должен был перебивать ароматических бесед хозяев дома.
Цвик показал нам спальню. Я ожидал увидеть пустую комнату, но у стены, в нише, заросшей мхом, мелким, как плюш, лежали аккуратно свёрнутые в валики спальные мешки из
Назначение спальни не вызывало сомнений, но для чего использовались остальные помещения небольшого коттеджа, понять было не так легко. Спальня начинала анфиладу комнат - и комната, соседняя с ней, нас удивила и озадачила.
В этой просторной комнате, выходящей широкими окнами на солнечную сторону, цветы свешивались с потолка этакой пышной барочной люстрой. Ветки, растущие из стен, как кронштейны, держали стеклянные полки, образуя стеллажи. Стеллажи предназначались для хранения артефактов, чьё назначение мы не могли объяснить с первого взгляда.
Стеллаж, затенённый бахромой побегов, спускающихся с потолка, был заполнен коробками или шкатулками самых разнообразных размеров и расцветок. Некоторые украшал тиснёный орнамент или нечто вроде инкрустации из тонких блестящих нитей. Виктор взял одну такую шкатулку - и она легко открылась в его руках.
Мы почувствовали лёгкий странный запах. Внутри шкатулки обнаружились желтоватые прямоугольные листы, похожие на пеноплен - из такого делают мягкие пазлы для малышей. Каждый лист испещряли столбцы иероглифов.
– Книжка!
– восхитился Диня.
– Библиотека!
– А чего все страницы отдельно?
– Калюжный вынул один лист, перевернул.
– Как китайцы пишут...
Цвик деликатно потянул страницу у него из рук. Калюжный как будто удивился, но отдал. Цвик согнул большой палец и сгибом нажал на иероглиф вверху страницы. Запахло сильно и знакомо, чем-то вроде влажной, свежевскопанной земли. Цвик убрал запах прикосновением ладони и нажал рядом, вызвав неожиданно резкий дух мокрой звериной шерсти.
– Охренеть, - пробормотал Виктор.
– Типа книжка с картинками, только с запахом, да?
– Возможно, это и не иллюстрации, - сказал я.
– Может, так они передают оттенки смысла.
– Забавно, - ухмыльнулся Виктор.
– Воняет псиной... то есть, написано типа "собака", а по запаху они уже разбираются, овчарка или болонка, так, что ли?
– Прикол!
– неожиданно восхитился Калюжный. Когда на него накатывало понимание, удивление или восхищение, его туповатая физиономия высвечивалась изнутри чем-то трогательно детским, становясь неожиданно обаятельной.
– А ещё?
– Хорошего помаленьку, - строго сказал Виктор и закрыл книгу.
– Каждый неграмотный будет лапать - быстренько всё выветрится. Сперва научимся читать, а потом уже будем хвататься.
В это время Диня разбирал мелкие вещицы на стеллаже напротив.
– Артик, - окликнул он меня, - иди сюда, посмотри. Вот
Он ткнул пальцем в нарост на стене между полками. Этакий слоистый древесный гриб, диаметром с суповую тарелку.
– Туалетная бумага у них в сортире так растёт!
– хохотнул Калюжный.
Я ещё не пользовался их туалетной бумагой, но Виктор был в курсе дела:
– Не такая. Там слои отделяются тоненькие, как бы сразу мятые, а тут - вон! Как картон для коробок, только мягкая.
– Для книжек ведь, да, Цвик?
– спросил Диня.
– Гзи-ре?
Цвик мило улыбнулся и открыл широкую плоскую коробку в неглубокой выемке на средней полке. Мне показалось, что письменный прибор напоминает тот, каким пользовались китайские чиновники: явная тушечница, несколько очиненных стерженьков, пара стеклянных ножей со скошенным лезвием - как ножи для декупажа...
– Похоже, ты прав, Диня, - сказал я.
– Этим ножом страницу обрезают, потом наносят на неё иероглифы тушью, а после - запах... А может, и сперва ароматизируют, чтобы не размазать написанное.
– Интересно бы почитать, - задумчиво сказал Виктор.
– Жаль, мы неграмотные и научиться шансов нет.
– Может, и есть, - заметил Диня.
Виктор вздохнул.
– И говорить-то ни хрена не выходит...
Следующая за библиотекой комната, в которой, похоже, располагалась мастерская, не произвела на наших орлов должного впечатления. Резцы, куски дерева, разноцветные, в прекрасных разводах, и начатые фигурки на стеллажах и низеньком столе осмотрели бегло - ну, безделушки и безделушки. Недовязанную шаль, лежащую в сплетёной из золотистых прутьев корзине вместе с клубками ниток и кручёных шнуров, и вовсе обозвали "бабским рукоделием". К тому же разряду "девчачьей забавы" отнесли и прозрачные сосуды с бисером, бусинами и ещё какими-то мелкими пёстрыми вещицами.
– Кружок "Умелые руки", - хмыкнул Калюжный презрительно.
Виктор, кажется, молча согласился, Диня обиделся - но только на тон.
А мне пришло в голову, что при изобилии всевозможных незаконченных штуковин, которые местные жители делали тут своими руками - тут были и резные фигурки местных животных, и посуда из чего-то вроде терракоты, и стеклянные ножи с наборными ручками, и вязаные шали - нам не попалось ни одной паршивенькой картинки. Ни на стенах, ни в книгах, ни на предметах быта - ни малейшей попытки украсить вещь росписью, не говоря уж о живописи как о самоцели.
Из всех изображений на плоскости - только иероглифы и геометрические орнаменты.
Не означает ли это, что портретной живописи и даже рисунка наши друзья-лицин просто не знают?
Вот удивительно...
Цвик позвал нас в кухню на первый этаж: "дгон" - еда, все уже усвоили; легко предположить, что "лзир-дгон" - место для приготовления пищи. Но ниже типовой здешней кухни, сплошь покрытой стеклообразной субстанцией, видимо, предохраняющей от перегрева живые стены дома, было нечто, значительно более интересное.